Однажды пасмурным днём…. Или то было светлой ночью. В будущем, а может вчера. Двое спросили меня: «Доволен ли я. И признаю ли, что мой спор проигран». Я отвечаю им: «Ха! Если вы считаете меня должным, предлагаю доказать». Двое улыбаются, хихикают, и говорят, мол, доказывать уже нечего. Сам им докажи и покажи. Ты же видел их? Жил там?

Я им отвечаю: «Да был там. Прожил несколько лет среди донкихотов».  Они: «Среди кого?» Я им: «Воооот, а вы даже не в курсе, а говорите, что я проспорил». Они: «Ты не зарывайся! Говори по делу».

А я вот и говорю. Прожил я худо бедно надцать лет среди донкихотов. Кто такие донкихоты спросите вы меня?  Это такой «местный усреднённый образ». Что оно значит – не спрашивайте, ибо те, кто живут – сами не знают, а если и знали, то давно с их голов отцов голов и дедов голов выветрилось.

А тени смотрю, стоят, слушают. Задумались. Ну ладно.

Так вот про донкихотов. Существа они невиданной доброты. Такими они себя видят. Такими ощущают. Особенно добрые из них те – кто носят артефакты. Артефакты –  это слова на их общем языке (который кроме остальных языков – понимается без переводчика). Вот надел ты на голову артефакт «трусы» – значит молодой идиот или старый маразматик. А если надел на голову железку 200 грамм – тогда уж всеми уважаемый донкихот. А ещё крута, если в руки взять по железке – тогда храбрость +5, сила +10, ум -15 по закону сохранения.

Жизнь у них там как жизнь везде. Ну всего понемногу. Но есть одна забава номер один. На мельницы набегать любят или толпой или так поодиночке. Сами они мельницы понастроят. Сами набегут. В мельнице главное это что? Чтобы она была позабористей, крылья поразмашистей, шума побольше. Если раньше мельницы рисовали на холстах, то сейчас есть и 3D мельницы с объёмным звуком и дымом. Есть так же реалити-мельницы и фаталити-мельницы в форме гриба. Выбирай — не хочу.

Вообщем, всё чин по чину. Чтобы можно было крикнуть: «Не зря погиб, не зря прожил!» Правда иногда их от мельниц калечит, а кого и вовсе убивает. Но донкихоты не растерялись. Тех, кого убило, они записывают на дощечках и свечки ставят с пустым стаканом. Типа «чтобы помнили». С тех пор у них как-то повелось: «мёртвым псалмы, живым камни». Хотя оно и понятно. А от мельницы умереть почётно. Такова легенда. Причём легенда столь прилипла, что от были её теперь уже никто отличить, не способен.

Тень, что слева, спрашивает: «Стало быть, дурочки они?»

Дурочки? Нет. Ну как дурочки. Напротив страшно умны. Причём иногда так страшно, что пробирает. Нет ничего такого, чего бы они не знали. Все мудрые мысли у них записаны. Все лучшие идеи давно придуманы. Правда, их для весёлости периодически забывают, чтобы потом заново напридумать. Ибо же скучно так жить – без новых идей. Не престижно.

Тень, что справа за рукав дёргает: «Так значит скучно там?»

Как скучно? Нет, не скучно! Иногда так не скучно, что и заскучать охота. И дело даже не в самих мельницах, а в том – как они об этом вещают, пишут и показывают. Оно у них словом «мелевидение» называется. И до того оно расшито нитями пустозвонства и глупости, что вызывает палитру чувств от негодования и злости до приступов тихого смеха.

А из всех донкихотов побеждает тот, чья глупость принимается за правду большинством. Хотя частенько при этом меньшинство убивают или трансформируют в первый вид. Но в целом смертностью парируется приростом.

Тень, что слева: «Выходит злые они».

Злые… Злые? Ну как злые. Да нет. Даже добрые. У них все книги и фильмы и сказки о том, как хорошо быть добрым. И что надо жить живать и добра натырять. Есть даже культ в белом. Там прямо чёрным написано что всё – есть любовь. Но толи читать они не умеют, толи времени не хватает, но дорога доброты лежит через пустыню власти, унижения и воровства.

Тень, что справа: «Значит – лицемеры они»

Лицемеры… Лицемеры? Ну как лицемеры. Даже наоборот. За истину они и в избу горящую войдут, а перед тем сами же эту избу за истину и подпалят. Да что там избу – мельница! Истина у донкихотов ОДНА и выше всего, даже похоти. Хотя похоть с истиной часто жмутся рука об бедро. От того, что правд донкихотов много, истина ценится дорого. Как и смерть на мельницах – песни поют о истине в мудрых книгах. Вот только в том беда, что мало кто видел её. И разделить не с кем. В тайных желаниях каждый донкихот мечтает встретить такого оруженосца, который бы смог выслушать его истину, и унести её с собою до конца пути. Но мало таких.

Обе тени вместе: «Ну что ж, видимо, одиноки они»

Одиноки…. Одиноки? Ну как одиноки. Вполне себе не одиноки. У каждого донкихота может быть по три санчопансы и уж как минимум по одной дульсинеи. А уж зачем ему санчо с дульсинеями – об этом меня не спрашивайте. Проблема только в том, что каждый санчопанса и каждая дульсинея считают себя донкихотом. На этом все казусы и завязаны.

Есть ещё санчопансы по крови. Но мало какой донкихот может понять, что не ему, а он служит другим. И редкий санчопанса с дульсинеей могут посвятить рыцаря в оруженосцы. Так они и живут вроде как вместе – но раздельно, каждый сам о себе.

Думаете, они друг друга ненавидят? Ненавидят? Ну как ненавидят…

Да. Ненавидят. Больше всего донкихот ненавидит в себе донкихота. Ему кажется, что придёт день. Однажды он оставит мельницы. Сбросит с себя правду и артефакты. Сожжёт умные книги, так как истина всегда с ним. И возьмет одного санчопансу и одну дульсинею, чтобы служить им до конца дней…

…как простой человек.