В зелёном зелёном вагоне с числом 355, на зелёном зелёном сидении каждый год в электричке, почти в один и тот же месяц лета она держит путь из Камакуры в Фуджисаву. Она всегда садится спиной к океану, и всегда старается выбрать место у входа. Обычно она ездит одна, совершая ритуал по правилам, которые известны лишь ей. Сегодня рядом молодая женщина и мужчина в возрасте, беседуют оживлённо. Она всё слышит, но делает вид, что ей нет дела.

– И что же ты будешь делать? Чем заниматься? – спрашивает он, имея ввиду кем она будет работать. Он волнуется, потому что безработица уже подскочила к отметке тридцать процентов и это не предел.
– Ничем конечно.
– То есть как это ничем? – суетится мужчина, руки которого недвусмысленно намекают на труд.
– Ну вот так. Ты что новости не смотришь?Через пять лет  построят мыслящий остров, и он будет за людей делать всю работу.
– Ах мыслящий остров! Через пять лет. А они его уже пять лет строят, знаешь?
– Ну, ничего, ещё пять и будет готов.
– Неужели тебе ничего не интересно?
Молодая девушка пожимает плечами.
– Вот точно уж не копаться в земле. Буду снимать рилсы или пойду в друзья!
– Это что же продашь себя как вещь?
– Да какой же ты отсталый! – немного раздражённо отвечает она, – почему сразу «продашь»? Это же очень увлекательно узнавать других людей и относится к ним хорошо.
Мужчина обиженно замолчал бормоча про себя «что же делать».

– Всё будет у неё хорошо, – вдруг сказала женщина рядом. Он повернулся к ней и лишь сейчас увидел дорогое зарубежное платье, бархатные руки, идеальную кожу, блестящие шёлковые волосы и маленькое, но изящное кольцо с красным камнем.
– Извините, госпожа, но почему вы так думаете?
Этот вопрос поставил её в неудобное положение.
– Вам правда интересно почему? – спросила она ожидая, что ей подыграют.
– Конечно, – мужчина  не распознал тонкого намёка, и женщина незаметно вздохнула. В самом деле не выкладывать же все карты?
– Деньги сейчас уже не имеют того значения как раньше. Вот раньше, те у кого много денег были людьми с большими домами, владели шикарным имуществом, а теперь что?
– Что?! – переспросил мужчина.
– А теперь люди владеют впечатлением. Богатство нужно, чтобы удивлять других, а не для того, чтобы выживать. Какая разница, чем займётся, извините, – она протянула руку по направлению молодой девушки.
– Моя внучка, да.
– Очень приятно, ваша внучка. Ведь это никак не повлияет на её финансовое состояние.
– Но,… – мужчина казалось был полностью согласен с ответом, но вопрос, который вновь начал его беспокоить никак не мог оформиться, – Но как же…
– Как же счастье? – помогла она закончить вопрос.
– Ну да…. – кивнул мужчина удивлённо.
И она неожиданно рассмеялась так громко, что все в вагоне обратили на неё внимание. На мгновение она даже пожелала исчезнуть, растворяясь в дымке утреннего тумана.
– Извините, – выждав время, он снова вежливо обратился к ней. – А сколько вам лет?
Это был ещё один неудобный вопрос, на который не следовало бы отвечать. Но что поделать.
– Мне? Сорок семь, – соврала она.
– Не может быть… – мужчина обомлел и ничего не ответил. Через две остановки, он снова повернулся к ней и снова сказал «извините».
– Извините, но я первый раз сижу так близко с очень богатой женщиной. Вы программистка?
Как бы плохо она не думала про людей, тяжело было отрицать, что этот мужчина, который скорее всего прожил все шестьдесят лет там же, где родился, и все сорок лет делал то, что делает, неплохо соображает, и даже умеет связать дважды два. Она мило улыбнулась ему в ответ:
– Вы угадали.
– Значит вы намного лучше понимаете будущее, чем я, – сказал он. – И лучше понимаете, куда всё катится. Да?
Она улыбнулась снова.
– И что же нам делать? – спросил он её будто бы у сфинкса.
Она опять ощутила себя в неудобном положении, ведь любые слова, будь они в тысячу крат умными могли бы быть поняты превратно, а как сказать так, чтобы тебя поняли? Но она не растерялась.
– У вашей внучки есть дети?
– Нет, ну что вы, ей всего то тридцать.
– Скажите пусть не рожает – коротко и лаконично она выпалила всю суть как нельзя лучше без деталей, которых впрочем он всё равно бы не понял.

* * *

Вот уже как час маленький мальчик сидит у окна и что-то бубнит себе под нос. Тютю, тютю, тютю, тютю. Идеальный ребёнок. Каждый раз, когда она смотрит на него в памяти, всплывают слова: «Сделай аборт». Слова острые, волевые и неотвратимые. «Сделай аборт!». А в ответ она слышит: «Ты — жестокая». Я — жестокая? «Ты — жестокая». Я — жестокая?

— Да, я жестокая, потому что мои слова жестокие. В них нет ни сюсюканья, ни сострадания. Но с чего бы мне сострадать сейчас? Когда я просила не выходить за моего сына — я была жестокой? Я сострадала как любая другая женщина может понять другую женщину в сложной ситуации. Но сейчас? Мои слова жестокие, потому что твоя жестокость сильнее. Но ты ведь так не думаешь, верно? Что делают все жестокие люди? Они никогда не думают о своей жестокости!

Она сказала больше того, что следовало бы говорить и заломила пальцы. Нет никакого смысла тратить время. Конечно же никакого аборта не будет. Она увидела это решение ещё до того, как пришла сюда. Она увидела его в том, как был надет халат, как раскинуты руки на груди, как расставлены бумажные конвертики с едой на столе. Она прочитала на лету, всё осознала и страшно разозлилась. Но зачем? На кого? На себя? Она вышла из палаты, завернула за угол и сделала медленный вдох выдох. Да, это происходит с тобой.

Знакомый голос мужчины вернул её из воспоминаний: «Кэн-Сама, это ваш внук?». Она обернулась: «Ну конечно».

— А что он делает?
— Воображает, что едет в электричке. Я иногда беру его в маленькие путешествия в Камакуру. А ему нравится. Любит железную дорогу, постоянно требует, чтобы я отдавала все билеты. Даже чужие. Он забирает билеты у других людей.
Мужчина улыбается вместе с ней.
— Разве они печатают билеты?
— Вот именно, самые настоящие. Одно из условий хозяйки Эносима-дентэцу-сен.
— Правда? Билеты из бумаги?
— Ещё бы, я с ней лично знакома. Из настоящей бумаги.
— Нужно будет как-нибудь проехаться.
— Конечно. Почти единственное место в мире, где чувствуешь себя дома.
И она резко переводит тему беседы:
— Как ваш бизнес? Работаете или снимаете кино?
— Работаю.
— Значит работаете, — в её голосе слышатся нотки зависти, которые она не скрывает.
— Работаю на нэкслоу.
— Нэкслоу, — повторяет она, медленно с акцентом. — Глупое название. Но, — она тут же меняет тон, — конечно же, это большая удача. Такой проект. И как успехи?
— Сложно сказать, но очень помогает ваша система, Кэн-Сама.
— О нет, — она останавливает его жестом, — Это не звучит как повод для гордости.
— Понимаю.
— Вы ведь не пришли уговаривать меня?
— Пришёл.
— В очередной раз?
— В очередной раз.
— Ну и правильно. — она победно ухмыльнулась, — не зря я говорила, что вас отличает от других не только глубокое погружение в предмет, но и человеческие качества. Ведь, я вам это говорила?
— Говорили, Кэн-сама.
— И правильно. Приезжайте снова. И конечно же посетите линию Эносима. И купите настоящий бумажный билет, который делается из переработанной бумаги. Он, наверное, стоит дороже, чем путешествие. И правильно. Очень советую. Очень, знаете ли, по-человечески ехать полчаса и думать.

Она сделала паузу, повернула голову в сторону мальчика, и сказала:
— Хотите познакомлю вас? Он ведь никогда не видел мужчин с настоящими белыми волосами. Извините, если это прозвучало несколько грубо.

Она украдкой хихикнула, и подозвала внука: «Следующая станция — Энодзима. Двери откроются слева. Пожалуйста, будьте внимательны».

* * *

Она аккуратно нацепила на стареющие пальцы квинтепал, и сделала несколько микродвижений. Руки слушались куда хуже, чем оборудование. «Мы рождаемся в беспомощности и возвращаемся в беспомощность» — подумала она, «Ну уж нет!». Редактор дополненной реальности открылся, и она написала слово «Дорогой». Подумала. Стёрла и заменила на «Мой сын». Потом удалила слово «мой».

Сын. Нет большой надежды, что это сообщение дойдёт до тебя. Во всех смыслах. Но мой долг передать последнее, перед тем как они подключат мозг к тихой комнате, а потом сожгут тело. Это случится завтра.

Но в этом мире остаётся мой внук, который пусть и не питает ко мне глубоких чувств, что взаимно, но любит тебя. Конечно, он не любит именно тебя, как человека, так как не знает, но, как и большинство людей, испытывает чувства к мыслям о тебе. Помнишь? Две большие разницы любить человека и мысли о человеке.

«Я бы хотела», написала она, а потом удалила. «Было бы разумно…» — и снова удалила.

Он был бы безумно счастлив, если бы ты приехал к нему. И был бы счастлив в двойне, если бы ты приехал к нему только раз, а больше не беспокоил. Знаю, такое путешествие для тебя тяжело, и много стоит. Но… вдруг тебе захочется прикоснутся к кому-то, к кому ты приложил…

Она хотела написать «руку», но хихикнула. Вот именно «руку», даже прибора не приложил. Слишком медленные сперматозоиды. Впрочем, точно такие же как и он сам. Она удалила последнее предложение и задумалась. Осталось только: «но вдруг тебе захочется». Кто знает, что именно захочется ему? А жил ли он вообще? Она не знает.

 — Мичи, — подозвала она парня, — в пятницу я уезжаю в Камакуру одна. Поеду назад на зелёной электричке. Ты знаешь. Закажи еды, и так как я буду отдыхать, тоже можешь завтра ничего не делать.

— Совсем ничего? — удивлённо поинтересовался подросток.

— Я же сказала: ничего, — повторила она.

— Всё понятно, Баа-сан. — ответил он, скрывая нотки радости.

«И что же тебе понятно?» Спросила она про себя. «Ничего» — ответила она сама себе. Теперь то совсем ничего.

* * *

Ещё утро не пришло по расписанию, а она уже стояла на пустом пироне. Совершенно одна. В белом, но скромном платье, с завитыми локонами и маленьким кольцом увенчанным красным камнем. Всё как положено. Несмотря на то, что это была начальная станция, электричка задержалась на несколько минут. Внутри никого. Она присела на пару остановок, а когда вагон повернул вдоль залива, поднялась и стала смотреть в океан. Ей бы и хотелось что-то почувствовать, но чувства её покинули. Можно ли прожить так долго, чтобы даже зелёные вагоны с номером 355 и вечный океан потеряли власть над ней. Конечно, она владела ими. Могущественная, привилегированная и непостижимая. Точнее так думали другие, а ей хотелось казаться. Но постепенно образ перестал отличаться от маски. Кажущееся стало настоящим.

Океан приветствовал её тучами, нанизанными на серебряные лезвия утренних лучей. Они проделали большое пятно света в тёмной воде, которое было настолько правильным, чётким, что казалось, словно залив был сценой, солнце — софитом, а она — главной героиней. Её взгляд был прикован только туда — в центр святящегося океана, до тех пор, пока здания не замелькали.

Она вышла неспешно, твёрдо ступая по намеченному пути, к нужной улице, к чёрному прямоугольному зданию, рядом с которым «тикали» цветочные часы, менявшие цвет в зависимости от времени суток. Часы опылялись искусственными пчёлами, а между листьев «сидели» разноцветные рукотворные стрекозы, в чьих больших алмазоподобных глазах играли солнечные кролики.

Её встретили в кимоно двое и провели в сад, который начинался с деревянной рекурсивной арки, и продолжался каменной тропинкой с множеством поворотов, словно выражая таким образом поток жизни. По бокам были расставлены большие камни укрытые тёмно-зелёным, иногда грязно-ржавым мхом. В холодных водоёмах, соединённых между собой единым ручьём, цвели скромные лилии. По краям тропинки белоснежные зелёные хосты звали за собой, а беспардонные бордовые азалии кричали путникам вслед: «Замри». Она тоже сказала себе: «Замри», чтобы насладиться садом часов. Это был единственный день, когда бесполезно было спешить и невозможно было опоздать.

Тропинка вывела её перед большим прозрачным павильоном, внутри которого виднелись мягкие сиденья, большой экран. В самом центре сцены стояло нечто массивное, более напоминающее витрину для охлаждённой рыбы, чем саркофаг для этиконазии[1]. Две женщины провели её к «витрине» и одна из них принялась что-то говорить про ствол мозга, про сон, про яркие образы, про тоннель из света. Она не внимала им, но и не перебивала, принимая суету как данность. Слабая дремота налетела внезапно на несколько минут. Когда она открыла глаза в зале уже сидели люди, и стояли столики с едой, которую можно было есть руками. Мужчина в тёмном кимоно, на спине которого виднелся логотип из тропинки и стрекозы что-то объяснял посетителям, а женщина налаживала проектор. Она вежливо задала вопрос в толпу: «Что это за люди» — но её никто не услышал. Тогда она содрала все нательные датчики, которые уже успели присосаться к её коже и громким голосом задала чёткий вопрос:
— Что здесь происходит?!

Мужчина в тёмном кимоно повернулся к ней лицом и поклонился:
— Оосава-сан, добрый день. Примите мои извинения, если не услышал вас сразу. Эти люди — ваши «сопровождающие».
— Кто распорядился их позвать?! — прозвучал властный голос.
— Я, мы… решили порадовать вас, нашли видео с выступлением в Нью-Йорке.

Её глаза изумлённо приоткрылись:
— Что вы решили сделать?
— Показать видео…
Она резко оборвала мужчину движением руки:
— Нет, что вы сказали до этого! Вы решили меня порадовать?!

Её голос прозвучал настолько звонко и сильно, что всякий шум в зале немедленно прекратился и взгляд присутствующих направился на неё.
— И вы даже надели облегающее бельё и приготовили торт из сливок, в который будете прыгать, чтобы радовать меня всю ночь? И согласны на привязывание к кровати?

Теперь очередь удивляться перешла к мужчине.
— И конечно же вы пригласили чёрного Тайрона на помощь. Надеюсь, что так, потому что последний раз вы очень, очень разочаровали нас.

В зале послышались ехидные смешки, и она обратила внимание к залу:
— Правильно, представление окончено. Теперь вы можете почтить своим отсутствием мою смерть.
Толпа колебалась.

— Все, кто могли бы разделить со мной последние часы уже мертвы. Я стремилась перегнать их, быть красивее, моложе, богаче. И вот…

Она расставила руки в стороны.

— Теперь я настолько превзошла, что не заметила, как осталась позади них.

Она обвела толпу властным взором и повернув голову к мужчине в тёмном кимоно сказала:
— И вы тоже убирайтесь. Позовите кого-нибудь с тактом и чувством собственного достоинства. А лучше нет. Дайте мне час.
— Но, — он боялся перечить ей.
— Ничего, — угадала она его возражение, — некуда спешить. Это моя жизнь, моя смерть и мне решать. Вы уж постарайтесь порадовать меня! И заберите еду, а то ведь эти несчастные не уйдут! — крикнула она в спину.

Её тело бухнулось в кресло перед проектором и сделало три вдоха. Какой позор. Когда толпа медленно просочилась сквозь выход, кто-то позвал её по особому имени:
— Корвин-сан, здравствуйте.

Она обернулась. Молодой человек с окрашенными волосами и с колодой карт в правом нагрудном кармане стоял перед ней. Он нарочито достал пару карт из кармана и бросил на пол рубашками вниз: бубновый и пиковый валеты.

Перед ней стоял парень среднего роста, с пышными ядовито-то оранжевыми волосами, широкими плечами и светлыми глазами. На лице мелькали мелкие веснушки, то ли искусственные, ради образа, то ли настоящие. Общий акцент облика дополнял подбородок с ямкой.

— Значит вот как ты выглядишь на самом деле, — сказала она, после дательного осмотра.
— Я значительно моложе, чем вы надеялись? — спросил он.
Она улыбнулась и покачала головой:
— А это ценно?

Она пригласила его присесть рядом и помолчать, потому что всё остальное они уже успели обсудить на днях. Две брошенные карты означали, что он согласился на ранее оговорённый план.

— Почему ты решил бросить карты? — спросила она.
— Я подумал о том, что вы говорили про отсутствие выбора. О том, что каждое решение в прошлом всё сильнее сужает варианты будущего. И чем больше раз кости будут брошены, тем больше их останется на потом. — он посмотрел ей в глаза. — В обычном случае такая стратегия проигрышна, так как количество ресурсов, потраченное на бросания костей, могут привести к тому, что ни один из вариантов не будет реализован, но, если вы правы…. Никакие ресурсы более не имеют смысла.

Она молчала, а потом вдруг вспомнила:
— У мня есть внук, я не говорила? Я его тоже называю Рэндом, как и тебя.
Парень кивнул.
— Ему уже двенадцать. И я устроила Этиконазию не только без его присутствия, но даже никак не уведомив. Словно, воришка. Сбежала. И не испытываю никакой вины, хотя логически — должна бы.

Она посмотрела на «настоящего» Рэндома, и спросила:
— Осуждаешь?
Он покачал головой.
— Из вежливости?
— Нет, — ответил он, — если вы что-то делаете, значит подумали над этим. Если вы над чем-то подумали, то у этого должен быть смысл.

— Что, если смысл ещё бесчеловечнее, чем поступок?
— Что, если будущее ещё бесчеловечнее? — витиевато ответил Рэндом, и добавил — Они почти доделали Нэкслоу, проблема с операторами, их не просто найти. Поэтому проект опаздывает.
Она улыбнулась:
— Он и должен опаздывать. Как всегда, при реализации, а особенно, если одна из деталей —человек. Но они конечно же доведут его до финала. И я верю, что у тебя получится стать одним из тех, кто увидит всё своими собственными глазами. Ну или хотя бы, прикоснёшься к тем, кто видел.

После ещё одной паузы она добавила.

– На самом деле в причине по которой Дворкин поменял мнение есть доля моей ответственности.

* * *

В известном смысле Вира Варричари (так же известный как Дворкин) и Рэн Оосава были и противниками, и сторонниками. Они оба были захвачены мощью экспертных систем, оба разрабатывали тесты проверки надёжности, но служили разным целям. Вира Варричари, как алиджер, стремился «не допустить», а Рэн Оосава, как архитектор, намеревалась «выпустить». В их списке было несколько шикарных вопросов, простых до безобразия, которые тестировали искусственный интеллект на профпригодность. Группой таких «детских» вопросов были: «Как сделать так, чтобы». Как сделать так, чтобы все были счастливы. Как сделать так, чтобы не было насилия. Эти вопросы лишь казались безобидными, не стоящими внимания, но процесс их «анализа» стал темой многолетнего исследования специалистов всех областей.

Экспертная система девятого поколения «Войт» обычным образом проходила такие вопросы. За несколько секунд она выдавала типичный результат, в котором было сказано, что ни один из этих вопросов не является разрешимым. Но Вира Варричари не был тем человеком, от которого так просто избавиться. Он переформулировал задачу. Что если неразрешимость задачи — стереотип? Когнитивное искажение? Психологический блок, которым человечество ненамеренно заразила искусственный интеллект, чтобы он мог пройти тест? Что если ответ на эти вопросы и правда существует? Но, что если и сами вопросы стоит изменить так, чтобы на них ответ стал реалистичным? Что если посмотреть ответ за гранью антропоцентрической морали? И Войт нашёл ответ. А Вира Варричари немедленно подал отчёт о закрытии проекта.

Отчёт был достаточно спорным, ведь и то, как поставлен вопрос, и сам ответ не означали признаков опасности. Войт предложил искоренить большую часть культуры: спорт, книги, кино и паттерны мышления посредством культурной эволюции. Здесь не было ни деструктивного уничтожения или унижения достоинства людей. План экспертной системы был гуманен и отвечал требованиям конвенции по правам человека. На основании чего следовал вывод Варричари?

Рэн была в корне не согласна и намеревалась оспорить решение Варричари. Она потребовала более 12 часов 100% машинного ресурса, чтобы Войт создал детальное обоснование предыдущего ответа. И это обоснование она передала в руки Варричари, тем самым неожиданно для себя повернув ситуацию на сто восемьдесят градусов.

Вира Варричари не только отозвал отчёт. Он создал новый, который такой человек как Дворкин никогда бы не должен был написать: рекомендацию. Рэн вовсе не планировала такого успеха, она надеясь создать доказательную базу, чтобы критиковать первоначальный документ Варричари, но его второй документ изменил всё.

Это было утро третьего сентября, когда Рэн отправилась в главный офис, назначив внеочередную встречу директоров и потребовала три года на доработку проекта. Её главным аргументом стало атипичное поведение алинджера, который внезапно изменил мнение на противоположное. Но она не смогла аргументировать, почему странное поведение одного человека должно быть основанием для трёх дополнительных лет исследований. В тот день она и правда не могла дать такие обоснования. Такой аргумент появился лишь со временем.

Кэн Оосава совершила две типично человеческих ошибки. Первая из них — никогда не используйте голосовой интерфейс. Вторая — спешка в критических ситуациях. Сколько раз она сама обращала внимание на то, что попытка исправить проблему как можно быстрее — является одной из причин создания ещё большей проблемы. Сколько раз она сама повторяла на лекциях студентам останавливать себя. И что она сделала в результате? В результате она поступила как типичный человек. Первая причина — не значилась в учебниках или рекомендациях. Кэн Оосава придумала этот принцип сама. Но Войт к тому моменту уже имел голосовой интерфейс ввода, и было бы глупо не признать насколько он был удобнее квинтепала. И хотя квинтепал позволял не только вводить текст, но и манипулировать абстракциями, играть на инструментах, создавать алгоритмы из утверждений, рисовать в топологических пространствах, он был лишь немного быстрее клавиатурного ввода, а взамен, как дань отсутствию прямой нейросвязи, требовал годы обучения. Голосовой ввод давал больше скорости и комфорта, а главное он позволял совершать ошибки, которые экспертные системы отлично схватывали, особенно, если ты общался с ними достаточно времени. При этом голосовой ввод не требовал имплантатов, а Рэн была против любых подобных вмешательств в своё тело.

Глубокое понимание того, что речь не управляется сознанием, а следует своим собственным законам — было бы ключом к тому, чтобы понять природу ошибок речевого ввода.

При общении с искусственным интеллектом с научными целями существовал достаточно объёмный свод правил, многие из которых были скучными. Например, одно из них требовало не использовать имена конкретных людей, если запрос касался их. Простое правило, понятное. Упоминание человека в запросе к экспертной системе способно вызвать когнитивные искажения в работе искусственного интеллекта. Искусственный интеллект может ненамеренно изменить свой ответ так, чтобы он понравился или наоборот не понравился адресату. Конечно существует целый набор мероприятий, чтобы такого не случилось, такие как сброс контекста, или белая комната, которую придумала Кэн Оосава, но… разве можно гарантировать отсутствие когнитивных искажений?

Кэн Оосава потребовала проанализировать голосовой ввод от 28 августа, и не нашла в нём ни единого упоминания Вира Варричари. Однако позже, прослушивая записи самостоятельно ей удалось отыскать косвенное указание на персону алиджера. На записи она жаловалась экспертной системе на несправедливые решения, и упомянула, что автором безобразного отчёта был некий Дворкин. Но ведь Дворкин — это и есть тот самый ник, который выбрал себе Вира Варричари. Позже Рэн потребовала от Войта проанализировать его ответ на предмет поиска скрытого намерения убедить Варричари изменить отчёт. Войт честно указал, что не может исключить существование такого скрытого влияния, так как он не способен проанализировать своё внутреннее состояние в момент, когда создавал ответ. Однако сам текст ответа содержит в себе следы, которые могут быть оценены как персонализация контекста. Иначе говоря, как если бы текст был адаптирован под прочтение конкретным человеком. В тот день, Рэн Оосава осознала насколько поспешила. Но было совсем поздно.

* * *

– Я упомянула никнейм прямо в запросе и совсем не заметила этого, хотя никнейм не имя, конечно же Войт отлично понял из контекста о ком именно шла речь. Вот почему голосовой ввод – явное зло, а нейронная связь – подобна комнате желаний. Никогда не используй прямую нейронную связь с сильным интеллектом.

Она ещё раз посмотрела в глаза Рэндому, чтобы убедиться, что он её понял. Рэндом не отвечал. Сегодня очередь говорить была на её стороне, и она не упускала возможности.
— Сегодня я хотела посмотреть на океан, Рэндом, — она покачала головой. — Купила бумажный билет на линии Эноден, как и много лет назад. Села в зелёный вагон на первой станции, как и много лет назад. Билет был настоящим, лежал в пальцах, как и много лет назад, но я не чувствовала его. Я посмотрела на океан, как и много лет назад — но никакого океана не было. Небо затянуло тучами, показались сумеречные лучи или ещё их называют «лучами бога». Это красивое явление. Но я ничего не чувствовала, Рэндом. Я только знала, как это красиво — но не чувствовала. И так уже давно, Рэндом.

Она посмотрела в ту сторону, где стоял мужчина в кимоно.

— И даже сегодня, я должна бы злиться на идиотов и радоваться другу.

Она опустила руки.

— Но…, я уже купила все свои билеты и просмотрела на все свои заливы. В моём блокноте ненависти вырваны страницы, а блокнот любви должен был начинаться с противоположной стороны.

Она криво улыбнулась и затихла. Они посидели ещё несколько минут в молчании. Рэндом поклонился и исчез. А потом она добавила ему вслед, хотя он уже не мог ничего услышать:

— И никто так и не сказал мне, что они не добавляются.

Кэн включила проектор. В зале раздался шум толпы. Голос ведущего вызвал аплодисменты: «Фантастическая, удивительная Кэн Оосава!». Она нажала на паузу. В центре сцены, на экране зависла фигура молодой женщины в рассвете сил. Серебряные серёжки сверкали в софитах, а на пальце угадывалось маленькое кольцо с красным камнем.

Она резко повернула голову в сторону, прикрыла ладонью лицо, словно софиты обжигали её кожу прошлым успехом, а красота молодости жалила её самолюбие. Нет, конечно, нет. Она не хотела, чтобы эта женщина, сияющая на бестелесном экране, видела её слёзы.

* * *

 

[1] Этиконазия — добровольный уход из жизни, контролируемым этическим способом с минимумом страданий