Майклу понадобилось несколько дней, чтобы обдумать решение, которое созрело в голове. «Если я не могу влюбиться», — думал он, — «это ещё не значит, что я не могу любить». Майкл вспомнил размышления о чувстве порядка, которым выражалась привязанность Джима. «Может быть вся разница между нами состоит в том, что у меня не получается заменить пуфик на Джима?» — Майкл пнул пуфик ногой как бы говоря: «Плохой пуфик, плохой».

Чтобы реализовать задуманное Майклу требовалось наступить на чувство собственного достоинства и заглушить совесть. Он не знал, хватит ли у него духу. Но куда было деваться? А с другой стороны как же всё это было противно, ужасно, жутко!

Майкл постарался как можно меньше задумываться о последствиях и поехал к Джимми. Был пасмурный субботний день. Джимми радостно встретил его в тапочках, несколько заспанный и ещё не проснувшийся до конца. Значит вчера он поздно пришёл с работы, и видимо это была вторая его работа. Майкл закрыл лицо ладонью, чтобы скрыть злость к самому себе.
— Что-то случилось? — Спросил Джимми.
В этом месте Майкл собирался сказать ему: «Не хотел ли бы ты пожить у меня» или «А давай ты будешь жить у меня» или «Я властелин Майкл, приказываю тебе Джимми пожить у меня»  или даже так «Я великий и ужасный Майкл лишённый всякой совести и чувства собственного достоинства желаю тобой воспользоваться с целью решить свои личные проблемы пользуясь твоей неограниченной добротой, потому что на самом деле мне настолько страшно, что плевать я хотел на твои личные интересы».

Майкл не отпускал ладонь от лица.
— Нет, ничего. А ты хорошо выглядишь, — и эта фраза была верхом таланта Майкла уходить от темы. А если бы не интонация, то она прозвучала бы как откровенное заигрывание.

Джимми, который ощущал себя помятым изнутри, вспомнил как должны выглядеть на нём старые спортивные штаны, миллион раз стиранная белая футболка, которая больше походила на серую и ответил: «спасибо».

Они уселись на помятую узкую кровать. Джимми положил голову на плечо Майкла, закрыл глаза и обнял его словно пуфик. Майкл воспользовался этими минутами спокойствия, чтобы унять свои эмоции и собраться для нужных слов. Но слова не поддавались. Казалось, сказать их проще простого, ведь он знает, что Джимми всегда согласится на всё. И это больше всего вызывало чувство неконтролируемой агрессии.

Майкл посмотрел на ровное дыхание Джимми и решил, что он уснул. Делать нечего, спешить было не куда, и хотя работа придворным пуфиком не вызывала большого энтузиазма, Майкл попытался выбросить все мысли из головы, закрыл глаза и притворился спящим. Он почувствовал, как Джимми медленно ковыряется в пуговицах его рубашки. Минус одна пуговица — минут одна плохая мысль. Минус вторая пуговица — минус ещё одна плохая мысль. Вот-вот минус третья пуговица, наконец минус третья пуговица — и минус ещё одна плохая мысль. К пятой пуговице в голове у Майкла мыслей совсем не осталось.

Несмотря на бытовую зажатость, робость и скромность Джимми отлично владел искусством расстёгивать пуговицы и молнии. В этой роли он совершенно изменялся, превращаясь из «человека послушания» в «творца своей судьбы». Джимми алкал из пиалы страсти так же рьяно, как человек, который старался напиться перед долгой дорогой в дюнах. Возможно, это объяснялось тем, что Майкл слишком редко дарил ему минуты близости, а больше у Джимми никого не было.

Тем не мене нельзя было не заметить разительных отличий. Между уверенностью движений, пониманием собственных желаний в сексе и преступной неуверенностью в жизни.