Эпизод 2. Бегство лисицы

Время шло. Медленно и неспешно переваливалось с одного змеиного кольца на другое. Змей, к слову, лежал тихо, спал, недовольно шевелились ноздри, слегка тлея алым где-то внутри.

Нет, господа астрономы, это не звезды и не кометы. Это просто Змей спит, помогая отмерять Времени свою бесконечность, улыбалась я. Мне было одиннадцать, может, двенадцать, и я придумала себе сказку, и до жути не хотелось с ней расставаться – что где-то там есть кто-то большой, теплый, дышащий и добрый. Лисица съеживалась при этих мыслях, словно бы исчезала, но пузырь из ледяного стекла никуда не исчезал, отсвечивая северным морем.

 К тринадцати годам благодаря этой истории вселенского масштаба я умела смотреть людям в глаза и в законченного аутиста еще не превратилась. Учеба была тем самым омутом, в который – с головой, пресловутый гранит крошился в песок под яростным натиском скорпионьей упрямой натуры, литература, многогранная, как кристалл льда, то горячая, как гейзер, то обжигающая холодом подземных миров, пугающая наличием неизведанных эмоций, стала тем, во что можно было уйти безнаказанно. Одноклассники же… Ну, они были, это все, что я помню о них на тот момент.

Чума-чума, не иди на меня. Ботаничка ты все-таки!

Эй, дай списать?

А ты голову раз в неделю моешь или раз в год?

А потом случилось нечто. Обычная школьная сцена. Обычный концерт по не менее обычному случаю. Она вышла – прямая, высокая, непостижимая, как корень из отрицательного числа, с глазами, как у ирландских фэйри – огромными, синими, отражающими только горы и лукавое море, но никак не это сборище по поводу чего-то там.

Она держала скрипку. Звуки, пронзительные, ищущие, тревожные звуки были в ее ладони, они разбегались по всему залу, спрашивая, волнуя, похожие на ,беспокойных ласточек над песочными часами, которые кто-то регулярно переворачивает. Любого Дон-Кихота они делали Гамлетом, любого Гамлета заставляли позабыть о размышлениях и схватиться за меч в порыве праведной мести. Ее звали Анна, и это имя она сама оставила за собой, уходя со сцены.

Лисица встревожилась и подняла мордочку, ощерившись, нюхая воздух. Будь ее воля, она бы охотно сожрала  одну из тех ласточек. Однако ей пришлось пуститься в бегство, ведь клювы у птиц острые. Хруст снега, мелькнувший в мелодии, отметил место, где она спряталась. У самой границы моего пузыря.

…Как мы с ней все-таки познакомились? О, все было просто и даже в какой-то мере прозаично. Она спустя энное время после концерта шла в кабинет через холл.

Лисица тявкнула, почуяв весенний запах ласточек, и я вскинула голову, зная, кого увижу. И вот теперь наши взгляды пересеклись вполне кинематографично.

Ты потрясающе играешь, хотела сказать я. Но выдавила только:

- Спасибо.

- За что? – удивленное, недоуменное даже. Ладно тебе, лукавый эльф.

За бегство лисицы к краю. За шуршание крыльев. За… эмоции. Знаешь, мне трудно испытывать их, но твоя музыка просто заставила мой пузырь трещать по швам и покрываться сеточкой кракелюров.

- За музыку.

- А что ты слышала?

- Снег и ласточек.

 Она смерила меня взглядом, милостиво улыбнулась и опустила себя на соседний стул.

- Анна, - и протянула руку. Музыкальную тонкую скульптурную ладонь, похожую чем-то на птичье крыло.

А то я не знаю.

- Катерина.

Треск моей оболочки стал слышен почти физически. А это много, учитывая, что с четырех лет я плохо слышу. Кажется, присмотревшись, я даже смогу увидеть узор из трещинок, чем-то похожий на нотный стан…