Моменты из книг, потрясшие до глубины души (ОСТОРОЖНО, СПОЙЛЕРЫ!)

[Licht 3870]

Появилась мысль - вспомнить и обсудить те моменты, оглоушившие нас, потрясшие, вывернувшие душу наизнанку.
Как обухом по башке, так ушат холодной воды за шиворот, как водки вместо воды хлебнуть.

[Licht 3870]

Не буду в этот раз делать никакого рейтинга - не хочу.

Просто буду вспоминать по ходу.

Первое что вспомнилось - раскрытие взаимоотношений Рейстлина и Карамона Маджере (вселенная Dragonlance).
По молодости, когда читал первую книгу саги ("Драконы Осенних Сумерек"), Рейстлин мне даже нравился. Остроумный, язвительный, маг, практически живущий вопреки болезни, убивающей его. Не чуждый жалости к самым слабым и униженным существам (Рейстлин помнил, как в детстве она сам был слабым и сносил насмешки).
Но что было загадкой - так это его взаимоотношения с братом-близнецом. Сильный добродушный красавец Карамон обожал Рейстлина. Заботился о нем с самого детства. Рейстлин же напротив - как будто испытывал к брату неприязнь, тяготясь его заботой. Спросите, в чем же загадка? Просто Рейстлин стремился к независимости и самости. Но в самом начале "Осенних сумерек" авторы дают понять - между братьями произошло что-то еще...

Цитата

"— Помните, как мы расставались пять лет назад? — начал Рейстлин. — Нас с братом ждало тогда путешествие настолько тайное, что даже и вам, дорогие друзья, ни к чему было знать, куда мы направляемся…
В его голосе прозвучал едва заметный сарказм, и Танис прикусил губу. «Дорогих друзей» у Рейстлина не было никогда.
— Дело в том, что Пар-Салиан, глава моего Ордена, избрал меня для Испытания… — продолжал Рейстлин.
— Для Испытания!.. — ошеломленно повторил Танис. — Но ведь ты был слишком молод! Сколько тебе было тогда? Двадцать? Испытанию подлежат лишь маги, обучавшиеся годы и годы…
— Можешь вообразить себе, как я был горд, — холодно проговорил Рейстлин. — Мы с братом посетили тайное место — пресловутую Башню Высшей Магии. И там я выдержал Испытание. — Голос мага сделался еле слышен. — И едва не умер при этом.
Карамон трудно сглотнул.
— Страшно вспомнить, — начал великан, и голос его дрогнул. — Когда я нашел его в этом жутком месте, он лежал ничком и кровь текла у него изо рта… он умирал! Я подхватил его на руки и…
— Довольно, братец! — Тихий голос мага хлестнул, точно кнут: Карамон вздрогнул. Танис видел, как сузились золотые глаза Рейстлина, как он сжал кулаки. Карамон молча глотал эль, искоса поглядывая на брата. Ясно было, что между близнецами пролегла некая тень."
(М.Уэйс, Т.Хикмен, "Драконы осенних сумерек")

Далее этот секрет продолжает висеть в воздухе. Во второй книге дается намек на то, что отравляет взаимоотношения близнецов. Когда Герои Копья (включая Рейстлина и Карамона) попадают в кошмарный магический сон, близнецы в нем снова вместе. И их отношения не назовешь радужными...

Цитата

"Рейстлин с братом благополучно пересекли лес. Карамон со все возраставшим изумлением следил за тем, с какой легкостью Рейстлин отгонял прочь нападавшие на них злобные существа. Иногда он разил их удивительными, неслыханной силы заклятиями; в других случаях хватало простого напряжения воли.
С Карамоном Рейстлин был необыкновенно добр и заботлив. День угасал, и ослабевший великан все чаще останавливался передохнуть. К наступлению сумерек он едва переставлял ноги, тяжело опираясь на плечо брата. Силы покидали его. А вот Рейстлин, напротив, делался все сильнее.
И вот, когда ночные тени милосердно прикончили жалкий зеленоватый свет дня, близнецы добрались до Башни и остановились у ее подножия. Карамона лихорадило от боли.
– Дай я присяду, Рейст, – проговорил он. – Передохну чуток…
– Конечно, братец, присядь, – мягко отвечал Рейстлин. И бережно усадил Карамона у жемчужной стены Башни. Потом отступил на шаг. Его блестящие глаза были холодны и спокойны. Он сказал:
– Прощай, Карамон.
Тот уставился на брата, не веря собственным ушам. В сторонке, под деревьями, стояли неупокоенные эльфы, следовавшие за близнецами неотлучно, хотя и на почтительном расстоянии. Поняв, что маг, сдерживавший их, собирался уйти, они придвинулись ближе…
– Неужели ты бросишь меня здесь, Рейст? – медленно выговорил Карамон. – Я же не смогу драться. Я Так ослаб! Я без тебя пропаду…
– Вполне вероятно, братец, вполне вероятно, – ответил волшебник. -Но, видишь ли, ты мне больше не нужен. Вся твоя сила – во мне. И теперь я таков, каким должен был быть, не сыграй со мной злую шутку природа. Теперь я полноценен и полон!
Карамон смотрел на него, силясь понять. Рейстлин повернулся и зашагал прочь.
– Рейст!..
Исполненный муки крик Карамона заставил мага остановиться. Лица Рейстлина не было видно в потемках надвинутого капюшона – только блеск золотых глаз.
– Понял теперь, каково быть беззащитным и слабым? – спросил он тихо. И пошел дальше..."

(М.Уэйс, Т.Хикмен, "Драконы зимней ночи")

Впрочем, впоследствии оказалось, что это был лишь кошмар (что-то вроде этого видели и остальные Герои Копья). Вроде бы все ясно - Рейстлин тяготился не только заботой Карамона. Он тяготился тем, что от рождения его брат-близнец получил силу и красоту, в то время, как Рейстлину достались слабость и болезни (он и выжил то чудом да благодаря старшей единоутробной сестре - Китиаре Ут Матар), даже магию ему пришлось получить дорогой ценой.

Цитата

"— Когда я очнулся, я увидел, что моя кожа изменила цвет… так отметило меня страдание. Мое тело, мое здоровье разрушены непоправимо. А глаза!.. Мои зрачки приобрели форму песочных часов, и знаете, что я вижу сквозь них? Время и то, что делает оно со всем сущим. Даже сейчас, когда я гляжу на тебя, Танис, — прошептал маг, — я вижу, как частица за частицей умирает твое тело. И так — всякое живое создание…"

(М.Уэйс, Т.Хикмен, "Драконы осенних сумерек")

Но оказывается, что это отнюдь не все. Раскрытие тайны близнецов происходит в третьей книге. И это кульминация сюжета - именно в этот момент Рейстлин покидает Героев Копья и становится темным магом.

Цитата

Танис с такой силой вцепился в поручни, что руки заболели от напряжения. Он глядел в черный провал в центре водоворота, ощущая не ужас, не боязнь — лишь какое-то странное оцепенение...
— Танис!.. Где Рейстлин?
Оглянувшись, Танис в первый миг не узнал стоявшего перед ним Карамона… Потом пожал плечами.
— Какая разница? — с горечью спросил он. — Пусть умирает там, где ему больше нравится…
— Да послушай же, Танис!.. — Карамон тряс его уже за оба плеча. — Танис! У него Око Дракона!.. Его магия!.. Может, он сумеет что-нибудь придумать… Выручить нас…
Полуэльф окинул палубу быстрым взглядом. Мага нигде не было видно. Танис почувствовал, как по спине побежали мурашки. Выручить всех?.. Не предпочел бы Рейстлин выручить себя одного…
— Вниз!.. — заорал Танис. И первым прыгнул к люку, слыша за собой торопливый топот Карамона...

Рейстлин стоял посередине крохотного помещения. Он зажег светильничек, укрепленный на переборке, и в свете огонька свечи его лицо казалось металлической маской, а глаза полыхали золотым пламенем. Он держал в руках Око Дракона, добытое спутниками в Сильванести. Танис видел, что оно росло и достигало уже размеров детского мячика. Многоцветный туман клубился внутри. У Таниса закружилась голова. Он поспешно отвел взгляд.
Карамон проскочил мимо Таниса и тоже встал перед магом. Лицо у великана было белое — ни дать ни взять как в том памятном сне, когда Танису довелось увидеть его мертвое тело.
Рейстлин закашлялся и прижал одну руку к груди. Танис шагнул было вперед, но волшебник тотчас вскинул глаза.
— Не подходи ко мне, Танис!.. — выдохнули окровавленные губы.
— Что ты делаешь?..
— Спасаюсь от неминуемой смерти, Полуэльф!.. — неприятно расхохотался маг. Всего дважды Танису доводилось слышать его смех. — А что еще я должен делать, по-твоему?
— Как же ты намерен спастись? — спросил Танис, чувствуя, как под взглядом золотых глаз по всему телу расползается ледяной холод. В зрачках колдуна отражались пляшущие огни Ока.
— С помощью моей магии, Полуэльф, с помощью магии. А также с помощью Ока. Все исключительно просто, хотя твой чахлый разум, всего вероятнее, бессилен это постичь. Видишь ли, я обрел способность высвобождать энергию плотского тела, в котором заключен ныне мой дух. Я намерен превратиться в чистую энергию… Во вспышку света, если тебе легче это представить. В этом качестве я промчусь небесными путями, подобно солнечному лучу, и вновь облекусь плотью в любом месте, где пожелаю!
Танис только покачал головой. Рейстлин был прав — его разум действительно отказывался воспринимать подобное. Тем не менее, в сердце шевельнулась надежда:
— Может ли Око сотворить это со всеми нами?
— Не исключено… — Вновь закашлялся Рейстлин. — Однако я не уверен. И рисковать не собираюсь. Я знаю, что я могу спастись, и мне этого довольно. Остальные — не моя забота. Это ты заварил кровавую кашу, Полуэльф. Тебе и расхлебывать.
Ярость охватила Таниса, уничтожив страх:
— Ну хоть брата-то ты…
— Никого, — глаза Рейстлина сузились. — Прочь!
Отчаяние и гнев едва не помрачили сознание Таниса. Он должен был заставить Рейстлина прислушаться к доводам разума! Они должны были все вместе как-то использовать эту странную магию и спастись! Как ни слабо разбирался Танис в колдовстве, он знал: прямо сейчас произносить заклинание Рейстлин не станет. Попросту не отважится. Ему без остатка понадобится вся его сила, чтобы удержать Око в повиновении. Танис шагнул вперед… Неожиданный блеск серебра заставил его замереть. В руке мага возник небольшой кинжал, который он скрытно носил в особых ножнах повыше запястья. Танис остановился, глядя ему в глаза.
— Ладно, — сказал он, тяжело переводя дух. — Меня ты, вероятно, убьешь не задумываясь. Но брата своего ты вряд ли тронешь. Останови его, Карамон!
Карамон двинулся к близнецу, но Рейстлин лишь предупреждающе поднял серебристый Кинжал.
— Не надо, братец, — сказал он тихо. — Лучше не подходи.
Карамон заколебался…
— Вперед! — твердо велел Танис. — Я не верю, чтобы он ударил тебя!
— А ты расскажи ему, Карамон, — шепотом посоветовал Рейстлин. Теперь он смотрел прямо в глаза брату. Зрачки мага были расширены, золотые глаза опасно поблескивали. — Расскажи Танису, на что я способен. Ты ведь помнишь. И я помню. Мы вспоминаем об этом всякий раз, стоит нам только посмотреть друг на друга, а, братец?..
— О чем это он? — требовательно спросил Танис...
Карамон побелел еще больше.
— В Башне Высшего Волшебства… — Пробормотал он, запинаясь. — Но ведь нам… Нам запретили рассказывать! Пар-Салиан…
— Какая теперь разница! — перебил Рейстлин своим замогильным голосом. — Что мне Пар-Салиан!.. Когда я обрету то, что мне было обещано, никакой Пар-Салиан не осмелится заступать мне дорогу. Впрочем, это тебя не касается. Слушай же…
Рейстлин умолк, тяжело переводя дух. Потом заговорил снова; странные глаза его были устремлены на брата. Танис по-прежнему пропускал половину мимо ушей, сам же мало-помалу придвигался к магу все ближе, подбираясь для стремительного прыжка… Но тихий голос Рейстлина оказался сродни заклинанию: помимо воли он завораживал, заставлял слушать.
— Последний поединок в Башне Высшего Волшебства, Танис, оказался поединком с собой. И я проиграл. Я убил его, Танис. Убил своего брата… — Рейстлин выговорил это совершенно спокойно. — По крайней мере, я думал, что передо мной был Карамон… — Маг передернул плечами. — Как выяснилось, это была всего лишь иллюзия, нарочно созданная, чтобы я познал глубины ненависти и зависти в собственной душы. Таким образом они намеревались очистить мою душу от скверны. Я же сделал из случившегося вывод, что еще недостаточно владею собой. Вдобавок это уже не входило в Испытание, а посему и не повлияло на его исход. Оно повлияло лишь на мои отношения с одним-единственным человеком…
— Я видел, как он убивал меня! — с болью вырвалось у Карамона. — Они заставили меня смотреть, с тем чтобы я научился понимать его… — Великан закрыл руками лицо и содрогнулся всем телом. — Я понимаю, — всхлипнул он. — Я сразу все понял… Не сердись, Рейст! Пожалуйста, не уходи без меня! Ты слабенький… Как же ты без меня…
— Нет, Карамон, — прошептал Рейстлин и еле слышно вздохнул. — Я больше не нуждаюсь в тебе.
Охваченный тошнотворным ужасом, Танис переводил взгляд с одного на другого. Разум отказывался воспринимать происходившее. Человек попросту неспособен на такое. Даже Рейстлин!
— Карамон! Вперед! — приказал он, внезапно охрипнув.
— Лучше не заставляй его приближаться ко мне, Танис, — словно прочтя его мысли, негромко предупредил Рейстлин. — Уверяю тебя, я вполне на это способен. Передо мной — то, к чему я стремился всю жизнь. И я никому не позволю остановить меня. Посмотри лучше на Карамона: уж он-то знает. Однажды я уже убил его и могу сделать это вновь. Итак, прощай, братик…"

(М.Уэйс, Т.Хикмен, "Драконы весеннего рассвета")

Как по мне, так это один из сильнейших моментов всей серии книг, поворотный миг, повлиявший очень на многое. Честно говоря, такого я не ожидал. До этого момента Рейстлин мне вполне даже нравился. Даже постоянное его помыкание Карамоном (который на фоне брата-умника смотрелся слегка дебильноватым) выглядело в чем то комично. В этот момент Рейстлин становится отрицательной фигурой, но куда более значимой для сюжета.

В дальнейшем авторы раскрывают то, что произошло в Башне Высшего Волшебства. Впрочем, это лишь штрих к и так поражающей картине разрыва братских уз.

Цитата

"«Смотри внимательно! — И Пар-Салиан принялся нараспев произносить какие-то странные слова. — Это будет видение, но оно покажет тебе то, что вполне могло бы случиться и наяву».
И Карамон вдруг увидел себя самого входящим в Башню Высшего Волшебства! Он изумленно заморгал… Да, вот он переступил порог… Вот ступени привели его в какие-то странные и жутковатые коридоры… Видение было настолько реально, что Карамон испуганно опустил глаза, оглядывая собственное тело: неужто оно и вправду было там, а не здесь?.. Уф-ф! Все на месте. Значит, он присутствовал одновременно в двух местах. Истинная Сила… По спине воина потек горячий пот. Потом ему стало холодно.
Карамон — тот, что в Башне, — разыскивал своего брата. Он брел пустынными коридорами и звал его по имени. И наконец увидел его.
Юный маг лежал на холодном каменном полу, и изо рта у него текла кровь. Рядом с ним лежало мертвое тело темного эльфа. Рейстлин убил его силой своей магии. Но за победу была заплачена дорогая цена. Юноша, казалось, и сам был близок к смерти.
Карамон со всех ног бросился к брату. Могучие руки легко подхватили тщедушное тело. Рейстлин умолял оставить его, но Карамон, не слушая, нес его к выходу из проклятой Башни. Он унесет своего братика из этого поганого места. Хотя бы это было последним, что он вообще сделает в своей жизни…
И вот, когда они были почти уже у двери, ведшей наружу, перед ними появился призрак. Еще поединок, мрачно сказал себе Карамон. Ну что ж, на сей раз за Рейстлина есть кому постоять. Бережно опустив брата на пол, воитель повернулся лицом к врагу.
То, что произошло дальше, было попросту невероятно. Карамон — тот, что остался с Пар-Салианом, — не верил собственным глазам. Он увидел себя… Творящим магическое заклинание!!! Бросив меч, он схватил какие-то непонятные предметы и пошел вовсю чесать на волшебном языке, которого никогда прежде не знал!.. Злой дух завопил и растаял в воздухе…
Карамон — реальный — одичало оглянулся на Пар-Салиана. Но маг только покачал головой и молча указал на образ, висевший у воина перед глазами. Испуганный, растерянный, Карамон стал смотреть…
Он увидел, как Рейстлин медленно приподнялся.
«Как ты сделал это?..» — спросил он, приваливаясь спиной к стене.
Реальный Карамон не знал, как он это сделал. Сделал то, что его брат изучал годами! Карамон иллюзорный ударился в многоречивые объяснения. Реальный увидел на лице брата жестокую муку. И унижение.
"Нет! Рейстлин, нет! Это все обман!.. — закричал он. — Старик обманывает тебя! У меня и в мыслях не было красть твои знания! Никогда!.." 
Иллюзорный же — развязный и самодовольный — нагнулся к Рейстлину, чтобы снова поднять его. Не дрейфь, мол, меньшой, сейчас я тебя спасу. Спасу от себя самого…
И тогда Рейстлин поднял руки. И вытянул их навстречу брату. Но не затем, чтобы обнять его. Нет. Юный маг, раненый, ослабевший и снедаемый бешеной ревностью, произнес заклинание — последнее, на которое у него еще должно было хватить силы.
Его руки окутало пламя. Волшебное пламя. Потом оно рванулось вперед — и поглотило его брата.
Реальный Карамон следил остановившимися глазами за тем, как огонь пожирал его иллюзорного двойника… И за тем, как оседал на холодный каменный пол его тщедушный, слабенький братик…"

(М.Уэйс, Т.Хикмен, "Драконы весеннего рассвета")

Весна, усталость, нервяки, эмоциональные воспоминания о книгах юности...

[Lara 7570]

Один из самых тяжелых моментов был для меня в книге "Вино из одуванчиков". В главе, где Дуглас прощается с другом детства. Я хорошо помню, как расставалась с подругой, когда мы уезжали в город. Мне было 9 или 10 лет. Взрослые бывают очень высокомерны в таких ситуациях. О своих расставаниях люди часто готовы рассказывать всему миру. Посвящать этому и литературу, и фильмы, и стихи. И это должно быть воспринято со всей серьезностью и сочувствием. А вот на завершение детских отношений взрослые смотрят свысока. Не все, конечно, но часто так бывает. Рэй Бредбери исправил эту несправедливость.

Spoiler

И вот они с Дугласом бродят за городом, день снова теплый и круглый, точно камешек, высоко над головой небо, точно голубая опрокинутая чаша, ручьи сверкающими прозрачными струями разбегаются по белым камням. Да, славный день, ясный и чистый, как огонек свечи.

Дуглас шел сквозь этот день и думал, что так будет вечно. Все вокруг такое отчетливое, законченное. И запах травы летит прямо перед тобой со скоростью света. Рядом — друг, свистит, как скворец, подбрасывает ногой комья земли, а ты скачешь, точно верхом на лихом скакуне, по пыльной тропинке и звенишь в кармане ключами, и все необыкновенно хорошо, все можно потрогать рукой; все в мире близко и понятно, и так будет всегда.

Такой чудесный был этот день, и вдруг облако поползло по небу, закрыло солнце — и все вокруг потемнело.

Джон Хаф уже несколько минут негромко что-то говорил. И вот Дуглас остановился на тропинке как вкопанный и посмотрел на него.

— Погоди-ка: что ты сказал?

— Ты же слышал, Дуг.

— Ты и вправду… ты уезжаешь?

 

[ElijahCrow 2737]

Хм... интересное предложение.

Ну честно говоря такое вот прямо пробирающее - это однозначно Буджолд для меня.

Цитата

По-настоящему непростительные деяния совершаются спокойными, уравновешенными людьми, заседающими в обитых зеленым шелком комнатах — вот они-то раздают смерть оптом, целыми партиями, причем без всякой страсти, или гнева, или вожделения — без какого бы то ни было чувства, способного хоть отчасти искупить их вину… кроме одного — леденящего страха перед неким предполагаемым будущим. Только вот преступления, которые они надеются предотвратить в будущем, существуют лишь в их воображении.

(с) Лоис МакМастер Буджолд. "Осколки чести"

Это короткий кусок, но вот отрывок реально большой, но он производит сильное впечатление:

Цитата

 

– Вы когда-нибудь слышали о прекрасном старом обычае расстреливать трусов, не подчиняющихся приказам, лейтенант? – продолжил Метцов, глядя Бонну в глаза.

– Я… Не думаю, что смогу угрожать этим, сэр, – твердо ответил Бонн.

«И кроме того, мы же не на войне. Или нет?»

– Технари! – с отвращениес произнес Метцов. – Я не сказал – угрожать, я сказал – расстрелять. Расстреляйте одного, остальные станут в строй как миленькие.

Майлз подумал, что юмор Метцова еще сомнительнее, чем его собственный. Или генерал выражается фигурально?

– Сэр, фитаин – очень сильный мутаген, – устало произнес Бонн. – Я совсем не уверен, что остальные встанут в строй, чем бы ни грозило обратное. Кроме того, наш разговор зашел слишком далеко. Я, наверное, зарвался.

– Похоже на то. – Метцов холодно посмотрел на него, затем перевел взгляд на Яски, который судорожно сглотнул и, выпрямившись, всем видом показывал, что не уступит. Майлзу хотелось провалиться сквозь землю.

– Если уж вы претендуете на то, чтобы командовать людьми, придется мне, военному, поучить вас, технарей, как это делается, – решил Метцов. – Сейчас вы оба пойдете и через двадцать минут построите своих людей возле административного корпуса. Мы устроим небольшой старомодный урок дисциплины.

– Но вы же не собираетесь на самом деле расстреливать? – беспокойно спросил Яски.

Метцов угрюмо усмехнулся.

– Не думаю, что дойдет до этого. – Он обратился к Майлзу: – Какая сейчас погода, младший лейтенант?

– Пять градусов мороза, сэр, – отчеканил Майлз. Он твердо решил открывать рот только тогда, когда к нему обратятся.

– А ветер?

– Восточный, два с половиной метра в секунду.

– Превосходно. – Глаза Метцова по-волчьи сверкнули. – Вы свободны, джентльмены. Посмотрим, как вы исполните приказ на сей раз.

Генерал Метцов в теплой куртке и перчатках стоял возле пустого флагштока перед административным корпусом и смотрел на тускло освещенную дорогу. Что он там высматривает? Майлз очень хотел бы это знать. Время приближалось к полуночи. Яски и Бонн вместе со своими людьми стояли ровной безмолвной шеренгой – полтора десятка человек в обогреваемых комбинезонах и куртках.

Майлз снова поежился, не только от холода. Иссеченное шрамами лицо Метцова выглядело усталым и ужасно старым. Генерал напомнил Майлзу деда, когда тот был уже плох. Граф Петер, старый генерал, казался порой живой окаменелостью. Старомодные уроки дисциплины, о которых упоминал Метцов, были вполне во вкусе деда: они подразумевали применение резиновых шлангов со свинцом внутри. Хотя кто знает, чем лакомилось воображение Метцова в военной истории Барраяра?

На губах Метцова появилась нехорошая усмешка, и он повернул голову к дороге, по которой кто-то двигался. Затем подозрительно сердечным тоном обратился к Майлзу:

– Вы знаете, младший лейтенант, в чем был смысл тщательно насаждаемого соперничества между родами войск, существовавшего на старушке Земле? В случае мятежа всегда можно было уговорить пехоту стрелять в моряков и наоборот.

– Мятеж? – воскликнул Майлз, забыв о своем решении говорить только тогда, когда его спросят. Ему казалось, что он ослышался. – Я думал, речь идет совсем о другом – о страхе отравиться.

– Так было сначала. Теперь из-за нелепого поведения Бонна вопрос перешел в новую плоскость. – На щеке Метцова дернулся мускул. – Когда-то это должно было случиться в новой армии – мягкотелой армии. Повиновение командиру – это вопрос принципа!

«Типичная для старой армии трепотня о принципах. Ох уж эти старые пердуны!»

– Принципа, сэр? Какого? Это же просто уничтожение отходов. – Майлз почувствовал, что задыхается.

– Это массовый отказ подчиниться прямому приказу, младший лейтенант. Любой заштатный адвокатишка квалифицирует случившееся как бунт. К счастью, его легко искоренить; надо только поторопиться, пока бунтовщики малочисленны и неорганизованны.

По дороге маршировал взвод новобранцев в белых зимних маскировочных халатах под командой сержанта с базы – ветерана, служившего под началом Метцова еще во времена Комаррского мятежа и переведенного сюда вместе с командиром.

Новобранцы, как с ужасом убедился Майлз, были вооружены смертоносными нейробластерами, которые никоим образом не должны были попасть в их руки. И Майлз почти физически ощущал их нервное возбуждение: даже они, эти зеленые ребята, понимали, с чем имеют дело.

Сержант между тем расставил новобранцев вокруг онемевшей команды Бонна и пролаял приказ. Они взяли оружие на изготовку, нацелив серебристые параболоиды, поблескивающие в свете окон административного корпуса, в головы техников. Лицо Бонна стало белым, как у привидения.

– Раздеться, – сквозь зубы приказал Метцов.

Люди не верили своим ушам; в колонне возникло замешательство; только один или двое поняли приказ и начали раздеваться. Остальные, обмениваясь недоумевающими взглядами, с запозданием последовали их примеру.

– Когда вы снова будете в состоянии подчиняться, – отчетливо и громко выговорил Метцов, – можете одеваться и приступать к работе. Выбор за вами. – Он отошел назад, кивнул сержанту и занял прежнюю позицию у флагштока. – Это немного охладит их, – пробормотал он так тихо, что Майлз с трудом расслышал его. Метцов, казалось, был уверен, что проведет здесь не более пяти минут; весь его вид свидетельствовал, что мысленно он уже в теплой комнате и наслаждается чем-нибудь горячительным.

Майлз заметил среди техников Олни и Паттаса. Были там и другие, досаждавшие ему не меньше, особенно поначалу. Кое-кого Майлз просто встречал, а кое с кем перемолвился парой фраз, когда вел свое, личное расследование биографии утонувшего рядового. Иные лица были ему вовсе не знакомы. Пятнадцать обнаженных людей била дрожь, поземка заметала их голые ноги. На пятнадцати изумленных, перепуганных лицах проступало выражение обреченности, ужаснувшее Майлза. Глаза не отрывались от наставленных на них бластеров. «Сдавайтесь, – безмолвно убеждал он их. – Игра не стоит свеч». Но на кого бы он ни взглянул, в глазах были решимость и отчаяние.

Будь он проклят, этот умник, изобревший фитаин! Яски, стоявший позади своих людей, окаменел. Но Бонн медленно начал разуваться.

«Нет, нет, не надо! – мысленно закричал ему Майлз. – Если ты встанешь с ними, они не сдадутся. Уверятся в том, что правы. Не делай этого, ты даже не представляешь, какая это страшная ошибка…» Бонн сбросил остатки одежды в кучу, вышел вперед, встал в строй, повернул голову и встретился взглядом с Метцовым. Глаза генерала вспыхнули ледяным огнем.

– Значит, – прошипел он, – ты сам признаешь себя виновным. Ну что ж, замерзай!

Как быстро и как плохо все обернулось! Самое время припомнить какое-нибудь неотложное дело в метеоцентре и убраться отсюда к чертовой матери. Если б только эти дрожащие, околевающие от холода самоубийцы покорились, ночь окончилась бы для него без очередного прокола!

Взгляд Метцова упал на Майлза:

– Форкосиган, можете взять оружие и принести хоть какую-нибудь пользу. Либо считайте себя свободным.

Он вправе уйти. Вправе ли? Когда он еще пару минут простоял, не двинувшись с места, к нему подошел сержант и вложил в руки нейробластер. Майлз безучастно принял его. Пытаясь собраться с мыслями (разве можно назвать мыслями ужас?), он, прежде чем поднять парализатор, убедился: оружие не снято с предохранителя.

Это уже не мятеж. Бойня.

Один из новобранцев нервно хихикнул. Что им приказали? И что они об этом думают? Эти восемнадцати-девятнадцатилетние парни – понимают ли они, что такое преступный приказ? И если да, знают ли, что предпринять в таком случае?

А он сам?

Все дело в том, что ситуация была сомнительной. Не укладывалась в схему. Майлз знал о преступных приказах. Каждый окончивший академию знал о них. В конце первого полугодия в академию прибывал его отец собственной персоной и устраивал для старшего курса однодневный семинар на эту тему. Во времена своего регентства он лично императорским указом обязал выпускников разбираться в существе проблемы. Уметь дать точное юридическое определение преступного приказа, знать, когда и каким образом можно не подчиниться ему. Все это иллюстрировалось видеофильмом, включающим примеры верного и неверного поведения. Примеры брались из истории, и даже новейшей – рассматривались, например, гибельные политические последствия Солстисской бойни (командующим тогда был сам адмирал). Во время показа этих кадров один-два кадета неизменно покидали аудиторию, дабы освободиться от содержимого своих желудков.

Преподаватели академии ненавидели День Форкосигана, поскольку нормальное течение занятий прерывалось и курсанты не могли войти в норму несколько недель. Собственно говоря, адмирал Форкосиган не читал свою лекцию в конце года именно поэтому – каждый раз приходилось уговаривать самых впечатлительных не бросать академию перед выпускными экзаменами. Майлз знал, что лекцию отца слушали только кадеты, хотя адмирал полагал не лишним записать ее на головид и включить в основной курс армейской подготовки. Некоторые места этого семинара были откровением даже для Майлза.

Но сейчас… Если бы подчиненные Бонна были гражданскими лицами, Метцов был бы не прав на сто процентов. Но если бы подобное случилось во время войны, перед лицом вражеской угрозы, Метцов просто не мог вести себя иначе. Теперешняя ситуация была промежуточной. Солдаты проявили неповиновение, но пассивное. Никакого врага нет и в помине. Ничто не угрожало персоналу базы (если не считать угрозы их здоровью и даже, может быть, жизни). Хотя, если ветер переменится и ситуация окажется иной… «Я не готов к этому, еще не готов, не так скоро. Какое решение будет правильным? Моя карьера…»

Майлза охватило что-то вроде приступа клаустрофобии – как человека, застрявшего в лифте. Бластер подрагивал в его руках. Поверх параболического отражателя он видел стоявшего молча Бонна. Уши, пальцы и ноги раздетых людей побелели. Один согнулся в три погибели, превратившись в дрожащий клубок, но не подавал знака, что сдается. Не почудилась ли в позе Метцова легкая тень сомнения?

На мгновение у Майлза промелькнула сумасшедшая мысль снять оружие с предохранителя и выстрелить в этого параноика. А что потом? Стрелять в новобранцев? Он не успеет перестрелять всех. Чей-то луч достанет его в ту же минуту.

«Вероятно, я здесь единственный, кто уже убивал, не важно, в бою или нет. Метцов и сержант, разумеется, не в счет. Новобранцы могут начать стрелять по невежеству или из любопытства. Они слишком мало знают, чтобы ослушаться безумца. Не знают они и самого печального – то, что произойдет в следующие полчаса, останется в их памяти до конца жизни.

Что я могу – сейчас, в данную минуту? Только подчиниться приказу. Единственно разумная вещь в повальном безумии, творящемся прямо на глазах. Каждый следующий командир, под чьим началом придется служить еще годы и годы, будет требовать одного – чтобы его приказы выполнялись как можно точнее. – Ты думаешь, что после этого сможешь наслаждаться службой на корабле, младший лейтенант Форкосиган? А как насчет компании околевших от холода призраков? – Что ж, по крайней мере я не буду одинок…»

Все еще с бластером в руках, Майлз отступил на несколько шагов назад, выпав из поля зрения новобранцев и Метцова. Горячие слезы обожгли ему веки.

Он сел на землю. Снял перчатки, расшнуровал ботинки. На землю упала куртка, потом брюки. Поверх легло зимнее белье с обогревом, а на самом верху аккуратно пристроился нейробластер. Майлз вышел вперед. Стержни, поддерживающие ноги, казались ледяными.

«Ненавижу пассивное сопротивление. Как я его ненавижу!»

– Что вы, черт возьми, делаете, младший лейтенант?! – рявкнул Метцов, когда Майлз прохромал мимо него.

– Хочу прекратить это, сэр, – спокойно ответил Майлз. Даже сейчас некоторые из техников отодвинулись от него, словно физические недостатки были заразными. Однако Паттас не отодвинулся. Бонн тоже.

– Бонн уже попытался валять дурака. Думаю, сейчас он жалеет об этом. А у вас тем более не пройдет, Форкосиган. – Голос Метцова дрожал, почти прерывался – не от холода, разумеется.

Ты должен был сказать «младший лейтенант». Значит ли что-нибудь фамилия? Майлз увидел, как по рядам новобранцев прошла волна беспокойства. Да, у Бонна не получилось. Он, младший лейтенант Форкосиган, был здесь единственным, чье личное вмешательство могло переломить ситуацию. Все зависит от того, насколько далеко зашел потерявший от бешенства рассудок Метцов.

Майлз обращался прямо к нему – и к новобранцам:

– Не исключено, хотя и маловероятно, что служба безопасности не станет расследовать обстоятельства гибели лейтенанта Бонна и его людей, если вы пошлете лживый рапорт и сошлетесь на некий несчастный случай. Но гарантирую вам: обстоятельства моей смерти расследовать будут.

На губах Метцова появилась странная улыбка.

– А если не останется свидетелей?

Сержант Метцова держался столь же непреклонно, как и его командир. Майлз вспомнил Ана – пьяницу Ана, молчуна Ана. Какие сцены наблюдал он на Комарре? И если был свидетелем, почему ему сохранили жизнь? В благодарность за что, за какое предательство?

– Из-з-звините, сэр, но передо мной по крайней мере десять свидетелей с нейробластерами. – Серебряные параболоиды с места, где стоял Майлз, казались огромными, как тарелки. Смена точки наблюдения сильно изменила его мнение о ситуации. Она больше не казалась сомнительной. Все ясно. – Или вы собираетесь уничтожить свою расстрельную команду и застрелиться? Служба безопасности подвергнет допросу всех возможных свидетелей. Вы не можете заставить меня замолчать. Живой или мертвый, своими устами или вашими (а может, даже их устами), но я дам показания. – Майлза трясло от холода. Удивительно, как при этой температуре чувствуется даже легкий восточный ветер. Чтобы его дрожь не приняли за что-то иное (у него действительно трясутся поджилки, да только не от страха), Майлз изо всех сил старался говорить членораздельно.

– А вдруг вы… э-э… позволите себе замерзнуть, младший лейтенант? – Тяжелый сарказм Метцова подействовал на Майлза. Этот человек все еще думает, что правда на его стороне. Он ненормален.

Голые ноги Майлза больше не чувствовали холода. Ресницы покрылись инеем. Он быстро догонял остальных благодаря маленькой массе тела. Кожа покрылась сине-фиолетовыми пятнами.

Над занесенной снегом базой нависла мертвая тишина. Майлзу казалось, он слышит падение снежинок, стук зубов замерзающих людей, частое дыхание новобранцев. Время остановилось.

Попробовать пригрозить Метцову? Разбить его невозмутимость – намекнуть на Комарру, на то, что правда о его опале выйдет наружу?.. Или обнародовать звание отца и его положение?.. Черт побери, каким бы сумасшедшим ни был Метцов, должен же он понимать, что зашел слишком далеко. Его «старомодный» урок дисциплины сорвался, и теперь этот полоумный упорствует, готовый защищать свой авторитет до конца. Как же сказал Ан на прощание? «Он может быть весьма опасен. Никогда не угрожайте ему…» За всеми этими садистскими штучками трудно заметить страх. Но он сидит в Метцове где-то там, в глубине… И если нельзя надавить на него, может быть, стоит попробовать потянуть с другого конца?..

– Но подумайте, сэр, – Майлз старался, чтобы голос его звучал как можно убедительнее, – чего вы достигнете, прекратив все это. Во-первых, у вас теперь все доказательства факта мятежа и даже э-э… заговора. Вы можете арестовать и посадить всех на гауптвахту. Тем самым вы приобретаете все, ничего не потеряв. Я, например, расстаюсь с мечтой о карьере, получаю позорную отставку, может быть, тюремную камеру. Вам не кажется, что смерть гораздо почетнее? Остальным за вас займется служба безопасности, и вы только выиграете от этого.

Слова Майлза зацепили Метцова – сузившиеся стальные глаза вспыхнули, прямая шея служаки качнулась влево. Теперь – дать ему заглотить наживку и ни в коем случае не дергать леску…

Метцов подошел совсем близко, нависая над тщедушным Форкосиганом, как каменная глыба, окутанная облачком пара. Понизив голос, он произнес:

– Типичный совет Форкосигана. Твой мягкотелый папаша либеральничал с комаррскими подонками, и это обошлось нам недешево. Военный трибунал для адмиральского сыночка – как ты полагаешь, собьет это спесь с одного бездарного лицемера, а?

Майлз сглотнул ледяную слюну. «Кто не знаком с собственной историей, – вспомнилось ему, – тот обречен постоянно натыкаться на нее». К сожалению, тот, кто знаком, – тоже.

– Сожгите этот чертов пролившийся фитаин, – хрипло прошептал он, – а там будет видно.

– Все арестованы, – неожиданно громко объявил распрямившийся Метцов. – Одевайтесь!

 

(с) Лоис МакМастер Буджолд. "Игра Форов"

Или вот:

Цитата

 

Нашла его не Корделия, однако именно ей пришлось принимать решение. Аневризма, теплый полдень, целых два часа прошло с тех пор, как слуги решили: седой старик просто-напросто уснул в кресле. Последнее время он часто засыпал после обеда.

Голос Майлза сорвался:

— Вы что, все равно не могли провести криоподготовку? Не исключено, что медицина в будущем разовьется…

— Чтобы проснуться без рассудка, без памяти? С разодранной в клочья душой? Он сам однажды сказал: никто не захочет продолжить такую жизнь.

С другой стороны, а чем лучше проснуться, обремененным всеми своими кошмарными воспоминаниями? Едва ли это меньшее зло. Поймет ли Майлз?

 

(с) Лоис МакМастер Буджолд. "Криоожог"

 

Но это - тяжелые, страшные моменты. Удивительным образом, отрезвляющим ушатом холодной воды могут быть и довольно забавные моменты. Или... скажем так, отрезвляющие в хорошем смысле. Например разговор на тему "как рассказать взрослому сыну своей любовницы, что вы с ней и ее отцом жили в фактическом тайном браке на троих, и теперь собираетесь завести от его покойного отца детей"

 

[BlackMirror 782]

Таких книг было немного. Из старого вспоминается "Жюстина" Маркиза де Сада, много было эпизодов, причём, именно философского плана. О мироустройстве.
А из последнего - Вит Ценёв "Протоколы колдуна Стоменова"... Притча о справедливости. Не открытие века, конечно... Но бывает так, что прочитанный эпизод вдруг "поднимает тебе веки" и ты начинаешь видеть то, чему раньше не придавал значения и почему-то упускал из внимания...

 

Цитата

Стоменов: – Когда мне девять лет было, или около того, игрались мы во дворе в полдень, а тут мамка моя приносит нам пирогов печеных с капустою. Каждому из ребят по пирогу вышло. Разобрали мы их, а они горячие больно, руки еще жгут. .. Пока я свой остужал, один из старших свой проглотил – да и хвать мой из рук – и бежать… Я, помню, заревел и за ним погнался, а навстречу мне Никола подвернулся с волком своим. Волк подле него семенит, пасть щерит, но глаз у него незлой. Никола мне допрос учиняет, пошто, мол, ревешь и чем обижен будешь, ну я ему все и выклал как на духу. Несправедливо, говорю ему, нечестно Федька наш со мной поступил. Думал, он за меня заступится. А он меня – цап!  – за ухо, да больно так – и в лес поволок. Я ору дуром, слезами заливаюсь, да тут он ухо мое отпустил и толкнул меня легонько. Упал я на землю, головой тряхнул, слезы утер – гляжу: нос к носу лежу с муравейником огромным. Мураши снуют тыщами туда-сюда, в глазах мельтешат. .. Тут мне Никола и говорит: «А ну, Андрюха, кажь мне на муравейник ентот – увидеть хочу, где справедливость в ем обитается. .. » Посмотрел я на него, потом на муравьев опять поглазел: «Дядь Никола, дак это ж мураши! » – «Ну дак и что ж с того? Справедливость, Андрюха,  – она или везде, где только можно, или нигде вовсе. Вот заляг здесь – и гляди в оба: как только справедливость учуешь, так беги ко мне в дом, что есть мочи, и докладывай. Растолкуешь мне все, как следует, тады я твою беду поправлю так, как захочешь. .. Ну а коли не найдешь справедливость енту – тогда, видать, и нема ее вовсе на белом свете. .. Но все равно доложи». Сказал – да и ушел восвояси, меня одного оставил. Глазел я, глазел, как мураши эти, значит, между собой организуются, но так никакой справедливости и не углядел. ..

(с) Вит Ценёв "Протоколы колдуна Стоменова"

Чаще происходило наоборот - я что-то открывал для себя в жизни, не боясь крамолы. Держал это в себе, заранее зная, как люди могут отреагировать на подобные темы... А потом - бац! - и встречаю эти же мысли в серьёзных произведениях, таких, как например, "Мир как воля и представление" Шопенгауэра...

Изменено 22 апреля, 2021 пользователем BlackMirror

[ElijahCrow 2737]

6 часов назад, BlackMirror сказал:

Но бывает так, что прочитанный эпизод вдруг "поднимает тебе веки" и ты начинаешь видеть то, чему раньше не придавал значения и почему-то упускал из внимания...

 

Похожий пассаж про справедливость есть, кажется, и у Макса Фрая. Впрочем, как говаривал за завтраком товарищ Кант, две вещи не переставали его удивлять: звездное небо над головой и моральный закон внутри нас. 

[BlackMirror 782]

3 часа назад, ElijahCrow сказал:

звездное небо над головой и моральный закон внутри нас

Первое - бесспорно может удивить. И ещё удивит не раз, я думаю. А по поводу второго - не вижу никакой особой загадки. Эволюционное объяснение появления морали на мой взгляд куда более наглядно и убедительно...

[ElijahCrow 2737]

12 минут назад, BlackMirror сказал:

 Эволюционное объяснение появления морали на мой взгляд куда более наглядно и убедительно...

Тут вопрос о том, что представление о справедливости существует в природе и есть стремление к ней. 

[BlackMirror 782]

1 час назад, ElijahCrow сказал:

представление о справедливости существует в природе и есть стремление к ней.

Пока что замечал прямо противоположное...

[Добби Таттлер 1501]

Цитата

Я вспомнил пророка, недобр был его косящий взгляд. Он пришел ко мне, и я почувствовал: он переполнен гневом. Гнев его темен и тяжел.
- Сотри их с лица земли, - сказал он.
 И я понял: он жаждет совершенства. Ибо совершенна только смерть.
- Они грешат, - сказал он.
 Я молчал. Я зримо видел его душу, изостренную, будто меч. И думал: "Он живет борьбою со злом. Он живет благодаря существованию зла. Что с ним станется, если зла не будет?"
- Что тебе нужно для счастья? - спросил я.
- Торжество добра. 
 И я понял, что он обманывается. Разве счастье для него бездействие и пятна ржавчины на его мече?
- Ты борешься со злом, - сказал я пророку, - любая борьба - это танец. Ты наслаждаешься своим танцем, танцуя во имя зла. Я хотел бы, чтобы ты танцевал из любви.
- Если я правильно понял тебя, - закричал косой пророк, - я должен поощрять пороки?!
- Нет, ты меня совсем не понял, - отвечал я.

 

Цитата

Победитель, побежденный, думал я, мне их не различить. Вот молчаливый посреди толпы. Толпа окружила его, сдавила, тащит. Если он пуст, она сомнет и раздавит его. Но если он хорошо обжит внутри и надежно выстроен и если он вдруг заговорит, то вот он уже пустил в толпе свои корни, раскинул свои ловушки, подчинил толпу своей власти, и толпа последует за ним, увеличивая его силу.

 

Цитата

Я увидел: дозорный спит.

   Его ждет казнь. От его бодрствования зависят слишком много спящих, дыхание их замедлилось, жизнь течет сквозь них, словно волны по тихой бухте. Зависят храмы сокровища и святыни, что копились долго и медленно, словно мед, потом, мозолями на руках, ударами резца, ударами молотка, тяжестью камней, глазами, что слепнут от танца иголки по золотой парче, расцветающей цветами и узорами, благодаря старанию набожных рук.

...

   Дозорный, дозорный, ты - смысл моих стен, а они - оболочка хрупкого тела города, они не дают ему расточиться; появись в них брешь - и тело обескровится. Враг придает тебе форму, он принуждает тебя к строительству внутренних укреплений, он для тебя то же, что море для корабля: море - враг, оно готово поглотить корабль, и корабль без устали сопротивляется ему, но то же море для корабля опора, ограничение и возможность обрести форму, веками форштевень разрезал волны, а они, обхватывая судно, лепили его корпус, делая его все более обтекаемым и изящным. Ветер рвет паруса и надувает их, делая похожими на крылья. Не будь у тебя врагов, у тебя не было бы ни меры, ни формы.

 ...

   Преданность - это в первую очередь верность себе.

   Так что я пойду, позову мою стражу. Ты умрешь, как положено умирать дозорным, заснувшим на посту. Тебе ничего не остается, кроме как собраться с силами и уповать, что твои муки всё-таки помогут тебе преобразиться, ну хотя бы в бдительность часовых.

 

Цитата

Судить возможно двояко. Судить можешь ты со своей стороны, судить, как судья. Но и тебя можно судить.

Не стоит ненавидеть несправедливость: все в пути, она еще станет справедливостью.

Не стоит ненавидеть неравенство, оно зримая или незримая иерархия.

Не стоит ненавидеть, пренебрегающих твоей жизнью, ибо, если ты жертвуешь большему, чем ты сам, ты не жертва, тебя одарили.

Ненавидь нескончаемый произвол, который уничтожает смысл любой жизни, ибо смысл жизни в том, чтобы потратить себя на ту вещь, которая сделает тебя долговечнее.

Нащупай в настоящем животворное семя, что пребудет и завтра.Обозначь его. Благодаря ему люди ощутят себя значимыми, их труды осмыслятся. В настоящем тебе не нужно от них ничего сверх того, что они дают и так, что давали вчера. Не нужно ни большего мужества, ни меньшего; ни больше жертвенности, ни меньше. Не нужно учить их и не нужно клеймить то, что сейчас им присуще. Не нужно ничего в них менять. Нужно только выразить их как можно лучше. Из уже существующих камешков ты можешь выложить желанную мозаику. Люди тоже хотят складывать мозаику, они не знают, что им делать с насыпанными в них камешками.

Выразив человека, ты сделался ему хозяином. Ибо направил того, кто искал для себя пути, искал решения и не мог найти. Дух торит дороги.

Не будь им судьей, будь божеством, что направляет. Отыщи каждому место и помоги сбыться. Все остальное сложится само собой. Так ты заложишь жизненную основу. А она будет питаться, расти и понемногу изменит весь мир.

Чтобы осуществить это, знай - ты уникальный среди многих. Но не забывай: если не будет "многих", то в чем твоя уникальность?

Моя "настольная библия" "Цитадель" Экзюпери. Некоторые мысли хочется оспорить, но всегда есть над чем поразмышлять. 

Спасибо большое всем за интересное чтение. Хочется еще больше отзывов с цитатами. 

[Licht 3870]

Развязка в романе "Обитаемый остров" (Стругацкие А. и Б.).

Момент, когда раскрывается, кто такой Странник, до самого конца книги имевший реноме главного злодея.

Цитата

    Серый куб Центра был прекрасно виден отсюда, и он больше не был кубом. Он плющился на глазах, отекал и проваливался внутрь себя, над ним поднимался дрожащий знойный воздух, и пар, и дым, и что-то ослепительно белое, жаркое даже здесь, страшно и весело выглядывало сквозь длинные вертикальные трещины и оконные дыры… Ладно, там все в порядке… Максим с торжеством повернулся к Страннику. Дьявол лежал на боку, обхватив живот длинными руками, глаза его были закрыты. Максим осторожно придвинулся. Из покореженной малолитражки высунулся Вепрь. Он возился и ерзал, пытаясь выбраться наружу. Максим остановился рядом со Странником и наклонился, примериваясь, как ударить, чтобы покончить сразу. Массаракш, проклятая рука не поднималась на лежачего… И тогда Странник приоткрыл глаза и сипло произнес:
    — Dumkopf! Rotznase!
    Максим не сразу его понял, а когда понял, у него подкосились ноги.
    Дурак…
    Сопляк…
    Дурак…
    Сопляк…
    Потом из серой гулкой пустоты донесся голос Вепря:
    — Отойдите-ка, Мак, у меня пистолет.
    Максим, не глядя, поймал его за руку.
    Странник с трудом сел, все еще держась за живот.
    — С-сопляк… — прошипел он с трудом. — Не стойте столбом… ищите машину, живо, живо… Да не стойте же, поворачивайтесь!
    Максим тупо огляделся. Шоссе оживало. Центра больше не было, он превратился в лужу расплавленного металла, в пар, в смрад, башни больше не работали, куклы перестали быть куклами. Ошеломленные люди, приходя в себя, хмуро озирались, топтались возле своих машин, пытаясь сообразить, что с ними произошло, как они сюда попали, что делать дальше.
    — Кто вы такой? — спросил Вепрь.
    — Не ваше дело, — сказал Странник по-немецки. Ему было больно, он кряхтел и задыхался.
    — Не понимаю, — сказал Вепрь, приподнимая ствол пистолета.
    — Каммерер… — позвал Странник. — Заткните глотку своему террористу… и ищите машину…
    — Какую машину… — сказал Максим тупо и беспомощно.
    — Массаракш… — прокряхтел Странник. Он кое-как поднялся, все еще сутулясь, прижимая ладонь к животу, неверными шагами подошел к Максимову автомобильчику и пролез внутрь. — Садитесь… быстро! — сказал он уже из-за руля. Потом он оглянулся через плечо на окрашенный пламенем столб дыма. — Что вы туда подбросили? — спросил он безнадежно.
    — Термическую бомбу.
    — В подвал или в вестибюль?
    — В подвал, — сказал Максим.
    Странник застонал, посидел немного, откинув голову, потом включил двигатель. Машина затряслась и задребезжала.
    — Да садитесь же вы, наконец! — заорал он.
      <...>
    — Что вы теперь намерены делать? — спросил Странник.
    — Погодите… — попросил Максим. — Скажите хоть, кто вы такой?
    — Я — работник Галактической безопасности, — сказал Странник с горечью. — Я сижу здесь уже пять лет. Мы готовим спасение этой несчастной планеты. Тщательно, бережно, с учетом всех возможных последствий. Всех, понимаете?.. А вот кто вы такой? Кто вы такой, что лезете не в свое дело, путаете нам карты, взрываете, стреляете, — кто вы такой?
    — Я не знал… — произнес Максим упавшим голосом. — Откуда мне было знать?..
    — Да, конечно, вы ничего не знали. Но вы же знали, что самодеятельное вмешательство запрещено, вы же работник ГСП… Должны были знать… На Земле мать по нему с ума сходит… Девицы какие-то звонят непрерывно… отец работу забросил… Что вы намеревались делать дальше?
    — Я намеревался застрелить вас, — сказал Максим.
    — Что-о-о?
    Машина вильнула.
    — Да, — покорно сказал Максим. — А что мне было делать? Мне сказали, что вы здесь главный негодяй, и… — он усмехнулся, — и в это нетрудно было поверить…
    Странник искоса глядел на него круглым зеленым глазом.
    — Ну, ладно. А дальше?
    — А дальше должна начаться революция.
    — Чего это ради?
    — Но Центр-то ведь разрушен, излучения больше нет…
    — Ну и что же?
    — Теперь они сразу поймут, что их угнетают, что жизнь у них дрянная, и поднимутся…
    — Куда они поднимутся? — сказал Странник печально. — Кто поднимется? Неизвестные Отцы живут и здравствуют, Гвардия цела и невредима, армия отмобилизована, в стране военное положение… На что вы рассчитывали?
    Максим опустил голову. Можно было бы, конечно, изложить этому печальному чудовищу свои планы, перспективы и прочее, но что толку, раз ничего не готово, раз все так получилось…
    — Рассчитывать они будут сами, — он показал через плечо на Вепря. — Вот этот человек, например, пусть рассчитывает… Мое дело было — дать им возможность рассчитывать.
    — Ваше дело… — пробормотал Странник. — Ваше дело было — сидеть в уголке и ждать, пока я вас поймаю…
    — Да, наверное, — сказал Максим. — В следующий раз я буду иметь это в виду…
    — Сегодня же отправитесь на Землю, — жестко сказал Странник.
    — И не подумаю, — возразил Максим.
    — Сегодня вы отправитесь на Землю! — повысив голос, повторил Странник. — На этой планете у меня хватает забот и без вас. Забирайте свою Раду и отправляйтесь…
    <...>
    Улица была пуста. Вдоль тротуаров катили навстречу бронетранспортеры с гвардейцами, а далеко впереди, там, где был поворот к департаменту уже стояли поперек дороги машины и перебегали фигурки в черном. И вдруг в колонне бронетранспортеров объявились до тошноты знакомая ярко-оранжевая патрульная машина с длинной телескопической антенной.
    — Массаракш… — пробормотал Максим. — Я совсем забыл про эти штуки!
    — Ты многое забыл, — проворчал Странник. — Ты забыл про передвижные излучатели, ты забыл про Островную Империю, ты забыл про экономику… Тебе известно, что в стране инфляция? Тебе вообще известно, что такое инфляция? Тебе известно, что надвигается голод, что земля не родит?.. Тебе известно, что мы не успели создать здесь ни запасов хлеба, ни запасов медикаментов? Ты знаешь, что это твое лучевое голодание в двадцати процентах случаев приводит к шизофрении? А? — Он вытер ладонью могучий залысый лоб. — Нам нужны врачи… двенадцать тысяч врачей. Нам нужны белковые синтезаторы. Нам необходимо дезактивировать сто миллионов гектаров зараженной почвы — для начала. Нам нужно остановить вырождение биосферы… Массаракш, нам нужен хотя бы один землянин на Островах, в адмиралтействе этого мерзавца… Никто не может там удержаться, никто из наших не может хотя бы вернуться и рассказать толком, что там происходит…
<...>
Странник покосился на него, кривовато усмехнулся.
    — Ну, ладно, ладно, — сказал он. — Я просто зол. Не на тебя — на себя. Это я отвечаю за все, что здесь происходит, и это моя вина, что так получилось. Я просто не поспевал за тобой… — Он снова усмехнулся. — Быстрые вы, однако, там ребята — в ГСП…
    — Нет, — сказал Максим. — Вы не казнитесь так. Я ведь не казнюсь… Простите, как вас зовут?
    — Зовите меня Рудольф.

"Злодей" Странник оказался с Земли и планомерно действовал в интересах планеты Саракш. А "герой" Максим Каммерер навел бардака как слон в посудной лавке.
Итог - Рудольф Сикорски стал моим любимым персонажем в цикле Мира Полудня.

Изменено 23 апреля, 2021 пользователем Licht

[Licht 3870]

Из той же серии - раскрытие тайны Северуса Снейпа и Альбуса Дамблдора (Дж. Роулинг, "Гарри Поттер и Дары Смерти").

В данном случае нет смысла цитировать всю историю Принца-полукровки. В книге этому посвящена целая глава, довольно объемная. Если кратко, то оказывается, что из любви к матери Гарри (Лили Эванс, впоследствии - Поттер) Снейп из Пожирателей Смерти стал и все время был двойным агентом Дамблдора. Более того, Северус оставался человеком Дамблдора и после гибели Лили - он не перестал любить ее.

Снейп видит мертвую Лили.

Цитата

— Хорошо. Ладно. Но только — ни слова никому, Дамблдор! Это должно остаться между нами. Поклянитесь! Я не вынесу… тем более сын Поттера… Дайте мне слово!
— Дать слово, Северус, что я никому никогда не расскажу о самом лучшем, что в вас есть? — Дамблдор вздохнул, глядя в злое, измученное лицо Снегга. — Ну, если вы настаиваете…

Дамблдор же, как выяснилось, в своей борьбе с Темным Лордом разыграл изящный и жестокий гамбит, расходными фигурами в котором стали Северус Снейп, Гарри Поттер и... сам Дамблдор

Цитата

— ...Меня должны убить вы. - Наступило долгое молчание...
— Вы хотите, чтобы я сделал это прямо сейчас? — ироническим тоном спросил Снегг. — Или дать еще несколько минут, чтобы составить эпитафию?
— Нет-нет, это не так срочно, — ответил Дамблдор, улыбаясь

Цитата

— Значит, мальчик… мальчик должен умереть? — спросил Снегг очень спокойным голосом.
— И убить его должен сам Волан-де-Морт, Северус. Это самое важное.
Опять настало долгое молчание. Потом Снегг сказал:
— Все эти годы… я думал… что мы оберегаем его ради нее. Ради Лили.
— Мы оберегали его, потому что было очень важно обучить сто, вырастить, дать ему испробовать свою силу. — Дамблдор попрежнему не поднимал плотно сомкнутых век. — Тем временем связь между ними все крепнет, болезненно разрастается. Порой мне кажется, что Гарри сам это подозревает. Если я не ошибся в нем, он устроит все так, что, когда он выйдет навстречу своей смерти, это будет означать настоящий конец Волан-де-Морта.
Дамблдор открыл глаза. Снегг смотрел на него с ужасом:
— Так вы сохранили ему жизнь, чтобы он мог погибнуть в нужный момент?.. Я шпионил ради вас, лгал ради вас, подвергал себя смертельной опасности ради вас. И думал, что делаю всё это для того, чтобы сохранить жизнь сыну Лили. А теперь вы говорите мне, что растили его как свинью для убоя...
— Это прямо-таки трогательно, Северус, — серьёзно сказал Дамблдор. — Уж не привязались ли вы, в конце концов, к мальчику?
— К мальчику? — выкрикнул Снегг. — Эспекто патронум! Из кончика его палочки вырвалась серебряная лань, спрыгнула на пол, одним прыжком пересекла кабинет и вылетела в раскрытое окно. Дамблдор смотрел ей вслед. Когда серебряное свечение погасло, он обернулся к Снеггу, и глаза его были полны слёз.
— После стольких лет?
— Всегда, — ответил Снегг.

Сложно характеризовать Дамблдора после всего этого. Но однозначно положительным персонажем он быть перестает точно. С другой стороны... это делает его еще более интересным.

 

[Licht 3870]

Финал книги Б.Акунина "Батальон ангелов", когда погибает Саша Шацкая - возлюбленная Алексея Романова из женского "Батальона смерти". Погибает в результате выбора Романова - за день перед боем большевик Гвоздев советует Романову уйти вместе с Шацкой.

Цитата

— Убить меня хочешь? Погоди, капитан, успеешь...Очень жалко. Вот их жалко, — кивнул он на Шацкую. — Девчонок этих несчастных. Ты думаешь, я немцев пытался об атаке предупредить, чтоб они дурочек... пулеметами посекли? Нет, брат. Это ты и твои начальники хотят женскую кровь пролить. А я их спасти хотел. Узнали б мои камарады про завтрашнюю атаку, доложили бы своему командованию. Тогда немцы с поля не оттянули бы силы, а наоборот, подослали бы подкрепления. В бинокли это было бы видно. И отменил бы генерал атаку, куда ему деваться? Девочки бы живы остались. Ты погляди, как она на тебя смотрит. — Гвоздев снова показал на полуобернувшуюся Шацкую. — Глазищи-то сверкают, а? Царевна-лебедь! Неужто такую под пули поведешь?

<...>

— Эх, штабс-капитан… — Гвоздев качал головой. — Гляжу я на тебя. Парень ты вроде неглупый. И неподлый. Что ж ты в гадкое дело впутался? Совесть у тебя есть? Неужто завтра девчонок на смерть поведешь? Да за одну эту придумку поганую Керенского Сашку надо, как собаку, убить…Послушай моего совета. Забирай свою царевну, увози отсюда подобру-поздорову. Девушка-то золото. Как тебя защищать кинулась! Уезжай. Сгинешь ни за что. И ее погубишь.

Романов не слушает. Ведет батальон в атаку. Шацкая погибает рядом с ним. Просто потому что не может стрелять в человека. Даже во врага. Защитить ее Романов не успевает.

Цитата

Саша направила на немца карабин.
— Ergeben Sie sich! — сказала она прерывающимся голосом.
Немец посмотрел на девушку и потянулся за упавшим на землю пистолетом.
Ствол карабина заходил ходуном...
— ...Стреляй! — заорал Алексей, пытаясь вырвать правую руку.
— Ergeben Sie sich, bitte… — повторила Шацкая и зажмурилась.
Романов... высвободился, развернулся, вскинул «браунинг».
Два пистолетных выстрела грянули одновременно.

В итоге Гвоздев оказывается прав. Как и большевики - на том конкретном историческом этапе.
 

Цитата

На краю окопа, свесив ноги, сидел штабс-капитан Романов. Рукав его гимнастерки был забрызган кровью, лицо не выражало никаких эмоций. На бруствере лежала девушка. Ее голова покоилась у штабс-капитана на коленях. Романов рассеянно гладил девушку по коротко стриженным волосам. Ее бледное лицо было неподвижно и прекрасно.
Выматерившись, Гвоздев заглянул в окоп. Под ногами штабс-капитана валялись два мертвых немца, офицер и усатый фельдфебель.
— Дурак ты дурак, — горько сказал Гвоздев, снимая фуражку. — Добился своего, захватил канаву? Какую принцессу загубил. Всю жизнь каяться будешь.

Романов после этого эпизода морально ломается. Через какое-то время он переходит на сторону большевиков. В дальнейшем меняется полностью, даже "неприличную" фамилию меняет на политически корректную - Октябрьский. Никаких идеалов больше не исповедует, ни к кому эмоционально не привязывается, действуя холодно и расчетливо, как профессионал. Незадолго до начала Великой Отечественной Войны попадает в опалу (из-за попытки предупредить высшее руководство СССР о готовящемся нападении Третьего Рейха) и стреляется, не желая попадать в "допросную мясорубку".

Цитата

– Подожду до двенадцати. Я тебе рассказывал, мне цыганка нагадала, что я ровно в полдень умру. Вышел из подъезда, смотрю на часы – без пяти двенадцать. Прошелся немного – автомат. Думаю, с кем бы попрощаться? Представляешь, полвека прожил, а попрощаться не с кем. Разве что с тобой. Вот и звоню, чтоб скоротать время до полудня... А еще хочу дать тебе один совет, хоть и сдал ты меня. Неправильно я тебя учил, Егорка – чтоб ты не сердца слушался, а головы. Подведет тебя голова в самом главном, как меня подвела... Сердце, конечно, ерунда, мотор для качания крови. Ничего оно тебе не скажет. Ты голос слушай. Есть внутри такой голос. Когда надо, он всегда подскажет, ты только уши не затыкай. Я-то его давно слушать перестал. Потому и подыхаю в обоссанной будке, на углу Безбожного переулка… Всё, почти двенадцать. Готовность десять секунд. Даром что ли я цыганке за гадание двугривенный платил?.. Прощай, Егорка из деревни Дорино. Пример с меня не брать, лады?

Интересно, что Октябрьский появляется у Акунина раньше, а история Романова - это предыстория Октябрьского.

Очень-очень грустная предыстория... Нельзя сказать, что финал "Батальона ангелов" неожиданен. Он просматривается уже после предупреждения Гвоздева - ясно, что из самоубийственной атаки на немецкие позиции ничего не выйдет. Но драматизм выведен отлично, а биографическая линия Романова-Октябрьского - это линия трагедии одного человека, убитого, если подумать, задолго до 1941 года. И хотя сам Акунин нигде не утверждает, что Романов и Октябрьский - одно лицо, но... разве это не становится очевидным?

Для полной ясности Акунин в романе "Не прощаюсь" сводит Романова (уже действующего на стороне красных) и уже постаревшего Фандорина, который говорит Алексею следующее:

Цитата

Если вы перестанете умничать про правильность и просто прислушаетесь к себе, внутренний голос всегда объяснит вам, что правильно, а что нет… А впрочем, это ваша карма.

 

[Licht 3870]

Детектив "Включить. Выключить", Колина Маккалоу.
Блин, вот тут я воздержусь даже от цитат. Кто читал - поймет почему. Кто не читал... ну прочитайте.
Скажу только одно - убийца останется непойманным.

[Dante 10403]

В 22.04.2021 в 12:54, Lara сказал:

дин из самых тяжелых моментов был для меня в книге "Вино из одуванчиков". В главе, где Дуглас прощается с другом детства.

Да это неплохой момент. Но там есть куда более лучший.

Цитата

…Баночка размером в четверть литра, точно повисшая в воздухе, переливалась множеством мерцающих огоньков. В этом мертвенно-бледном сиянии торжественно светились глаза Дугласа. Он так загорел, что его лицо и руки совсем растворились в темноте, а ночная сорочка казалась бесплотным видением.

- Ух ты! - выдохнул Том. - Двадцать, тридцать светлячков!

- Ш-ш, не ори! - Зачем они тебе? - Когда мы читали по вечерам с фонариками под одеялом, нам попало, да? Ну вот, а если тут будет стоять банка со светлячками, все подумают, что это просто коллекция. - Дуг, ты гений! Но Дуглас не ответил. Он с важностью водрузил мерцающую и подмигивающую банку на ночной столик, взял карандаш и стал усердно писать что-то в своем блокноте.

Светлячки горели, умирали, снова горели и снова умирали, в глазах мальчика вспыхивали и гасли три десятка переменчивых зеленых огоньков, а он все писал - десять минут, двадцать, черкал, исправлял строчку за строчкой, записывал и вновь переписывал сведения, которые так жадно, второпях копил все лето. Том лежал и как завороженный не сводил глаз с крохотного живого костра, что вздрагивал, полыхал и замирал в банке, и наконец так и уснул, опершись на локоть, а Дуглас все писал и писал. На последней странице он подвел итог всему.

НЕЛЬЗЯ ПОЛАГАТЬСЯ НА ВЕЩИ, ПОТОМУ, ЧТО: … взять, например, машины: они разваливаются, или ржавеют, или гниют, или даже остаются недоделанными… или кончают свою жизнь в гараже… … или взять теннисные туфли: в них можно пробежать всего лишь столько-то миль и с такой-то быстротой, а потом земля опять тянет тебя вниз… … или трамвай. Уж на что он большой, а всегда доходит до конца, там уж и рельсов нет, и дальше ему идти некуда… НЕЛЬЗЯ ПОЛАГАТЬСЯ НА ЛЮДЕЙ, ПОТОМУ ЧТО: … они уезжают… … чужие люди умирают… … знакомые тоже умирают… … друзья умирают… … люди убивают других людей, как в книгах… … твои родные тоже могут умереть…

ЗНАЧИТ… Дуглас глубоко вздохнул и медленно, шумно выдохнул, опять набрал полную грудь воздуха и опять, стиснув зубы, выдохнул его. ЗНАЧИТ, он дописал огромными, жирными буквами: ЗНАЧИТ, ЕСЛИ ТРАМВАИ, И БРОДЯГИ, И ПРИЯТЕЛИ, И САМЫЕ ЛУЧШИЕ ДРУЗЬЯ МОГУТ УЙТИ НА ВРЕМЯ ИЛИ НАВСЕГДА, ИЛИ ЗАРЖАВЕТЬ, ИЛИ РАЗВАЛИТЬСЯ, ИЛИ УМЕРЕТЬ, И ЕСЛИ ЛЮДЕЙ МОГУТ УБИТЬ, И ЕСЛИ ТАКИЕ ЛЮДИ, КАК ПРАБАБУШКА, КОТОРЫЕ ДОЛЖНЫ ЖИТЬ ВЕЧНО, ТОЖЕ МОГУТ УМЕРЕТЬ… ЕСЛИ ВСЕ ЭТО ПРАВДА… ЗНАЧИТ, Я, ДУГЛАС СПОЛДИНГ, КОГДА-НИБУДЬ… ДОЛЖЕН…

Вот тут светлячки, точно придавленные его мрачными мыслями, мигнули в последний раз и погасли. Все равно я сейчас больше не могу писать, подумал Дуглас. Больше я сегодня писать не стану. Не стану, не хочу кончать про это сегодня. Он оглянулся на Тома - тот спал, опершись на локоть. Дуглас тронул его за руку, и Том со вздохом повалился на подушку. Дуглас поднял банку с угасшими темными комочками, и, точно его рука их оживила, в банке снова засветились холодные огоньки. Он поднял ее так, чтобы мерцающий свет падал на его блокнот. Надо было дописать самые окончательные, последние слова. Но он не стал их писать, а подошел к окну и распахнул раму с москитной сеткой. Потом отвинтил крышку банки и каскадом бледных искр высыпал светлячков в безветренную ночь. Они расправили крылышки и улетели. Дуглас проводил их глазами. Они исчезли точно бледные обрывки последних сумерек в истории умирающего мира. Они выскользнули у него из рук как последние обрывки теплившейся надежды. Темнота окутала его лицо и все тело, темнота хлынула внутрь. Он остался опустошенный, как банка из-под светлячков, которую он, сам того не замечая, положил с собой в кровать, когда пытался заснуть… *** Рэй Брэдбери «Вино из одуванчиков»
 

Интересно, что тот же приём используется в другой книге, по которой даже есть аниме:

 

[Lara 7570]

1 hour ago, Dante said:

неплохой момент. Но там есть куда более лучший.

Лучший с точки зрения чего? Я говорила о своем опыте, с ним перекликается именно этот момент. 

1 hour ago, Dante said:

 тот же приём используется в другой книге, по которой даже есть аниме

Что за книга? Я не смотрела мультик и, наверное, не читала книгу.

16 hours ago, Licht said:

только одно - убийца останется непойманным.

Ну как ты мог!)

[Dante 10403]

38 минут назад, Lara сказал:

Что за книга? Я не смотрела мультик и, наверное, не читала книгу.

Могила светлячков. 

[Lara 7570]

Just now, Dante said:

Могила светлячков. 

Я как раз написала, что не смотрела). Надо посмотреть. Судя по всему очень грустное произведение.

[Licht 3870]

Еще раз вернусь к серии Dragonlance (книга "Испытание близнецов", М.Уэйс). Ну не могу с собой ничего поделать - любимые книги юности.
Собственно - гибель Рейстлина. Который, конечно, гаденыш тот еще (ради перспективы победы над Владычицей Тьмы и обретения божественной силы без колебаний жертвует братом и женщиной, которая его искренне любила), но в конце концов раскаивается и жертвует собой, чтобы запереть Владычицу Тьмы в Бездне. А заодно и себя самого.

Цитата

Рейстлин жадно пожирал Карамона глазами.
– И?.. Что же случится?
– Ты победишь, – просто ответил Карамон. – Ты уничтожишь не только Властительницу Тьмы, но и всех других богов. Твое созвездие будет гореть в небе...но недолго.
– Недолго? – прищурился Рейстлин. – Скажи же скорее, что случится дальше? Кто угрожает мне? Кто мой будущий враг?
– Ты сам, – ответил Карамон печально. – Ты будешь править мертвым миром, Рейстлин, – миром, в котором не будет ничего, кроме серого пепла, дымящихся руин и остывших трупов. Ты останешься в небе один и будешь пытаться творить, но тебе не хватит необходимых для этого сил. В отчаянии ты начнешь высасывать жизнь из звезд, и звезды будут взрываться и гаснуть одна за другой. В конце концов ни в тебе, ни вокруг не останется ничего...

<...>

И Рейстлин увидел...
Он увидел тлеющие кости мира, обугленные пни, серую грязь и мокрую золу, обожженные скалы, курящиеся дымы и сгнившие тела...
Он увидел себя, зависшего в самом сердце холодного космоса, – пустота снаружи и пустота внутри. Эта пустота навалилась на него, стиснула, сжала и принялась поглощать. Рейстлин корчился, выворачивался наизнанку, ища в себе хоть что-нибудь могущее утолить чудовищный вакуум и заполнить внутреннюю пустоту – капельку крови, хотя бы воспоминание о боли, – но не нашел. В нем никогда ничего не было и уже не будет; он обречен на вечное одиночество; беспрестанно заглядывать внутрь самого себя и не находить ничего...ничего...ничего...

<...>

Рейстлин выпустил посох из рук. Медленно, чуть не падая, он попятился назад и встал – один, без всякой поддержки. Посох в руках Карамона продолжал светиться ровным белым светом.
– А теперь торопись, – холодно сказал Рейстлин. – Я помешаю Властительнице последовать за вами, но надолго меня не хватит.
Карамон молча посмотрел на него, потом перевел взгляд на волшебный посох.
Наконец он судорожно вздохнул и убрал меч в ножны.
– Что...что будет с тобой? – хрипло спросил он, опускаясь возле Крисании, чтобы поднять ее на руки.
– Я буду разрушать твой разум и изнурять твое тело, чтобы ты извивался и визжал от боли, а вечером каждого дня – умирал, но всякий раз возвращался к жизни. Ты не сможешь уснуть, ты будешь лежать без сна и дрожать от страха перед наступающим новым днем, и каждое утро первое, что ты будешь видеть, – это мое лицо, – услышал Рейстлин. Эти слова, словно змеи, проникли ему в сердце, а в ушах раздался страшный, почти сладострастный смех.
– Спеши, Карамон, – ответил Рейстлин. – Она идет...

<...>

Карамон повернулся к нему лицом и поднял магический посох.
Гигант смотрел внутрь Врат – на Рейстлина и мимо Рейстлина...Маг увидел, как глаза брата расширились от ужаса и отвращения.
Ему не нужно было оборачиваться, он и так знал, что увидел за его спиной Карамон. Сама Такхизис – Властительница Тьмы – припала к земле позади него, приготовившись к прыжку. Пронизывающий холод ящероподобного тела пробирал Рейстлина до костей и развевал изорванную мантию. Он чувствовал ее присутствие, но мысли Темной Королевы сосредоточились не на нем – она увидела, что Врата еще открыты...
– Замкни Врата! – закричал маг.
Поток огня опалил тело Рейстлина. Чудовищная лапа с серпами когтей ударила его в спину, и маг, не устояв на ногах, упал на колени. Он увидел, что Карамон, лицо которого стало таким, словно изогнутые когти вонзились ему в сердце, шагнул вперед, к нему!..
– Закрой Врата, дурак! – завизжал Рейстлин, сжимая кулаки. – Оставь меня в покое. Ты не нужен мне, не нужен!!!
И тут свет исчез – Врата закрылись. Тьма навалилась на Рейстлина со свирепой яростью; чудовищные когти разрывали его плоть, клыки рассекали мускулы и дробили кости. Изо рта мага хлынула кровь, но он знал, что жизнь еще долго не покинет его тело.
Он не выдержал и вскрикнул, зная, что отныне будет только кричать от боли и ужаса, кричать бесконечно...
Что-то коснулось его плеча...рука. Рука слегка встряхнула его, и Рейстлин изо всех сил вцепился в нее.
– Эй, Рейст! – окликнул его голос. – Проснись! Это был только сон. Не бойся, я никому не дам обидеть тебя. А теперь смотри, я покажу тебе одну штуку...Вот увидишь, это очень смешно... 
Тугие кольца драконьего тела стиснули Рейстлина, круша ребра и сминая легкие. Черные блестящие клыки кромсали его внутренние органы, они вырвали и пожрали его сердце и, разрывая тело, проникали все глубже – в самую душу мага.
Сильная рука крепко обняла его за плечи. Рейстлин поднял вверх ладонь, освещенную лунным светом, и начал создавать в ночном воздухе забавные детские иллюзии. Едва слышный голос прошептал над самым его ухом:
– Вот это да, Рейст! Смотри, кролики...
Маг улыбнулся. Карамон был рядом, и он больше ничего не боялся.
Боль успокоилась, дурной сон рассеялся, как туман под лучами солнца, и лишь из-за горизонта донесся протяжный вой, полный горького разочарования и страха. 
Но это уже было не важно. Ничто на свете больше не имело значения. 
Рейстлин чувствовал лишь уютное тепло и бесконечную усталость.
Опустив голову на плечо брата, Рейстлин закрыл глаза и медленно погрузился в спокойный, бесконечный сон без сновидений.

 

[ElijahCrow 2737]

В 23.04.2021 в 17:03, Licht сказал:

"Злодей" Странник оказался с Земли и планомерно действовал в интересах планеты Саракш. А "герой" Максим Каммерер навел бардака как слон в посудной лавке.
Итог - Рудольф Сикорски стал моим любимым персонажем в цикле Мира Полудня.

Да, это сильный момент. Не помню правда, когда и читал ли я "Обитаемый остров" - давно это было, когда я читал Стругацкий и до сих пор больше всего люблю у них "Отель у погибшего альпиниста". Вообще эта вот идея "бремени белого человека" у Стругацких в мире Полудня - интересная. Опять же - проблема вмешательства и невмешательства... и странного вмешательства, которое, казалось бы ввергает все вокруг в ад. Была еще забавная книжка Володихина "Дорогой смертной тени" - так, кажется. Там такое сочетание сначала либерпанка, с последующим постапокалипсисом. И там прогрессорм оказывается человек, которого все называют "Огородник". Там, собственно поднимается дилемма - накормить людей рыбой или дать им удочку и научить рыбачить. Вместе с тем, что вызывает некоторое отторжение в "Обитаемом острове", это странная игра "в темную". Фактически совершенно такая викторианская идея белого человека среди дикарей. Прогрессор выступает драконом, которому нужны безмолвные, послушные исполнители, ради "спасения цивилизации". И есть в этом какое-то уродство. Как верно подметил кто-то во "Властелине колец" условные "силы добра" постоянно спорят друг с другом. Все важные решения принимается коллективно. Все "идет не так" когда решение требуют принять одного Фродо - и он вынужден бежать, потому что решить он может только за себя. Это у Сарумана и Саурона все ходят строем ради достижения светлого будущего. И Саурон, понятно, тот еще прогрессор - без него несчастные орки вымерли бы. 

Изменено 26 апреля, 2021 пользователем ElijahCrow

[Licht 3870]

13 часов назад, ElijahCrow сказал:

до сих пор больше всего люблю у них "Отель у погибшего альпиниста"

Отличная книга. Хорошо воспринимается в аудио-формате, кстати. Впрочем, это можно сказать о многих книгах Стругацких - их приятно слушать.

13 часов назад, ElijahCrow сказал:

Вообще эта вот идея "бремени белого человека" у Стругацких в мире Полудня - интересная. Опять же - проблема вмешательства и невмешательства... и странного вмешательства, которое, казалось бы ввергает все вокруг в ад. Была еще забавная книжка Володихина "Дорогой смертной тени" - так, кажется. Там такое сочетание сначала либерпанка, с последующим постапокалипсисом. И там прогрессорм оказывается человек, которого все называют "Огородник". Там, собственно поднимается дилемма - накормить людей рыбой или дать им удочку и научить рыбачить. Вместе с тем, что вызывает некоторое отторжение в "Обитаемом острове", это странная игра "в темную". Фактически совершенно такая викторианская идея белого человека среди дикарей.

Ну, во-первых, что уж такого ужасного в этом самом "бремени белого человека"? Что бы там не истерил Black lives matter и иже с ним, но будем откровенны - мало где в бывших колониях люди живут лучше, чем при колонизаторах. Там же, где туземцы сегодня живут вполне себе хорошо, это во многом обусловлено принятием европейских ценностей, идей, достижений науки. Да что там, само это пресловутое Black lives matter основано на идеях, возникших и взросших на Западе.
Так что, "бремя белого человека" вполне себе работало. Может быть было бы неплохо, если бы поработало еще лет 100, кто знает?
Во-вторых, вся эта "игра в темную" у Стругацких вполне себе объясняется. Например, в "Трудно быть богом" Румата так беседует об этом с Будахом:

Цитата

- Что ж, - сказал он, - извольте. Я сказал бы всемогущему: "Создатель, я не знаю твоих планов, может быть, ты и не собираешься делать людей добрыми и счастливыми. Захоти этого! Так просто этого достигнуть! Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай им кров и одежду. Пусть исчезнут голод и нужда, а вместе с тем и все, что разделяет людей".
- И это все? - спросил Румата.
- Вам кажется, что этого мало? Румата покачал головой.
- Бог ответил бы вам: "Не пойдет это на пользу людям. Ибо сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему останутся нищими".
- Я бы попросил бога оградить слабых, "Вразуми жестоких правителей", сказал бы я.
- Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их. Будах перестал улыбаться.
- Накажи жестоких, - твердо сказал он, - чтобы неповадно было сильным проявлять жестокость к слабым.
- Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет вокруг никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придется карать всех, а я не хочу этого.
- Тебе виднее, всемогущий. Сделай тогда просто так, чтобы люди получили все и не отбирали друг у друга то, что ты дал им.
- И это не пойдет людям на пользу, - вздохнул Румата, - ибо когда получат они все даром, без трудов, из рук моих, то забудут труд, потеряют вкус к жизни и обратятся в моих домашних животных, которых я вынужден буду впредь кормить и одевать вечно.
- Не давай им всего сразу! - горячо сказал Будах. - Давай понемногу, постепенно!
- Постепенно люди и сами возьмут все, что им понадобится.
Будах неловко засмеялся.
- Да, я вижу, это не так просто, - сказал он. - Я как-то не думал раньше о таких вещах... Кажется, мы с вами перебрали все. Впрочем, - он подался вперед, - есть еще одна возможность. Сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни!
- Я мог бы сделать и это, - сказал он. - Но стоит ли лишать человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое?
- Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными... или еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.
- Сердце мое полно жалости, - медленно сказал Румата. - Я не могу этого сделать.

Все просто и сложно одновременно. Прогрессоры не могут действовать в открытую, поскольку это прервало бы естественный ход истории. Но они не могут и полностью устраниться - из жалости к инопланетянам, стоящим на более низкой ступени развития. Поэтому и действуют осторожно - не меняют хода истории, но стараются уберечь инопланетян от явных ошибок или спасти и помочь тем из них, который должны поспособствовать прогрессу собственной расы. Тот же Рудольф Сикорски, например, для этого создал сеть научных лабораторий, в которых работали сотни ученых.
Так что целью прогрессоров является скорее "научить рыбачить".
Интересно, что со временем земляне Мира Полудня постепенно отказываются и от такого вида прогрессорства. Землян все больше и больше начинает заботить перспектива того, что их самих могут "отпрогрессить" Странники. Этот самый страх перед Странниками поглощает Сикорски (по иронии судьбы на Саракше он сам был известен как Странник):

Цитата

Он положил лысый череп на ладони и замотал головой.
"   — Мы все устали, Мак, — проговорил он. — Как мы все устали! Мы уже больше не можем думать на эту тему. От усталости мы становимся беспечными и все чаще говорим друг другу: "А, обойдется!" Раньше Горбовский был в меньшинстве, а теперь семьдесят процентов Комиссии приняли его гипотезу. "Жук в муравейнике"… Ах, как это было бы прекрасно! Как хочется верить в это! Умные дяди из чисто научного любопытства сунули в муравейник жука и с огромным прилежанием регистрируют все нюансы муравьиной психологии, все тонкости их социальной организации. А муравьи-то перепуганы, а муравьи-то суетятся, переживают, жизнь готовы отдать за родимую кучу, и невдомек им, беднягам, что жук сползет в конце концов с муравейника и убредет своей дорогой, не причинив никому никакого вреда… Представляешь, Мак? Никакого вреда! Не суетитесь, муравьи! Все будет хорошо… А если это не "Жук в муравейнике"? А если это "Хорек в курятнике"? Ты знаешь, что это такое, Мак, — хорек в курятнике?.."
(А.иБ. Стругацкие, "Жук в муравейнике")

В итоге именно этот страх, став неконтролируемым, становится причиной конца Сикорски.

13 часов назад, ElijahCrow сказал:

Прогрессор выступает драконом, которому нужны безмолвные, послушные исполнители, ради "спасения цивилизации".

Вовсе нет. В романах масса примеров того, как прогрессоры общаются с жителями "прогрессируемых" планет вполне на равных, даже раскрывают себя тем из них, которые готовы воспринять такую информацию. Не говоря уж о том, что они постоянно дискутируют друг с другом (в т.ч. - по вопросам прогрессорства).

13 часов назад, ElijahCrow сказал:

Как верно подметил кто-то во "Властелине колец" условные "силы добра" постоянно спорят друг с другом. Все важные решения принимается коллективно. Все "идет не так" когда решение требуют принять одного Фродо - и он вынужден бежать, потому что решить он может только за себя. Это у Сарумана и Саурона все ходят строем ради достижения светлого будущего.

А какой выбор у этих самых "сил добра"? Они ослаблены и просто вынуждены считаться друг с другом, искать компромисс. Гномы порастеряли свои королевства. Эльфы слабеют и собираются свалить за море. Единственную мало-мальски серьезную силу в Средиземье представляют люди - и как раз-таки они менее всего настроены на поиск "судьбоносного консенсуса". Именно человек (Боромир) серьезно подталкивает Фродо к бегству, человек не согласен принимать решение хоббита. Часть людей (истерлинги, харадримы, дунланд и др.) вообще присоединились к Саурону. Причем, в отличие от орков, не из страха, а, так сказать, по убеждениям.

13 часов назад, ElijahCrow сказал:

И Саурон, понятно, тот еще прогрессор - без него несчастные орки вымерли бы.

Не факт. Если почитать "Сильмарион", то увидим, что орки появились задолго до Саурона. И не вымирали, жили как-то.
А особого прогрессорства то как раз и не было - орки оставались теми же самыми. Уж если кто и прогрессор - это Саруман, который выводил своих урук-хаев, учил их чему то там...

[ElijahCrow 2737]

2 часа назад, Licht сказал:

Ну, во-первых, что уж такого ужасного в этом самом "бремени белого человека"?

Да собственно ничего плохого. Но я люблю вот эту цитату из  пьесы Стоппарда "Берег Утопии":

Цитата

 Надо двигаться дальше, и знать, что на другом берегу не будет земли обетованной, и все равно двигаться дальше. Раскрывать людям глаза, а не вырывать их. Взять с собой все лучшее. Люди не простят, если будущий хранитель разбитой скульптуры, ободранной стены, оскверненной могилы скажет проходящему мимо: «Да, да, все это было разрушено революцией». Разрушители напяливают нигилизм, словно кокарду. Они разрушают и думают, что они радикалы. А на самом деле они – разочаровавшиеся консерваторы, обманутые древней мечтой о совершенном обществе, где возможна квадратура круга, где конфликт упразднен по определению. Но такой страны нет, потому она и зовется утопией. Так что пока мы не перестанем убивать на пути к ней, мы никогда не повзрослеем. Смысл не в том, чтобы преодолеть несовершенство данной нам реальности. Смысл в том, как мы живем в своем времени. Другого у нас нет.

И еще я люблю Буджолд и ее Барраяр, который меняется к лучшему без всяких прогрессоров... хотя, конечно, главные герои и приложили к этому определенные усилия. 

2 часа назад, Licht сказал:

Прогрессоры не могут действовать в открытую, поскольку это прервало бы естественный ход истории.

Ну и смысл? Зачем? Ради чего? Научного интереса? Это вот главная смущающая штука в мире Стругацких. 

2 часа назад, Licht сказал:

Не факт. Если почитать "Сильмарион", то увидим, что орки появились задолго до Саурона. И не вымирали, жили как-то.
А особого прогрессорства то как раз и не было - орки оставались теми же самыми. Уж если кто и прогрессор - это Саруман, который выводил своих урук-хаев, учил их чему то там...

Орки-то теми же остались, но вся экономика Мордора явно прогрессивнее чем то, что могут создать орки. 

[Licht 3870]

7 часов назад, ElijahCrow сказал:

Орки-то теми же остались, но вся экономика Мордора явно прогрессивнее чем то, что могут создать орки.

Да ладно, ну что там прогрессивного?

7 часов назад, ElijahCrow сказал:

Ну и смысл? Зачем? Ради чего? Научного интереса? Это вот главная смущающая штука в мире Стругацких. 

Из сочувствия.

7 часов назад, ElijahCrow сказал:

И еще я люблю Буджолд и ее Барраяр, который меняется к лучшему без всяких прогрессоров... хотя, конечно, главные герои и приложили к этому определенные усилия. 

В том и дело, что и герои Стругацких отказываются от прогрессорства со временем. Прогрессорство рассматривается Стругацкими как временный этап Земли будущего.

7 часов назад, ElijahCrow сказал:

Но я люблю вот эту цитату из  пьесы Стоппарда "Берег Утопии":

Мне тоже понравилось)

[ElijahCrow 2737]

1 час назад, Licht сказал:

Да ладно, ну что там прогрессивного?

Орки, совершенно очевидно, живут родоплеменным строем. Они, безусловно, способны организовывать грабительские набеги и брать себе рабов, но вся государственная организация, вся инфраструктура держится на Сауроне, назгулах и паре черных нуменорцев - аристократии все еще феодальной, однако по всем признакам это абсолютная монархия, централизованное государство, с регулярной армией, продвинутой логистикой - есть сельско-хозяйственные регионы на юго-востоке страны и промышленно-военный округ на северо-западе. И это на фоне совершенно феодального Гондора и раннефеодального Рохана. При этом, конечно, Толкин в десять раз увеличивает военный потенциал и Гондора и Рохана - но все равно военная мощь Мордора - это мощь уже совершенно другой эпохи. 

1 час назад, Licht сказал:

Из сочувствия.

Из сочувствия вы в исторический процесс вмешиваетесь. Открыто. Строите школы, больницы, делитесь технологиями. 

1 час назад, Licht сказал:

Прогрессорство рассматривается Стругацкими как временный этап Земли будущего.

Довольно странный этап, когда и не туда и не сюда - и вроде и помочь хочется, но и открытое вмешательство недопустимо. Это больше всего похоже на игру и развлечение пресыщенных землян с более отсталыми цивилизациями.

Вот у Буджолд все вполне логично: был Барраяр - 50 тысяч колонистов с Земли переселяются на планету и довольно быстро червоточина через которая связывала планету с остальной Вселенной захлопывается. 400 лет изоляции - деградация до средневековья, мрак ад, страх перед мутациями, но в итоге создается какое-то подобие централизованного государства, феодалам запрещается иметь собственные армии - только 20 человек оруженосцев... Потом открывается новая червоточина, планету открывают второй раз - и все вполне открыто - правда довольно быстро начинается вторжение со стороны очень развитой, но очень странной державы, озабоченной выведением сверхчеловека и Барраяр рассматривающая как поле для экспериментов... И вот годы войны с захватчиками, помощь "мирового сообщества" - поставки вооружения, в первую очередь, отсталый мир за короткий срок пересаживается с лошадей на космические корабли, сохраняя довольно древнюю полуфеодальную структуру общества. И дальше новые технологии и постоянное общение с другими, более развитыми цивилизациями, меняет барраярское общество. На это уходят десятки лет, но прогресс в книгах очевиден.

Или вот Иван Ефремов. "Час быка". Земляне не скрываются. Открыто прилетают на планету.

 

[Lara 7570]

4 hours ago, ElijahCrow said:

Орки, совершенно очевидно, живут родоплеменным строем

Как все же люди по-разному смотрят на вещи). Мне бы никогда не пришло в голову так анализировать это произведение).