ШАКСПЕР, SHAKESPEARE, ШЕКСПИР

[Dante 10403]

Новый оригинальный взгляд на будоражащий умы литературоведов и поклонников творчества Шекспира предлагает Марк Берколайко. В новом романе, который то переносит нас в шекспировские времена, то забрасывает в XXII век, автор приоткрывает завесу тайны, которая окружает Шекспира и его произведения. 

Глава первая

23 апреля 1616 года. 
Уилл Шакспер, последние часы жизни

Ясно помню: 25 июня 1612 года на последнем перегоне до Кембриджа дряхлые лошади плелись так медленно, что чудилось, будто они вообще не передвигаются, а лишь беспомощно переступают с ноги на ногу. И будь я проклят, если бодрое урчание моего пустого брюха не слышалось при этом явственнее, нежели перестук копыт, от древности своей едва ли не поросших мхом.

Копыта, поросшие мхом — неплохой образ. Однако — даже сейчас, почти четыре года спустя, уверен — Роджер и тут возразил бы…

«Эй, Уилл! — помнится, одернул я себя. — Брось ты, наконец, с ним тягаться по поводу того, какой образ хорош, а какой плох! Сидишь себе на крыше дилижанса — и сиди! Дремлешь — и продолжай дремать! Мучаешься болями в спине, отзывающейся на все ямы и ухабы — так тебе и надо! А еще после ночлега в Харлоу, в постоялом дворе при трактире «Митра епископа», у тебя не было ни крошки во рту, только пьешь изредка, чтобы хоть на время унять рык пустого живота — ну, так и нечего было срочно пускаться в неблизкий путь! Но нет же, воспрянул, понесся… скучно тебе, дураку, живется без его придирок и ее улыбок».

Записка, полученная мною накануне, была такова:

«Shakespearе-джентльмену

Новость первая. Ровно месяц назад присутствовал на отпевании горбуна Сесила — и мое грызущее душу желание полюбоваться его рожей в гробу наконец удовлетворено. Новость вторая, приводящая меня в отчаяние: Бэкон по-прежнему член парламента и, как говорят, ценим монархом. А третью новость ты узнаешь, если завтра приедешь поужинать ко мне в Кембридж. Рассчитывай погостить сутки — и мы, надеюсь, успеем славно, как встарь, поработать.

Shakespearе-леди к приглашению присоединяется.
С почтением, Shakespearе-лорд»

Да, точно, так тогда, в июне 1612-го, и было: вспомнив содержимое записки, встрепенулся, будто оно меня толкнуло. Или это колесо дилижанса угодило в очередную яму?…

Встрепенулся и подумал, что я все же более христианин, нежели Роджер Ратленд, поскольку в смерти горбуна Роберта Сесила, 1-го графа Солсбери, лорда-секретаря при покойной королеве и лорда-казначея при нынешнем короле Якове, ничего радостного не нахожу; предпочитаю свадьбы и рождения.

Потом представил себе, как зло накинулся бы на меня Роджер: «Бодрое урчание пустого брюха — сомнительная острота. Но копыта, поросшие мхом… значит, зеленые… эк, куда тебя занесло! Такое освистали бы и в «Глобусе», и во втором твоем театре, «Блэкфрайерс». Мне, кстати, казалось, что назвать театр «Черные монахи» — в честь расположенного когда-то в том месте монастыря — это верх безвкусицы и превзойти такое невозможно. Но «зеленые копыта»… Ты превзошел, мои поздравления!»

Как же на душе стало погано, а потому пришлось отпить глоток воды из бутыли, иначе не избавился бы от ощущения, будто рот мой — это переносная бадья, в которую состоятельные господа, когда им вдруг приспичит, мочатся прямо на улице!

Отпил. Но полегчало не после этого, а когда стал мечтать о том, как, услышав поносящие меня, Shakespeare-джентльмена, слова ее мужа, Shartspeare-лорда, очнется от сомнамбулических мечтаний Shakespearе-леди… и на первой же гласной голосок ее зазвенит, как колокольчик, которого внезапно извлекли на свет божий из бездонного сундука: «Ты несправедлив, Роджер! Когда лошади долго пасутся на весеннем лугу, их копыта зеленоваты от сока приминаемой свежей травки»

Что, чертов лорд, съел?! А вам спасибо за заступничество, миледи Элизабет! Спасибо, Бетси — так я называю вас мысленно. Но только мысленно!

Я — джентльмен, а не вертлявый французский дворянчик, чтобы амикошонствовать с великой дочерью великого человека … есть у них, у вертлявых, такое же вертлявое словцо — «амикошонствовать»… нет, чтобы сказать попросту: «быть запанибрата»…

Хорошо еще, что жажда не донимала — наполненная в Харлоу бутыль с водой пустела медленно. Конечно, будь она наполнена сладким хересом, пустела бы быстрее — но в «Митре епископа» это обошлось бы мне в полукрону, хотя успей я наполнить такую же бутыль в Лондоне, в таверне Марко Луккезе на Харт-стрит, с меня взяли бы только два шиллинга.

Откуда в вас столько безрассудного корыстолюбия, придорожные крысы? Почему вы решили, будто сэр Уилл Шакспер согласен переплачивать целых шесть пенсов?! Да, помнится, трактирщица, вообразив, будто это приведет к благим для ее кошелька последствиям, весьма искусно вертела передо мною пухлым задом… Только ведь, проказница ты блудливая, сэру Уиллу Шаксперу в июне 1612 года было уже сорок восемь, и он отлично понимал, что к чему в этом лучшем из миров и, главное, что почем! Понимал в частности, что зад любой, абсолютно любой пухлости стоит дешевле шести пенсов! 
 Однако, в силу этого понимания, приходилось с раннего утра обходиться водой из ручья, все еще прохладной, хотя июньский денек выдался на редкость жарким.

Жарким, как очаг, любимое мое место в доме Роджера на Сент Эндрюс-стрит& Как очаг, на котором — надеялся я — поспеет к моему приезду ужин, которым — надеялся я — мой измаявшийся желудок вполне утешится…

«На котором… которым…» — вот же ведь сам, без колкостей Роджера, понял тогда, что фраза не сложилась. «Ну, так и черт с ними, фразами — и с гладкими, и с корявыми! — решил категорически. — Главное, на столе найдется место и для вкусной еды, и для столь ценимого мною и сэром Джоном Фальстафом сладкого хереса, и для моего именного кубка, огромностью своею не соответствующего прочей изысканной сервировке».

Именно поэтому я всегда пил из него с особым удовольствием.

Однако на почтовой станции Кембриджа меня ждало подлинное бедствие!

… Ежели «вскарабкаться на» отражает результат мучительно медленного подъема, то можно ли, основываясь на том же инфинитиве «карабкаться», как-нибудь означить мучительно медленный спуск? 
 Даже если и нельзя, все же попробую, хотя тогда, в июне 1612 года, не пробовал — было не до инфинитивов и какого-либо словотворчества. 
 Так вот: я не смог «скарабнуться» с крыши чертова дилижанса! Более того, даже сползти с нее не попытался! А яркие представители племени придорожно-дорожных крыс, — кучер и форейтор, — ссылаясь на мою дородность, отказались сгрузить меня менее, чем за шиллинг, то есть, за половину той суммы, что я сэкономил, отказавшись от удобного места внутри кареты…

«Так будьте же благословенны мой отменный аппетит и тяга к хересу — но будьте одновременно и прокляты столь разорительные их последствия!» — помнится, стонал я тогда. Стонал еще и потому, что мужланы не спустили меня на землю, не сбросили и даже не сверзили — а буквально сковырнули, нимало не заботясь о моем окаменевшем хребте и онемевших ногах!

Перед тем как сделать первый шаг по неприветливой земле Кембриджа, взглянул на белесое небо — и солнце показалось мне яичным желтком на огромном блюде, по которому растеклась слизь белка. А уже она, переменчиво загустевая то здесь, то там, образовывала неплотные, летучие облака.

Потом опустил глаза, но не долу — вот еще! — а на уровень своего немалого, хоть и умаленного согбенностью хребта, роста. И ничего хорошего не увидел — только стайки несущихся навстречу студиозусов и бакалавров, в подавляющем своем большинстве имеющих отношение к обучающему юриспруденции, то есть, крючкотворству и облапошиванию, Куинс-колледжу. Ноги этих существ — тощенькие, облаченные в штаны традиционного для альма матер зеленого сукна — делали их похожими на проворных кузнечиков, однако наглые, безбородые рожи свидетельствовали не о стремлении поесть и спариться, столь естественном для всего живого, а о явном намерении поживиться за счет остатков моей молодости и сил.

Изъять их — полностью и навсегда! — будто бы в погашение неведомо откуда взявшихся долгов.

«Каких таких долгов, мерзопакостники?! — вопил я им мысленно. — Уймитесь! Уилл Шакспер никому и ничего не должен! Так не толкайте же несчастного Уилла Шакспера, не наступайте на его мозоли! Дайте ему отохаться, добрести до Сент Эндрюс-стрит, поужинать, залить плохое настроение хересом и узнать, наконец, третью новость.

Наверняка, недобрую, ибо иных Роджер Ратленд для Уилла Шакспера не запасал и запасать не будет».

https://www.litres.ru/mark-berkolayko-12502855/shaksper-shakespeare-shekspir-roman-o-tom-kak-voznikali-shedevry/

[Сергей Греков 8180]

Как человек вполне низкого происхождения, я не очень доволен доводами тех, кто за личностью актера и негоцианта Шекспира видит только знатных особ, получивших в свое время достойное образование. Но мое недовольство можно спокойно похерить, если будет найдено хоть какое-то доказательство участия этих знатных особ в проекте под названием "Шекспир".

Никто не исследовал толком взаимосвязь таланта и самообразования. Думаю, они вместе способны привести к потрясающим результатам!

Изменено 12 июля, 2018 пользователем Сергей Греков

[Dante 10403]

1 час назад, Сергей Греков сказал:

Как человек вполне низкого происхождения

Ну не знаю, на лице твоё низкое происхождение не заметно :))))

[Сергей Греков 8180]

В 12.07.2018 в 17:54, Dante сказал:

Ну не знаю, на лице твоё низкое происхождение не заметно :))))

А ты считаешь, что оно должно быть заметно?? Евгеник ты наш!))
Но дело не в моем облике, а в тайне личности Шекспира... Там, думаю, есть удивительное многомыслие...
Впрочем, не думаю, что данная тема кого-то заинтересует...((