За окном шмяктябрь. Мряка. Полукапли рассеченные горьким дыханием прохожих витают в воздухе. Но на улице ещё тепло. Я радостно иду по тротуару, хотя вроде бы не должен. Но это сейчас. Когда-то двадцать лет назад я был человеком, погружённым в котёл одиночества. Я мог идти сквозь толпу ощущая запах вечности и бессмысленности всего сущего. Я писал жуткие вещи, находящиеся за гранью депрессивности, и как ни странно получал от этого удовольствие. Одиночество — моя кровь, мой запах, моя сущность. 

Позади шкафа всё ещё виднеется надпись: «Дима 1986 год». Это был год, когда я полюбил людей. Точнее не самих людей, а их мозги. Но не в смысле их поедания, а в смысле того, кто жаждал познания. 

Знаете, когда люди чего-то ждут, они решают кроссворды, чтобы убить время. Ещё до первого класса я осознал, что одинок и застрял тут на несколько десятков лет. Мне нужно было чем-то занять свой сложный мозг, который требовал, чтобы его нагрузили задачами. Люди — мои кроссворды. 

Потом я вырос. Потом начал стареть. И чувство одиночество незаметно сбежало от меня. Я посмотрел в прошлое, и не понял. Мои друзья изменились, мы почти перестали общаться. Новых — почти нет. Меня больше не окружает десяток второй человек (школа, институт). Мои родители живут в другом месте. По всей логике сегодня я обязан быть более одиноким, чем тогда. Но… всё наоборот. Сегодня я самый неодинокий человек, каким был когда либо. 

В современном мире, в котором вас окружают миллиарды, истинное одиночество — это прерогатива богатых. Типичный человек сегодня скорее испытывает дефицит уединения, чем дефицит внимания. Но статистика говорит, что людей страдающих одиночеством стало больше. 
Перед нами очередная головоломка, начало которой скрыто в ошибочном языке определений. То, что мой мозг называет одиночеством, и то, что он ощущает под одиночеством — разные вещи! Я понимаю одиночество номинально — как процент времени, который я нахожусь наедине с собой. Я ощущаю одиночество как уровень невнимания к себе других людей. Как их оценку моего «Я». И наконец, я ощущаю одиночество как степень возможности других людей понять меня, и значимость моих мыслей. И всё это сказано не про одиночество — а про самооценку. 

Чувство одиночества — это представление об оценки себя другими. Это не касается того, много ли у вас братьев, сестёр. Есть ли у вас друзья, приятели, семья. Это касается того, кто вы для них. Именно поэтому мой мозг способен чувствовать одиночество даже в окружении миллиардов других мозгов. Если я уверен, что я никто, что моё слово не имеет значения для других, а моё мнение пыль под ногами прохожих — я одинок. 

Я одинок, если не имею возможности быть оценённым пусть даже плохо, но другим человеком. Я одинок, если мои действия и силы не способны менять настроения других, если мои слова не сотрясают воздух, не заставляют других плакать, обсуждать меня, обвинять, восхищаться. 
Зачем это всё моему мозгу? Зачем? Я не знаю, и не верю тем, кто говорит, что человек социален — это ещё не причина. Это ещё не ядро, а лишь отговорка, потому что сегодня я знаю, что можно избавиться от этого чувства. 

Сегодня я знаю, что на планете Земля и вне её нет никого, кто бы мог понять мои мысли так, как понимаю их я. Может прочесть, может узнать, но не может воспринять. Я знаю, что моя жизнь — интересна лишь мне. Все кто говорят иначе — играют социальную роль. Я знаю, что все миллиарды людей и я сам — от своего рождения и до смерти были и будут одинокими. Но в этом факте нет ничего ни хорошего, ни плохого. 
В чём же секрет? Я знаю, что понимаю его, но не могу написать. Не все мысли могут быть записаны. Есть те из них, которые должны превратиться в слова, но на это нужны сотни лет. Там, где нет путей для слов, рождаются образы. 

Я тем больше одинок, чем меньше во мне свободы. Свободы от себя, и свободы от обстоятельств. Чувство одиночества — отражение чувства бессилия, когда не можешь заговорить о том, о чём хочешь, с тем, с кем хочешь. Когда живешь, так как надо, а не так как можешь. Наконец одиночество — моё оправдание бессилию, бездействию, и унынию. 

Каждый день, я стараюсь напоминать мозгу, что одиночества — нет. Он кривится, упрямиться, но со временем учится быть свободным.