Таблица лидеров

Решил написать небольшой рассказ с легкими элементами хоррора. Темный проем арки манил душной неопределенностью и желанием скрыться от выматывающей, тоскливой серости очередного провинциального дня. Осторожные шаги вызвали легкий треск и перекаты цементной пыли под ногами; лес позади становился все менее четким, а разум всецело отдавался пристальному всматриванию во тьму и успокаивающие нотки заброшенной пустоты, свободной от ежедневной битвы за место под суровым индустриальным солнцем. Над головой зловеще покачивались мертвые остовы проржавевших ламп; последние искорки света оставили их десятки лет назад, но их скелеты все еще, скрипя, ненавязчиво напоминали о своем присутствии. Изредка проглядывавшие ветви елового леса разрывали тьму квадратами случайно мелькавших окон; я шел наугад, не понимая, куда я пытаюсь сбежать от ярости и обмана, тяжелой поступью размоловших надежды на поиск наивного счастья из детской пьесы о синей птице. Странный успокаивающий звук, смутно зудящий на краю моего сознания, стал отчетливее. Один из бывших холлов разорвало огромное зияние; яркие граффити стен вокруг вызывали смешанное чувство свободы и права на забвение. Откуда в заброшке эти странные, еле уловимые вибрации? Поежившись, я включил небольшой карманный фонарик, после чего плавно двинулся в нутро разрыва. Я оглянулся. Коридор был пуст и гулко отзывался эхом на любое быстрое движение. Маленькое прямоугольное окошко робко призывало выйти назад, в до боли знакомый провинциальный городок, но я, отмахнувшись от ностальгического тумана, продолжил уверенно продвигаться в манящую неизвестностью изнанку тьмы. Кажется, когда-то здесь была лестница. Последние пятна дневного света скрылись из глаз. Я осторожно высвечивал каждый метр густо усыпанного пылью пола. Тьма усилилась, как и странное ритмичное раскачивание чего-то неясного и смутно тревожащего. Ворота… Интересно, зачем они были нужны в здании гостиницы. Может, это был особый, закрытый санаторий? Граффити кончились, обнажив отслаивающиеся лоскуты некогда приятной салатовой покраски. Впереди поблескивали остатки рифленых латунных панелей; я решил, что настало время активного поиска. С жутким лязгом ворота позади меня захлопнулись, и маленький фонарик высветил огромные ржавые створы, перекрывшие надежду на возможность скорого возвращения. ЧТО ЭТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ТАКОЕ? Мечась между стенами зала, я пару раз споткнулся об остатки креплений для кресел. Отдышавшись, я, дрожа и кружась вокруг развороченных в щепы рамп, осмотрелся; в голове мелькали десятки мыслей, хаотично наваливающихся друг на друга; сквозь какофонию сбивчивых образов неожиданно проступило озарение – я волен делать что угодно, главное – не впадать в истерию; если бы меня хотели убить, вероятно, цель уже была бы достигнута. После осторожного прохода вдоль стен я медленно поднялся на сцену и тусклым фонариком разрезал сердце наполнявшей зал пустоты. Уснувший в вечности зал ожидаемо распадался. Остатки латунной обшивки с затейливыми треугольными узорами еще украшали балкон и часть высокого, полуосыпавшегося потолка. Кресла были беспорядочно развалены в прежде плотно упакованных рядах; их обивка побледнела и местами почти истлела. Среди кресел валялись обесцветившиеся листовки и газеты, остатки афиш и битые осколки креманок для мороженого. Я был совершенно один. В середине сцены я почувствовал, как угрожающее мне нечто притихло, словно выжидая момент для нового нападения. Припасенный в заднем кармане складной нож был наготове; я немного усилил мощность фонарика, но больше не смог выхватить ничего, кроме тусклого блеска рамок с выцветшими фотографиями незнакомых и, вероятно, давно умерших людей. Странное жужжание не отпускало мой разум. Стараясь не дышать слишком громко, я продвигался к заднему выходу со сцены; остатки реквизита, кажется, все еще пылились на стеллажах. Будто из ниоткуда на меня грохнулась нелепая клоунская маска; безобидная рожица из папье-маше, как бомба, разорвала мое спокойствие и хладнокровие в клочья; часто дыша, я прислонился к стене, стараясь не думать о том, что могу стать жертвой маньяка, развлекающегося убийствами в давно заброшенных руинах. Лихорадочно освещая лестницы, кулисы и стропы, я понял, что здесь нет совершенно никого – даже летучих мышей, крыс или случайно забравшихся в глубины тьмы лесных птиц. Я медленно нажал на потускневшую ручку заднего выхода; к моему удивлению, дверь легко поддалась. Перешагивая через обломки битого гипса и штукатурки, я с осторожностью продолжил свое продвижение во внутренности поглотившего меня исполина. Двери остались открытыми; никто не захлопывал их, как ворота позади меня. Я так и не смог понять, что или кто вызвало это обрушение; возможность присутствия маньяка или недоброжелателя постоянно заставляла меня судорожно оглядываться по сторонам при малейшем намеке на шорох или едва уловимое движение. Внезапно на потолке зажегся свет. Бледно-желтый, пугающе болезненный, будто выцветший, он напоминал сцену из полузаброшенного морга; я не был один. Кто-то или что-то приглашало меня посетить сердце давно оставленного бетонного великана; мои страхи и протесты не имели никакого смысла, и я снова начал судорожно читать молитву… Облетевшие зеленые стены, неясно как появившиеся угрюмые граффити с черепами и призывами к мести и тусклый, немного мерцающий свет будто вели меня прямиком к источнику тревожащего звона, становящегося все отчетливее и ритмичнее. Пол был усеян мелкими кусками штукатурки и цементной пылью. Гулкие шаги вызывали страх, но позади не было никого, кто мог бы причинить мне вред. Я уже не был уверен, что смогу вернуться домой. Я вновь начал читать молитву; кажется, это был единственный случай за всю мою жизнь, когда я отчаянно хотел поверить в Бога, ища защиты в этом забытом, отринутом жизнью месте. Я не знал, зачем я решился на это странное путешествие. Скорее всего, никто не узнает о том, что со мной случится; мое тело останется лежать здесь, и никто не найдет мои останки в гробу, засосавшем меня обещанием свободы от душной и непрекращающейся рутины бесцветной бессодержательности провинциальной жизни. Впереди показалась широкая откидная дверь. Сбоку виднелся очередной заброшенный холл, но на этот раз – без окон; тьма пожирала многочисленные ниши и проемы, ведшие в абсолютную, бесконечно глубокую пустоту; кроме жужжания и легкого треска лампы над головой, в зале не было ничего, что могло бы навести на мысль о том, что это всего лишь ловушка, подстроенная терпеливым и умеющим выжидать маньяком. Я был в сердце тьмы. Кажется, сбылся один из моих частых кошмаров; каждый неудачный шаг грозил обернуться провалом в бездонное болото забвения. Я нажал на откидную дверь. Она поддалась. Впереди маячил очередной тусклый источник света; я резко вошел вперед, и двери захлопнулись. Кажется, они больше не поддавались. Пути назад не было. Я осторожно сфокусировал зрение. Небольшой узкий луч света, мягкий экран… Фонарик больше был не нужен. В середине комнаты было беспорядочно свалено несколько кресел; экран источал спокойное, матовое сияние. Здесь крутили фильм. Кажется, чудовище приглашало меня к просмотру. Гипнотический звук сменился старой, чуть дребезжащей музыкой и заставкой потертой ленты давно умершего хроникера. В зале было ощутимо теплее; двери на другом конце были закрыты, и я, не вполне понимая, что происходит, послушно уселся в одно из кресел. Светлые рощи, счастливые лица. Весело и бойко идет стройка; кажется, скоро здесь вырастет новый город, и люди украсят прекрасный край могучими корпусами больниц и жилых башен. Играла бравурная, но приятная музыка; каждый человек из хроники был счастлив; работа спорилась, и могучие богатыри с красивыми, моложавыми чертами улыбчиво смотрели ввысь, кивая крановщику и принимая очередную партию плит и раствора. Рос и отстраивался город; зеленели березовые аллеи, и вырастали огромные корпуса новых фабрик и трубы электростанций. Коляски, шум, гул прошлого… Эти люди могли быть давно мертвы, но их светлые, лучащиеся счастьем лица настойчиво повторяли мотивы песен вечно молодых комсомольских строек и безграничной веры в собственную свободу. Случилось что-то странное, то, чего я не ожидал даже в недрах поглотившего меня монстра. Кажется, это был я; черты были чуть красивее, чем в реальности; острое лицо, живые глаза, энергичные движения. Я уверенно руководил стройкой; бульвар за бульваром, площадь за площадью вокруг старого города вырастали новые, воздушные, светлые и легкие кварталы с прекрасными, будто сотканными из неба, колоннами и парящими над водой пропилеями и садами набережных. Это был другой я; другой «я» умер, и его рождение уже никогда не могло состояться вновь. Этот я умер. Счастливые лица, светлые аллеи, чистые воды… Пугающим треском сменилось воодушевление, и темная масса ворвалась в разбитые в щепы двери. Кажется, она неслась прямиком ко мне; жуткие рваные раны изрешетили экран; прежде ритмичное звучание сменилось гулким скрипом и чуть сладковатым, тошнотворным запахом разлагающегося тела. Послышался резкий грохот и звон битого стекла; прожектор погас, и зал погрузился в абсолютную мглу. Выбив ногой противоположный проход, я помчался по коридору прочь. Гулкие всполохи отчаянно пытались настичь меня, но по неясной причине не могли разогнаться быстрее хода, на который было способно мое уставшее, вымотанное борьбой тело. Жужжание и звуки чего-то схлестывающегося и зовущего к смерти будто старались засосать меня своими черными, пустыми щупальцами небытия; чудовище показало фильм, чтобы сожрать, принеся мою несбывшуюся судьбу в жертву распаду и забвению. Я мчался, но, отчаянно выдыхаясь, не останавливал свой бег; мои легкие не справлялись, и нутро горело, но я не мог позволить себе угаснуть во тьме, в которой прежде искал утешения и покоя. Чудовище разбивало лампы и выколачивало двери, разламывало старые портреты и остатки витрин; звуки крошащегося бетона и битого стекла настигали меня, дыша прямо в затылок. Я с отчаянным криком свернул направо; в конце виднелись полоски тяжелого, свинцового неба и верхушки низкорослых елей. Быстрыми, будто летящими шагами я пронесся сквозь последние декаметры размолотого коридора, резким движением остановившись у самой кромки окна. Здание позади меня начало рушиться; треск сотен тонн бетона, арматуры, труб и пустых шахт слился в жалобный рев умирающего, яростного чудовища, не желающего выпускать меня из лап смерти. Край панели ухнул; я чудом зацепился за дерево. Ветвь обломилась, позволив мне быстро соскользнуть на землю; не чуя ног, я ломился сквозь хвойную чащу; ветки жестоко хлестали меня по лицу, но я, не оглядываясь ни на минуту, стремился навсегда оставить рушащуюся гробницу. Отчаянный рев окончился оглушительным, мощным треском. Громадная серая масса раскрошилась о землю, обнажив пустые соты, прежде годами укрытые нетронутой, густой тьмой; огромное облако пыли и мусора, казалось, закоптило тяжелое, серое, низко висящее небо, совершенно безразличное к развернувшейся под ним драме. Успокоение медленно очистило мою душу от отчаяния и бесконтрольного, истерического страха. Позади больше никого не было; чудовище, заманившее меня обещанием вечного покоя и сладкого небытия, исчезло. Небесный свинец соприкоснулся с серой гладью озера; устало плетясь вдоль песчаных отмелей, я обессилено рухнул на пляж, омытый холодными осенними водами. Словно возникнув из ниоткуда, ко мне приблизилась белоснежная лодка; возможно, это было очередным случайным приглашением. Послушно бухнувшись в салон, я позволил себе плыть по течению; пронесся прочь лес, в котором окончилась моя недавняя стычка со смертью, и скрылся город, отвергший меня и отобравший прекрасные образы из далекого прошлого. Светлое небо окрылилось лазурью, а серые воды заблистали закатным золотом теплого июньского вечера. Впереди показался сияющий золотой купол храма, отражавшийся в неспешном и широком потоке новой жизни.

Сегодня дораскидал документы на работе. Всем разослал сообщение, что на 2 недели ушел в отпуск. Dobby is free!

Поделюсь своим рецептом омлета. Пользуюсь уже не один год, получается очень даже здорово. Самый главный секрет - омлет надо готовить на двоих. Так он вкуснее ;) Для утреннего омлета на двоих нам потребуется: - 4-5 яиц; - щепотка прованских трав (смесь розмарина, базилика, шалфея, перечной мяты, тимьяна, орегано, майорана) - кусочек сливочного масла; - капелька оливкового масла (для аромата); - соль, перец - по вкусу. Шаг первый - разбиваем яйца в глубокую миску, слегка солим, самую малость перчим, добавляем щепотку прованских трав. После этого хорошенько взбиваем все это - должна получиться совершенно однородная масса кремового оттенка. Сковороду ставим на средний огонь, смазываем сливочным маслом, добавляем капельку оливкового. Потом выливаем в сковороду массу из миски. Когда снизу образуется своеобразный блин, слегка лопаточкой приподнимаем краешки, чтобы масса сверху (она еще жидкая) стекала вниз и загустевала. Постарайтесь, чтобы блинчик не развалился. Когда жидкости на поверхности практически не остается, лопаточкой сворачиваем омлет вдвое, а затем - еще раз вдвое. Даем полежать на одном боку (1-2минуты), потом переворачиваем на другой (тоже на 1-2 минуты). Выключаем огонь, омлет на завтрак готов. Можно подавать в сопровождении свежих помидоров, посыпанных свежим базиликом и руколой и слегка сбрызнутых оливковым маслом. С тонким лавашом. И запивать свежевыжатым апельсиновым соком. Идеальный завтрак на двоих. Рецепт простой, но так вкусно выходит.

Уже давно приходила мне мысль, что уже не один год торчу на портале, а по своей специальности почти ничего не пишу, а если и пишу то спорадически и ситуационно. О, ну вот... Погнал... "Спорадически". "Ситуационно". Юристы вообще могут нормально выражаться? Как они вообще мыслят? Как нормальные люди, или с ними вообще невозможно полноценно общаться из-за профессиональной деформации? Еще в XIX веке поэт Б.Н.Алмазов по этому поводу писал: То есть, юристы - люди, как минимум малопонятные? А то, может, и вредные? Народу то "правды идеал" нужен, а эти - наворотят турусов на колесах, только путают людей. Недаром еще Шекспир в одной из своих пьес писал: На самом деле, все далеко не так просто. Конечно, профессиональные деформацию и сленг никто не отменял. Особенно, когда мы общаемся между собой. Но с другой стороны, большинство юристов может вполне себе нормально общаться. Понятным языком. А юриспруденция в основе своей - полезная штука. Имеющая к правде самое непосредственное отношение. Не верите? Правильно делаете. Скепсис - наше все. Не верьте мне. А я постараюсь опровергнуть штампы в отношении моих коллег по цеху. Время от времени (насколько загрузка позволит) буду писать что-нибудь профессиональное, но простым человеческим языком. Без всяких "физиков", "юриков", "кондикций", "виндикаций", "негаторок", "субсидиарок", "реституций" и "деликтов". Просто и понятно (хотя и без излишних упрощений). А главное еще и постараюсь быть интересным, учитывать при ведении блога "пожелания трудящихся". Короче, предложения по тематике приветствуются. Важное уточнение. Этот блог - это не юридическая консультация. Нет, помочь советом я не отказываюсь (как говорится - по мере сил). Но тут мы просто болтаем о том, что нам интересно в мире права. А там много чего интересного. Отвечаю. Есть о чем поболтать: начиная от регулирования Интернет-пространства и заканчивая делом Веры Засулич. Ну что, погнали?