Таблица лидеров

Решил написать небольшой рассказ с легкими элементами хоррора. Темный проем арки манил душной неопределенностью и желанием скрыться от выматывающей, тоскливой серости очередного провинциального дня. Осторожные шаги вызвали легкий треск и перекаты цементной пыли под ногами; лес позади становился все менее четким, а разум всецело отдавался пристальному всматриванию во тьму и успокаивающие нотки заброшенной пустоты, свободной от ежедневной битвы за место под суровым индустриальным солнцем. Над головой зловеще покачивались мертвые остовы проржавевших ламп; последние искорки света оставили их десятки лет назад, но их скелеты все еще, скрипя, ненавязчиво напоминали о своем присутствии. Изредка проглядывавшие ветви елового леса разрывали тьму квадратами случайно мелькавших окон; я шел наугад, не понимая, куда я пытаюсь сбежать от ярости и обмана, тяжелой поступью размоловших надежды на поиск наивного счастья из детской пьесы о синей птице. Странный успокаивающий звук, смутно зудящий на краю моего сознания, стал отчетливее. Один из бывших холлов разорвало огромное зияние; яркие граффити стен вокруг вызывали смешанное чувство свободы и права на забвение. Откуда в заброшке эти странные, еле уловимые вибрации? Поежившись, я включил небольшой карманный фонарик, после чего плавно двинулся в нутро разрыва. Я оглянулся. Коридор был пуст и гулко отзывался эхом на любое быстрое движение. Маленькое прямоугольное окошко робко призывало выйти назад, в до боли знакомый провинциальный городок, но я, отмахнувшись от ностальгического тумана, продолжил уверенно продвигаться в манящую неизвестностью изнанку тьмы. Кажется, когда-то здесь была лестница. Последние пятна дневного света скрылись из глаз. Я осторожно высвечивал каждый метр густо усыпанного пылью пола. Тьма усилилась, как и странное ритмичное раскачивание чего-то неясного и смутно тревожащего. Ворота… Интересно, зачем они были нужны в здании гостиницы. Может, это был особый, закрытый санаторий? Граффити кончились, обнажив отслаивающиеся лоскуты некогда приятной салатовой покраски. Впереди поблескивали остатки рифленых латунных панелей; я решил, что настало время активного поиска. С жутким лязгом ворота позади меня захлопнулись, и маленький фонарик высветил огромные ржавые створы, перекрывшие надежду на возможность скорого возвращения. ЧТО ЭТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ТАКОЕ? Мечась между стенами зала, я пару раз споткнулся об остатки креплений для кресел. Отдышавшись, я, дрожа и кружась вокруг развороченных в щепы рамп, осмотрелся; в голове мелькали десятки мыслей, хаотично наваливающихся друг на друга; сквозь какофонию сбивчивых образов неожиданно проступило озарение – я волен делать что угодно, главное – не впадать в истерию; если бы меня хотели убить, вероятно, цель уже была бы достигнута. После осторожного прохода вдоль стен я медленно поднялся на сцену и тусклым фонариком разрезал сердце наполнявшей зал пустоты. Уснувший в вечности зал ожидаемо распадался. Остатки латунной обшивки с затейливыми треугольными узорами еще украшали балкон и часть высокого, полуосыпавшегося потолка. Кресла были беспорядочно развалены в прежде плотно упакованных рядах; их обивка побледнела и местами почти истлела. Среди кресел валялись обесцветившиеся листовки и газеты, остатки афиш и битые осколки креманок для мороженого. Я был совершенно один. В середине сцены я почувствовал, как угрожающее мне нечто притихло, словно выжидая момент для нового нападения. Припасенный в заднем кармане складной нож был наготове; я немного усилил мощность фонарика, но больше не смог выхватить ничего, кроме тусклого блеска рамок с выцветшими фотографиями незнакомых и, вероятно, давно умерших людей. Странное жужжание не отпускало мой разум. Стараясь не дышать слишком громко, я продвигался к заднему выходу со сцены; остатки реквизита, кажется, все еще пылились на стеллажах. Будто из ниоткуда на меня грохнулась нелепая клоунская маска; безобидная рожица из папье-маше, как бомба, разорвала мое спокойствие и хладнокровие в клочья; часто дыша, я прислонился к стене, стараясь не думать о том, что могу стать жертвой маньяка, развлекающегося убийствами в давно заброшенных руинах. Лихорадочно освещая лестницы, кулисы и стропы, я понял, что здесь нет совершенно никого – даже летучих мышей, крыс или случайно забравшихся в глубины тьмы лесных птиц. Я медленно нажал на потускневшую ручку заднего выхода; к моему удивлению, дверь легко поддалась. Перешагивая через обломки битого гипса и штукатурки, я с осторожностью продолжил свое продвижение во внутренности поглотившего меня исполина. Двери остались открытыми; никто не захлопывал их, как ворота позади меня. Я так и не смог понять, что или кто вызвало это обрушение; возможность присутствия маньяка или недоброжелателя постоянно заставляла меня судорожно оглядываться по сторонам при малейшем намеке на шорох или едва уловимое движение. Внезапно на потолке зажегся свет. Бледно-желтый, пугающе болезненный, будто выцветший, он напоминал сцену из полузаброшенного морга; я не был один. Кто-то или что-то приглашало меня посетить сердце давно оставленного бетонного великана; мои страхи и протесты не имели никакого смысла, и я снова начал судорожно читать молитву… Облетевшие зеленые стены, неясно как появившиеся угрюмые граффити с черепами и призывами к мести и тусклый, немного мерцающий свет будто вели меня прямиком к источнику тревожащего звона, становящегося все отчетливее и ритмичнее. Пол был усеян мелкими кусками штукатурки и цементной пылью. Гулкие шаги вызывали страх, но позади не было никого, кто мог бы причинить мне вред. Я уже не был уверен, что смогу вернуться домой. Я вновь начал читать молитву; кажется, это был единственный случай за всю мою жизнь, когда я отчаянно хотел поверить в Бога, ища защиты в этом забытом, отринутом жизнью месте. Я не знал, зачем я решился на это странное путешествие. Скорее всего, никто не узнает о том, что со мной случится; мое тело останется лежать здесь, и никто не найдет мои останки в гробу, засосавшем меня обещанием свободы от душной и непрекращающейся рутины бесцветной бессодержательности провинциальной жизни. Впереди показалась широкая откидная дверь. Сбоку виднелся очередной заброшенный холл, но на этот раз – без окон; тьма пожирала многочисленные ниши и проемы, ведшие в абсолютную, бесконечно глубокую пустоту; кроме жужжания и легкого треска лампы над головой, в зале не было ничего, что могло бы навести на мысль о том, что это всего лишь ловушка, подстроенная терпеливым и умеющим выжидать маньяком. Я был в сердце тьмы. Кажется, сбылся один из моих частых кошмаров; каждый неудачный шаг грозил обернуться провалом в бездонное болото забвения. Я нажал на откидную дверь. Она поддалась. Впереди маячил очередной тусклый источник света; я резко вошел вперед, и двери захлопнулись. Кажется, они больше не поддавались. Пути назад не было. Я осторожно сфокусировал зрение. Небольшой узкий луч света, мягкий экран… Фонарик больше был не нужен. В середине комнаты было беспорядочно свалено несколько кресел; экран источал спокойное, матовое сияние. Здесь крутили фильм. Кажется, чудовище приглашало меня к просмотру. Гипнотический звук сменился старой, чуть дребезжащей музыкой и заставкой потертой ленты давно умершего хроникера. В зале было ощутимо теплее; двери на другом конце были закрыты, и я, не вполне понимая, что происходит, послушно уселся в одно из кресел. Светлые рощи, счастливые лица. Весело и бойко идет стройка; кажется, скоро здесь вырастет новый город, и люди украсят прекрасный край могучими корпусами больниц и жилых башен. Играла бравурная, но приятная музыка; каждый человек из хроники был счастлив; работа спорилась, и могучие богатыри с красивыми, моложавыми чертами улыбчиво смотрели ввысь, кивая крановщику и принимая очередную партию плит и раствора. Рос и отстраивался город; зеленели березовые аллеи, и вырастали огромные корпуса новых фабрик и трубы электростанций. Коляски, шум, гул прошлого… Эти люди могли быть давно мертвы, но их светлые, лучащиеся счастьем лица настойчиво повторяли мотивы песен вечно молодых комсомольских строек и безграничной веры в собственную свободу. Случилось что-то странное, то, чего я не ожидал даже в недрах поглотившего меня монстра. Кажется, это был я; черты были чуть красивее, чем в реальности; острое лицо, живые глаза, энергичные движения. Я уверенно руководил стройкой; бульвар за бульваром, площадь за площадью вокруг старого города вырастали новые, воздушные, светлые и легкие кварталы с прекрасными, будто сотканными из неба, колоннами и парящими над водой пропилеями и садами набережных. Это был другой я; другой «я» умер, и его рождение уже никогда не могло состояться вновь. Этот я умер. Счастливые лица, светлые аллеи, чистые воды… Пугающим треском сменилось воодушевление, и темная масса ворвалась в разбитые в щепы двери. Кажется, она неслась прямиком ко мне; жуткие рваные раны изрешетили экран; прежде ритмичное звучание сменилось гулким скрипом и чуть сладковатым, тошнотворным запахом разлагающегося тела. Послышался резкий грохот и звон битого стекла; прожектор погас, и зал погрузился в абсолютную мглу. Выбив ногой противоположный проход, я помчался по коридору прочь. Гулкие всполохи отчаянно пытались настичь меня, но по неясной причине не могли разогнаться быстрее хода, на который было способно мое уставшее, вымотанное борьбой тело. Жужжание и звуки чего-то схлестывающегося и зовущего к смерти будто старались засосать меня своими черными, пустыми щупальцами небытия; чудовище показало фильм, чтобы сожрать, принеся мою несбывшуюся судьбу в жертву распаду и забвению. Я мчался, но, отчаянно выдыхаясь, не останавливал свой бег; мои легкие не справлялись, и нутро горело, но я не мог позволить себе угаснуть во тьме, в которой прежде искал утешения и покоя. Чудовище разбивало лампы и выколачивало двери, разламывало старые портреты и остатки витрин; звуки крошащегося бетона и битого стекла настигали меня, дыша прямо в затылок. Я с отчаянным криком свернул направо; в конце виднелись полоски тяжелого, свинцового неба и верхушки низкорослых елей. Быстрыми, будто летящими шагами я пронесся сквозь последние декаметры размолотого коридора, резким движением остановившись у самой кромки окна. Здание позади меня начало рушиться; треск сотен тонн бетона, арматуры, труб и пустых шахт слился в жалобный рев умирающего, яростного чудовища, не желающего выпускать меня из лап смерти. Край панели ухнул; я чудом зацепился за дерево. Ветвь обломилась, позволив мне быстро соскользнуть на землю; не чуя ног, я ломился сквозь хвойную чащу; ветки жестоко хлестали меня по лицу, но я, не оглядываясь ни на минуту, стремился навсегда оставить рушащуюся гробницу. Отчаянный рев окончился оглушительным, мощным треском. Громадная серая масса раскрошилась о землю, обнажив пустые соты, прежде годами укрытые нетронутой, густой тьмой; огромное облако пыли и мусора, казалось, закоптило тяжелое, серое, низко висящее небо, совершенно безразличное к развернувшейся под ним драме. Успокоение медленно очистило мою душу от отчаяния и бесконтрольного, истерического страха. Позади больше никого не было; чудовище, заманившее меня обещанием вечного покоя и сладкого небытия, исчезло. Небесный свинец соприкоснулся с серой гладью озера; устало плетясь вдоль песчаных отмелей, я обессилено рухнул на пляж, омытый холодными осенними водами. Словно возникнув из ниоткуда, ко мне приблизилась белоснежная лодка; возможно, это было очередным случайным приглашением. Послушно бухнувшись в салон, я позволил себе плыть по течению; пронесся прочь лес, в котором окончилась моя недавняя стычка со смертью, и скрылся город, отвергший меня и отобравший прекрасные образы из далекого прошлого. Светлое небо окрылилось лазурью, а серые воды заблистали закатным золотом теплого июньского вечера. Впереди показался сияющий золотой купол храма, отражавшийся в неспешном и широком потоке новой жизни.

Сегодня дораскидал документы на работе. Всем разослал сообщение, что на 2 недели ушел в отпуск. Dobby is free!

Да, иногда интереснее. Все зависит от того, как написано. У Лавкрафта часто зло остается обезличенным. Хотя я всегда жду подарка от автора в виде небольшого объяснения).

Поделюсь своим рецептом омлета. Пользуюсь уже не один год, получается очень даже здорово. Самый главный секрет - омлет надо готовить на двоих. Так он вкуснее ;) Для утреннего омлета на двоих нам потребуется: - 4-5 яиц; - щепотка прованских трав (смесь розмарина, базилика, шалфея, перечной мяты, тимьяна, орегано, майорана) - кусочек сливочного масла; - капелька оливкового масла (для аромата); - соль, перец - по вкусу. Шаг первый - разбиваем яйца в глубокую миску, слегка солим, самую малость перчим, добавляем щепотку прованских трав. После этого хорошенько взбиваем все это - должна получиться совершенно однородная масса кремового оттенка. Сковороду ставим на средний огонь, смазываем сливочным маслом, добавляем капельку оливкового. Потом выливаем в сковороду массу из миски. Когда снизу образуется своеобразный блин, слегка лопаточкой приподнимаем краешки, чтобы масса сверху (она еще жидкая) стекала вниз и загустевала. Постарайтесь, чтобы блинчик не развалился. Когда жидкости на поверхности практически не остается, лопаточкой сворачиваем омлет вдвое, а затем - еще раз вдвое. Даем полежать на одном боку (1-2минуты), потом переворачиваем на другой (тоже на 1-2 минуты). Выключаем огонь, омлет на завтрак готов. Можно подавать в сопровождении свежих помидоров, посыпанных свежим базиликом и руколой и слегка сбрызнутых оливковым маслом. С тонким лавашом. И запивать свежевыжатым апельсиновым соком. Идеальный завтрак на двоих. Рецепт простой, но так вкусно выходит.

Во-от, вы с Эру и будете смотреть страшилки, а я буду в это время пить чай с плюшками.

Эх-хе.... ну как же так!( Мало на свете людей, с кем я могу разделить мою страсть. Эр вон только меня понимает).

Сейчас меня под дулом пулемета не заставишь смотреть ужастики. Старый, больной и нервный.

А вот я предлагала виртуальную компанию составить. Уже веселее было бы смотреть.

Да где ж компанию было взять в 12 часов ночи? Была суббота. Дозорный не вышел на вахту. Я на борту один. К вечеру, чтобы не уснуть, включил ТВ3 и начал смотреть то, что там показывали. Ля-ля-ля, кто ж знал, что там была ночь ужасов на ТВ3... А кроме него оставался первый и Россия. Ветром антенну развернуло, а по шторму лезть на мачту не хотелось.

Вот поэтому ужастики надо смотреть в компании). Ну а чего?) Вполне себе образ). Можно еще упирать на то, что это древнее зло, живущее в темных глубинах человеческого сознания. По аналогии с реальной рыбой).

Вот это да! Разгул вечного зла...

Можно у Кинга сплагиатить). Например, это какая-то темная сущность, которая питается болью и разочарованием людей). А красивый фильм о счастье показывает, как приманку). Как глубоководный удильщик). Можно этой сущности и образ такой же придать). Рыбина то страшная). И вот, пока человек как загипнотизированный смотрит на яркую точку - телевизор, позади раскрываются огромные челюсти)).

Кстати, меня посетила мысль: если Яромир писал о развале СССР, то кем или чем у него является это зло? Лара, версию на бочку! Яромир, колись что ты имел ввиду под пугающим монстром из неизвестности. Я реально обос... офигел. Смотрел вечером, один, на борту судна. К тому же слегка штормило. Приятный наборчик, согласись.

Если бы не рубли, то подумал бы, что речь об американском суде))) Логика в судебном решении есть на самом деле. Оставляя ключи в замке зажигания, женщина-таксист тем самым создала опасность того, что за руль может сесть ребенок (подросток - ведь ребенок). Управление машиной - источник повышенной опасности, а значит ответственность наступает даже без вины. Будь я ее юристом, однозначно подал бы встречный иск о возмещении ущерба, причиненного машине, а также морального вреда (нравственные переживания из-за невозможности помочь женщине). Плюс договорился бы с той женщиной, которая из-за угона оказалась в опасности (женщина-таксист не могла отвезти ее в больницу). Это уже хорошая точка для начала переговоров с представителем противной стороны. Не говоря уж о возможности примирения с потерпевшим (что было, полагаю, весьма актуально, учитывая факт угона). В общем, есть где торговаться.

Давно хотел выразить образ жути, запертой в бетонном исполине. Этот архетип преследовал меня давно. Тут я не силен, увы - плохо образован в этом плане. Но обезличенное зло иногда интереснее, чем явный злодей. У Толкиена сочеталось и то, и другое - антигерой был одновременно личностью и огромным оком на вершине башни.

Спасибо, интересный рассказ). Ужастики мое все).

Эффект утенка, запечатление. Я запомнил образ доброго дедушки Ленина и счастливых флажков и парадов на 1 мая (уже после распада СССР). Тоже была мысль о правильности советского образа жизни. По мере расширения кругозора шоры пали. У нас даже в крупных городах процветал фасадизм - отдельные улицы и показательные участки, покидать которые не было смысла - все быстро кончалось или перемежалось дешевыми и убогими домами.

Как знать... Образ можно примерять и так, и сяк - у каждого могут быть свои ассоциации.

Спасибо, Ирочка! Беру обязательство исполнять пожелания в наступившем году!

Так это ведь не мне нужен ответ на этот вопрос. А вам. А этот страх помогает вам строить отношения или мешает?

Я как-то читала о таком случае. Женщина работала таксистом. Увидела на обочине другую женщину у которой был сердечный приступ или что-то типа того. Она остановилась, выскочила из машины, прохожей оказала помощь. Но оставила ключи в машине и ее угнали двое подростков. Они устроили ДТП, никто к счастью не погиб, но были пострадавшие. И вот один из пострадавших выписался из больницы, подал в суд на женщину (водителя такси) и потребовал с нее компенсацию - 2 млн рублей. Суд, учитывая обстоятельства, снизил сумму до 500 тыс. рублей. Вот где хороший юрист нужен был бы.

Уже давно приходила мне мысль, что уже не один год торчу на портале, а по своей специальности почти ничего не пишу, а если и пишу то спорадически и ситуационно. О, ну вот... Погнал... "Спорадически". "Ситуационно". Юристы вообще могут нормально выражаться? Как они вообще мыслят? Как нормальные люди, или с ними вообще невозможно полноценно общаться из-за профессиональной деформации? Еще в XIX веке поэт Б.Н.Алмазов по этому поводу писал: То есть, юристы - люди, как минимум малопонятные? А то, может, и вредные? Народу то "правды идеал" нужен, а эти - наворотят турусов на колесах, только путают людей. Недаром еще Шекспир в одной из своих пьес писал: На самом деле, все далеко не так просто. Конечно, профессиональные деформацию и сленг никто не отменял. Особенно, когда мы общаемся между собой. Но с другой стороны, большинство юристов может вполне себе нормально общаться. Понятным языком. А юриспруденция в основе своей - полезная штука. Имеющая к правде самое непосредственное отношение. Не верите? Правильно делаете. Скепсис - наше все. Не верьте мне. А я постараюсь опровергнуть штампы в отношении моих коллег по цеху. Время от времени (насколько загрузка позволит) буду писать что-нибудь профессиональное, но простым человеческим языком. Без всяких "физиков", "юриков", "кондикций", "виндикаций", "негаторок", "субсидиарок", "реституций" и "деликтов". Просто и понятно (хотя и без излишних упрощений). А главное еще и постараюсь быть интересным, учитывать при ведении блога "пожелания трудящихся". Короче, предложения по тематике приветствуются. Важное уточнение. Этот блог - это не юридическая консультация. Нет, помочь советом я не отказываюсь (как говорится - по мере сил). Но тут мы просто болтаем о том, что нам интересно в мире права. А там много чего интересного. Отвечаю. Есть о чем поболтать: начиная от регулирования Интернет-пространства и заканчивая делом Веры Засулич. Ну что, погнали?

Погнали.) Даёшь выход страшных юридюг в народ!)

Трудная у вас ситуация, я вам очень сочувствую. Я не говорила родителям о своей ориентации и не собираюсь. У меня и без того с ними сложные отношения. У моего отца есть особый пунктик в отношении женщин. Женщин он очень боится. Поэтому, чтобы папа чувствовал себя хорошо, женщины вокруг него должны быть невидимыми. То есть, не высказать свои мысли, ни о чем не рассуждать, не иметь увлечений, желаний, целей и вообще внутреннего мира. Я для себя эту проблему решила так: я отца отпустила. То есть сегодня, к ужасу папы, я таки имею цели, мечты, желания и собственные взгляды. И еще и говорю об этом. А папа сильно горюет по этому поводу. Но тут дело вот в чем: если сегодня он развернется и уйдет с тем, чтобы меня больше не никогда видеть, я и пальцем не пошевелю, чтобы его остановить. И он это понимает. И ему остается либо приспосабливаться, справляясь со своими страхами, либо уходить. Это уже его выбор. Я эту историю к тому рассказываю, что бывают в жизни невосполнимые потери. И разве кто-то вправе требовать от вас отказа от себя самого? Пусть даже это самые близкие люди. Нет, конечно.

Так бояться надо когда тебе делают (вдруг откусит, кто знает), а не когда ты!