Таблица лидеров

Понемногу я начал писать в 2015-м году – это были первые робкие «пробы пера», больше для того, чтобы отвлечься от написания «скучных» учебников и пособий по высшей математике – впрочем, справедливости ради надо сказать, что попервам мне и это было интересно, особенно связанное со специальными разделами. Собственно, фактор «отвлечения» остался неизменным. От чего? От повседневности, наверное. Пишу, потому что интересно придумывать что-то новое. Некоторыми движет тщеславие, у других явная сублимация. Иногда смешно наблюдать, как человек надувает щёки, важно сообщая непосвящённым, что написал «исторически правдивый» рассказ. Так и хочется ему сказать: да ты бы, прежде чем это говорить, заглянул хотя бы в Википедию! А ещё неукротимая страсть к графомании. Написал галиматью, которая ни в какие ворота не лезет, слащавую, фантастическую, и с пеной у рта, с визгом, нетерпимо, а то и высокомерно относится к любой критике, становясь втройне смешным. Примеров полно. Но я не об этом. Что-то написать – это всё-таки труд, а написать роман – труд огромный. Вопрос: во имя чего? С недавних пор я всё чаще стал его себе задавать. Интересно? Да. Меня вот критикуют, что я пишу крайне «неэкономно», выстраивая сюжет «по ходу» пьесы, из-за чего половина летит в корзину. А я иначе не могу. Мне просто неинтересно, да и идеи новые возникают именно «по ходу», руша весь план, если он, конечно, имеется. Сублимация, в которой часто подозревают авторов, пишущих в жанре слэш? Ха-ха! Секса у меня достаточно, от недотраха по ночам не ворочаюсь. )) Тщеславие? Излишним не страдаю. Хочется, конечно, чтобы читали – лайки там, число просмотров, комменты какие-то. И вот тут начинается самое интересное. Число прочтений и лайки – это хорошо, как-то греют душу. Комменты, если умные, – это интересно, даже если они не очень доброжелательные. А если, как на Прозе, кроме числа просмотров, нет ни фига? Читают, конечно, слэшик, но стесняются светить своим ником, пробираются тайком с анонимного доступа, как будто в лепрозорий наносят визит. Комменты? Да помилуйте! Вы что?! Чтоб я?! Нее, лучше останусь «неизвестным читателем» под номером. На других сайтах то же самое: комментировать не хотят, часто ленятся даже спасибо сказать, если понравилось. Абсолютно потребительское отношение. Собственно, чего и ждать, если халява. А народ к халяве привык и, мало того, считает, что так и должно быть. Фикбук – тот откровенно паразитирует и на этом убеждении, и на авторах, продавая улучшенные аккаунты и наградки, от которых эти авторы имеют дырку от бублика и вывешивают кошельки, типа подайте на «шоколадку». По-моему, это унизительно и нечестно. Я уже молчу про случаи, когда воруют произведения, выложенные бесплатно, и продают на другом сайте, о чём сам автор понятия не имеет. И вот тот самый вопрос: во имя чего? Что мне, автору, от этого? Удовлетворённое тщеславие, погашенный на короткое время приступ графомании и (или) выплеск нерастраченной сексуальной энергии? А если этого нет, что тогда? Какие стимулы к дальнейшему, если кроме сознания того, что это написано и выложено, нет практически ничего? Именно стимулы, моральные прежде всего. Прихожу к мысли, что бесплатное писательство при практическом отсутствии сколько-нибудь значимого отклика сродни игре в преферанс или биллиард «на интерес». Нет, я, конечно, понимаю, что абсолютное большинство читателей платить не привыкло и не желает, вижу подчас, с какой обидой и злостью нападают на авторов, «посмевших» выложить свой труд за деньги. И не из-за того вовсе, что нет денег на книгу, которая стоит дешевле пачки сигарет. Просто не желают. Менталитет у нас такой, что поделаешь, оттого и с пиратами так трудно бороться. На улице, чай не Франция, как говаривал Бродский. И тем не менее, считаю, что писательский труд достоин уважения в материальном выражении – даже если оно относительно скромное. На мой взгляд, оно принесёт автору, не страдающему тщеславием или графоманией, большее моральное удовлетворение и послужит более существенным побудительным мотивом, чем одобрительное мычание вроде: «Автор, у тебя хорошо получаица! Пеши исчо!».

Ярко блистало солнце – над городом раскинула крылья весна. Жизнь-художник набросала свежие пятна поверх старой, поблекшей картины – дома и бульвары пробуждались, чуть недовольно отряхиваясь от пыли и дремы. Мрачные темно-песочные улицы освежились нежно-розовыми бликами света; грустная, отчаявшаяся серость обернулась мягкими переливами желто-сиреневых бульварных этюдов. Гремя и позвякивая, по широкой площади чуть суетливо сновали трамваи; неторопливый поток то замирал, то оживлялся вновь, перемежаясь с толпой горожан, выглянувших на зов весеннего солнца. Свежесть наполняла тенистые липовые аллеи и раскидистые старые бульвары; дома, словно почтенные, поседевшие от забот свидетели минувших лет, тихо нежились в лучах разгоравшегося дня. Ясное небо осеняло очнувшихся от серой дремы горожан лазурными сводами храма весны и свободы; многоголосым эхом под куполом храма переплетались отзвуки ликующей и светлой песни жизни. Переливаясь и мерцая, город растворялся в далекой дымке за горизонтом; ряды улиц таяли в бликах весеннего дня, размываясь яркими радужными пятнами и растекаясь по тротуарам чистой, хрустальной капелью. Будто сквозь сон, бурлящую картину тронуло странное мерцание; отдалились звуки, и умолкали еще недавно столь ясно звучавшие голоса; дома словно развеялись в лучах солнца, а многоликие тротуары растекались в мелкие песчинки, наполненные тающим золотистым сиянием. Толпы, тая, продолжали свой ход, памятуя о том, куда и зачем они направляются – в кофейню ли, к бакалейщику, зубному мастеру или же в лавку со старинными часами и редкими хрустальными шкатулками. Погасли огни, и растворились в безмолвной тиши витрины; стих город, и растаяли далекие фронты проспектов и сени прохладных садов; то был мираж, а может, лишь полустертая память о былой жизни. Город ликующе мерцал сквозь течения барханов и песчаных пустошей, над гребнями которых в полном безмолвии жгло небо нестерпимо яркое солнце. Как гордая надежда, он продолжал жить сквозь безвозвратно ушедшие годы через миллионы историй давно забытых людей – сколь окрыляюще прекрасных, столь же и призрачных. Не то воспоминание, не то – чудный образ, не то – тайное видение; лишь красные пески неторопливо и лениво раскатывались по бескрайнему пустому полю. Ни блика вод, ни прохлады липовых садов, ни мороженщиков с многоцветными витринами и тенистыми зонтиками – лишь вечное и таинственное молчание места, сокрывшего в себе тайну прежде говорливой и многоголосой жизни, яркими красками украшавшей прекрасный весенний край.