Набросал небольшой рассказик - или, если быть точнее, очерк. Тема абстрактна и созерцательна.
Начинался новый зимний день, и снег медленно кружился в однотонном танце, усыпавшим землю мягким и раскидистым жемчужно-белым пологом. Город еле проступал сквозь кружево поземок и метелиц, размываясь и превращаясь в холст для абстрактной картины, навевающей мысли о романтическом флере разбросанных по бульварам мольбертов парижских импрессионистов.
Город медленно отдалялся, скрывшись за занавесом еловых лап, осыпающихся серебристой пылью, будто раскрывшиеся раньше времени рождественские хлопушки. Тишина и белизна молочно-бесцветного неба, одинокие пики сосен, возвышающиеся над еловыми шпилями, с почти готической суровостью ощетинившимися навстречу бескрайним снежно-зеленым просторам, редкие крики далеких птиц, узкими стайками вьющимися вдоль одним им известных воздушных троп – казалось, что инаковость и иномирность незаметно проскользнули в рутинный, заурядный день, придав ему привкус чего-то знакомого, но волшебного, будто облагороженного молчанием вековых сосновых стен и гирлянд из еловых шишек и нахохлившихся на опушенных ледовыми узорами лапах клестов.
Вершины будто сливались в уютное, но безмерно широкое стеганое одеяло; лишь изредка зимние птицы срывались с ветвей, обрывая часть белых лоскутов и тревожа безмятежный, сонный пейзаж.
Лес молчал. Поскрипывание оставляло следы, чьи очертания исподволь размывались серебристым дождем, низвергавшимся с покачивающихся сосновых крон легкими дуновениями ветерка или всполохами крыльев.
Даль… Впереди белесой бесконечностью проступало молчание. Размытый берег исчез, оставив кромку леса наедине с безмолвием, тягучей текучестью раздумий и робкой надеждой на то, что спокойствие навсегда останется вечным, отставив все страсти – малые и большие, бередящие и услаждающие, великие и ничтожные.
За обрывом разливалось умиротворение, и лишь глухое поскрипывание свежевыпавшего снега подсказывало, что у вечности есть наблюдатель.
Вечерние часы всегда особенно волшебны. Дальние отсветы фонарей оставляли длинные и тающие в уютной мгле тени; пустота, что манила яркой бесконечностью и волшебством уединения, обернулась сценой, полной причудливых и игривых теней и полуотсветов яркого и блистающего леса. Звезды, кружась, падали с неба, заботливо укрывая мерцающую праздничную драпировку, окутавшую лес с померкших вершин до таинственно поблескивающих корней и осыпавшихся, спящих беспробудным сном кустарников.
Звездочка, медленно покачивающаяся в свете фонарей, плавно легла в мою ладонь. Низкое небо погрузилось в безмятежный сон, и лишь эта скромная остроконечная звездочка напоминала о полете в вышние дали и о чистых хрустальных сводах, с которых звезды можно было собирать так же бойко, как урожай налившихся соком ягод.
Звездочка медленно таяла в моей руке. Серебристый полог лучился радостью, оставив скрытые молчанием тайны и безмолвие позади. Лес будто приглашал меня разделить витавшее в воздухе ликование, ожидание чуда, знакомого каждому с чистых невинных лет раннего детства.
Легкая капля в моей ладони была частичкой неба, что растаяла, словно сердце, предоставленное созерцанию безмолвной тиши зимней сказки. Уютное мерцание и легкое дуновение морозного дыхания бора растаяли, размывшись и смазавшись в эксцентричное творение художника-абстракциониста.
Тихо шел снег, и лес молчал, слабым мерцанием безмолвно зазывая на всеобщий праздник. Небо заботливо укрыло спящие дали, и край погрузился в уютную мглистую дрему.