Таблица лидеров

Это не очень легкое чтиво, пишу я его для себя в рамках, скорее, подведения определенных психотерапевтических итогов - привычным мне методом. Написанное также является слепком субъективных ощущений - мне хотелось бы поместить все сказанное в некий эмоциональный "модуль", как в математике, /x/, нечто не положительное и не отрицательное само по себе, не столько вывод, сколько материал для вывода. Но если вы дочитали до конца, то спасибо. Спасибо. Я сажусь за клавиатуру, вслепую нащупываю клавиши "фыва" и "олдж", нерешительно барабаню по ним и встаю. Начинаю расхаживать по комнате, чувствуя, как гулко бьется сердце и подкатывает к горлу. Тяжело. Пожалуй, ни одна из моих работ не вызывала во мне такого же напряжения как эта - может быть первые конкурсные вещи по студенчеству, но там напряжение было другим. Не настолько сбивающим с концентрации. Вдох и немного дрожащий выдох. Не знаю, с чего начать. Не знаю, что можно назвать причиной... поста, да и всего остального. Вдох. Выдох. Вспоминаю. Мне что-то около четырех или пяти. Я тихо сижу в пустой комнате своего дяди, прислушиваясь к скандалу в соседней. Ругаются моя мать и бабушка - первая пьяна, вторая в ярости. Не нужно быть гением, чтобы догадаться что дело в алкоголе, но требуются определенные познания в людской боли и истории нашей семьи, чтобы понять, что это не больше чем повод. Бьется посуда, гремит мебель, воздух вспарывают резкие крики - отвратительный сумбур пьяной ссоры, мелодия, которую можно угадать с одной ноты. Спустя пару минут шум и гвалт врывается в "мою" комнату, где я уже успел спрятаться в шкаф. Меня находят быстро и тащат куда-то за собой, пока я не оказываюсь в эпицентре, растягиваемый рывками в две стороны. Каждый раз, когда я слышу фразу "между Сциллой и Харибдой" в моей голове мелькают не очень древнегреческие ассоциации. Спустя еще пару минут смазанной круговерти и отупляющей истерики мы с матерью оказываемся во дворе, на улице, где она утирает злые слезы и торопливо... доодевает меня? Наверное так. Кажется, осень. Не помню, где мы ночевали в ту ночь. Мне восемь или семь. Наверное, где-то отсюда растет моя нелюбовь к уборке, потому что уборка - это занятие, которое нельзя сделать правильно. Мести нужно от выхода к входу или от входа к выходу? Как нужно давить на тряпку, чтобы не размазывать грязь, а именно убираться? Никак. Дело не в этом. В итоге, за мной все равно нужно все переделывать. Это не страшно и не больно, просто добавляет ощущения никчемности. Неумелости. Криворукости. В играх все гораздо проще. Думаю о них, когда по рассеянности скидываю мусор с совка в унитаз. Понятия не имел, что это настолько взбесит бабушку. Настолько, что после потока яростной ругани, меня заставят руками вытаскивать мокрый песок и волосы из унитаза. Мой парализованный на правую часть тела дедушка пытается вступиться за меня, но не очень уверенно - он знает, что для него это обернется большими проблемами, чем для меня. Я-то уйду к матери вечером. Он нет. Сложно его винить. Не виню. Чувствую себя грязным. И никчемным. Помыть руки не помогает. С десяти до пятнадцати примерно периодически происходит то, что знакомо всем детям, которые еще по шагам в коридоре могут понять, в каком настроении их родитель. Но есть кое-что еще, чего не понимают многие из них. Что когда тебя садят напротив себя и долго смотрят в глаза, не мигая, дело, на самом деле не в тебе. Не только в тебе, во всяком случае. Это просто... способ. Выплеснуть. Тебя спрашивают "Зачем ты это сделал?". Неважно что. Ответ, по сути, тоже не важен. Ты просто открываешь гамбит и говоришь полуправду. Он всегда провальный, карты крапленые, победитель известен. Дальше следует наказание. Щипок, толчок в бок, в плечо, пощечина, скручивание уха - звучит гораздо забавнее, чем чувствуется. Потом вопрос. Ответ, в этот раз более правдивый, но это неважно. Наказание. Вопрос. Ответ. Наказание. Вопрос. Ответ. Можно врать, можно говорить правду, это неважно - то, что понимаешь ты и те собаки с комплексом выученной беспомощности. Самая верная тактика для организма - это просто ждать, пока все не закончится и минимизировать повреждения. Думать о чем-то еще. Уходить, но не достаточно далеко, потому что твое отсутствие на месте наказания не пройдет незамеченным. Вопрос. Ответ. Наказание. Я мог бы сказать, что теперь могу выдержать любой допрос, но это было бы наглой ложью - я знаю, что уже на второй или третьей минуте меня начнет бить истерика. Хотя сейчас я думаю, я стал сильнее - только насколько? Неважно, что ты ответишь. Неважно, правда это или нет. Все закончится, когда закончится. Мне потребовалось порядка трех лет, чтобы понять, что самая плохая тактика - это молчать, находясь в ступоре, не зная, что ответить. Я знаю. Но что с этим делать не имею понятия до сих пор. Впрочем, все меняется. Периодически я прокручиваю в голове составляющие этого пазла, чтобы понять - можно ли как-то его так сложить заново, чтобы все произошедшее дало мне ответ на то, как изменить последствия. Он достаточно легкий и складывается быстро. Моя бабушка росла старшей в многодетной (восемь? девять человек?) семье, ей никогда не была близка концепция "беззаботного" детства. Дети нужны для того, чтобы следить за другими детьми и помогать по хозяйству. Это то, что в свое время оставило травму уже моей матери, полагаю - до пяти примерно её воспитывала прабабка, потом её вернули в семью, когда родители обосновались в городе, чтобы в десять и до почти двадцати она воспитывала моего дядю, её брата, которого за это ненавидела. Не помогало ситуации и то, что у бабушки лет с тридцати начались сильные мигрени - доводившие её до исступления. Алкоголизм деда, который в мои семь сделал его инвалидом я тоже не выношу за рамки общей картины. А в двадцать один она родила меня - я считаю на пальцах сколько лет моя красивая, амбициозная, довольно умная (но, полагаю, не очень мудрая) мать прожила "для себя" и получается не очень много. Это то, что привило мне в свое время комплекс вины за свое существование, ненависть к себе, опустошающее чувство ошибочности моего рождения. Этот комплекс иссяк, проработан часами разговоров, десятками людей, которые говорили мне, что я был и есть в их жизни не зря... Но я был не самым спокойным ребенком. О нет. Моя мать как-то сказала, что медсестра дала мне что-то около пятнадцати суток жизни. Не знаю, насколько это правда, но звучит не слишком весело для семейной истории. Но укладывается в канву. Недовес, несколько аллергий на широкодоступные аллергены (яичный белок, кошки, что-то еще). Диатез и нейродермит, который не прошел до сих пор - он просто в стадии сомнительной ремиссии, один шаг от более-менее проверенной диеты и все вернется. Астма. Теперь в ремиссии. СДВГ и атипичное поведение - прокручивая в голове некоторые моменты своего взросления я нахожу определенные паттерны поведения подозрительно похожими на некое аутическое расстройство, но я не врач, поэтому можно ограничиться нейтральным термином "симптоматика сходная с". Тощий ребенок, покрытый мокнущими коростами, поглощающий сальбутамол, эуфилин, супрастин и прочие таблетки в промышленных масштабах. В девяностые. Выглядит уже не очень, добавьте к этому еще тенденцию говорить странное, периодически залипать в стены, не смотреть в глаза и бегать как сумасшедший. Наверное, поэтому, она так ненавидела, когда меня "клинило" - окажись я еще и с этой стороны... особенным... Скажем так, уже слишком много вишенок на не очень красивом торте. При всем при этом я понимаю. С какого-то момента, я знаю, объем п*здецов стал просто слишком велик для одной нестабильной семьи. Cognoscere ignoscere. Все не было настолько мрачным по итогам, моя мать действительно меня любила и любит, как и бабушка, впрочем. И я люблю их. В конце концов, на десятки этих резких и болезненных вспышек, имеются сотни других воспоминаний. Теплых. Ласковых. Мягких. Смешных. Хаотичность и непоследовательность, отсутствие структуры и неконтролируемость ситуации - вот что довело все до того, с чем я разбираюсь сейчас. И страх. Женщин. Эта мысль периодически всплывает в голове, в последнее время все чаще - насколько вообще моя сексуальность была сформирована этими моментами? Я не спешу все списывать именно на это, но склонен считать, что влияние оказано серьезное. Почти болезненная потребность в защитнике, желание переложить принятие решений на чужое (сильное) плечо, тяга к внешней маскулинности, к спокойствию, к умению "делать вещи по-мужски"... На контрасте с внутренним чувством протеста, постоянной неловкости и дискомфорта, страха, который приходит, когда мне приходится взаимодействовать с женщинами в контексте "правильного поведения мужчин относительно женщин". Нет, это не означает, что я не уступаю место в автобусе или вхожу в клуб мизогинов - для этого требуется ненависть и обида, у меня этого нет. Только робость и трусость. Это проходит, впрочем. Я никогда пристально не смотрел на этот пласт взаимоотношений, просто потому, что никогда не был до конца уверен, что эта проблема есть и настолько влияет на поведение. Плюс было множество других, более насущных. Я редко вызываю у женщин романтический интерес (но метко, впрочем) и что самое забавное в моей жизни есть... мои девочки, девчонки, в жизни которых я охотно выполняю роль "прибить полку/помочь с компом/посидеть жилеткой" и за которых я готов впрячься (не вижу смысла говорить "перегрызу глотку" или "всех урою", надо же, какая пошлость, но я знаю, что в темном переулке ради них я действительно крикну "беги", а сам останусь - это слишком важные мне люди). Но даже они, наверное, особенно они вошли в мою жизнь так плотно не в последнюю очередь потому, что всегда были... немного мальчишками, не девочками-"девочками". Они матерились, пили из горла, были злоязыки и интересны, не играли со мной в игры - во всяком случае в те, которые свойственны именно мужчинам и женщинам. И у всех у них, у всех троих были серьезные проблемы с матерями. Травма взывает к травме, abyssus abyssum invocat. Это... странный период моей жизни. Я знаю точно, что мне больше не нужен защитник и не говорю это с позой или с надрывом. Мне и вправду сейчас не нужен в жизни мужик, который от этой жизни меня будет защищать. Фантазии годичной давности сегодня вызывают смех и неприличное похрюкивание. Буквально недавно я понял, что почти перестал заглядывать в глаза мужчинам с надеждой на то, что там для меня кроется анклав спокойствия или утешительная печенька. Оставшийся процент склонен списывать на инерцию и старые привычки - они, как известно, хуже всего уходят. Никаких "я не могу без тебя". Я могу. Мог двадцать восемь лет, оставшиеся пока предпочитаю продолжать в том же духе, но теперь с гораздо большим удовольствием от процесса. Но... То, что осталось... "Там где был страх, не будет ничего. Останусь лишь я". И я понятия не имею, что осталось в этом секторе. В области влечения. Тяги. Желания. Сказать по чести, я не уверен, что хочу знать - слишком много времени было потрачено на улаживание этих вещей. Сейчас мне хочется... делать вещи. Учиться (поздравьте, я зачислен на третий курс психфака, бюджет, направление программы больше на работу с детьми, в чем я не уверен, но если подумать... в последнее время я много поднимаю по СДВГ, вопросам концентрации внимания и отлично помню, насколько мне это мешало все взросление - вполне себе подспорье, учитывая падающий уровень attention span у подрастающего поколения), работать, решать проблемы, двигаться дальше. Есть четкое ощущение, что довольно долгое время я все это буду делать один. Меня радует тот факт, что теперь оно не связано с чувством тоскливого одиночества. Наоборот, оно ощущается как легкий плащ. Как чашка крепкого чая, как чистый стол с клавиатурой и экраном. Сам себе меч, сам себе щит. Ощущается... хорошо.