В эти три месяца уложилось слишком много всего - чтобы перечислить все, придется разуться и найти еще чьи-нибудь пальцы. Забавно.
Пережил болезненное расставание, уволился, уехал из Томска, вернулся домой, вернулся к друзьям, потерял себя, нашел себя, нашел работу, повзрослел...
... Неделю назад умер дедушка. Еще за неделю до этого я заходил к нему попрощаться - когда я только уезжал в Томск у меня не хватило духу поговорить с ним, я просто... помахал рукой и пробормотал себе под нос что-то неразборчивое, я отчетливо помню этот момент. Когда ты не уверен, что человек, с которым ты прощаешься все еще в этом теле, все действия с ним рискуют превратиться в отстраненные манипуляции - какой-то части меня всегда было легче считать, что там уже давно никого нет, осталась скорлупа, кенотаф, каркас. Наверное, я был слишком напуган мыслью о том, что в этом каркасе действительно остается что-то живое, человек, запертый в теле, изъеденном диабетом, старостью, последствиями инсульта, способный меня услышать, но не способный ответить.
И мы поговорили. Ну... Я поговорил. Попросил прощения. Рассказал, что повзрослел. Что я... Не всегда, далеко, далеко не всегда был хорошим внуком, да что там, человеком в принципе. Сострадательным или понимающим, любящим или добрым, что мне весь тот период, пока я рос, а он угасал, было слишком больно, чтобы замечать чью-то еще боль и что мне было страшно и стыдно и я просто не мог... Выразить. Сказать. Не сумел. И мне жаль. И что я люблю его. И что мне очень стыдно. И что... Сейчас я понемногу начинаю вставать на ноги, отпускаю страх, отпускаю желание спрятаться за кем-то и что он может больше не беспокоиться обо мне...
... А потом мы встретились взглядами и я понял, что никакого каркаса не было. Никакой оболочки или скорлупы. Все это время там был молча страдающий человек. Мой дедушка. И... Три года назад, год назад, еще полгода назад это, наверное, просто уничтожило бы меня. Сейчас... Не знаю. Наверное это то, что ставит все по местам. Наверное это то, что позволило мне спокойно пройти через похороны, не проходя вновь через весь этот паскудный цикл самобичевания и вины. Наверное, это то, что перевернуло страницу.
С бурятского моя фамилия переводится как "Человек Железа". Ну, звучит довольно пафосно, но вообще подразумевается кузнец. Но и "железный человек" тоже имеет право на жизнь, тут уж в зависимости от контекста. И какая-то часть меня всегда была против этой концепции - железо ведь на самом деле довольно хрупкий металл сам по себе, он хрупкий, крошится, ломается, ржавеет... И поет. Железо поет. А жизнь продолжается.