Таблица лидеров

Мой предутренний сон весь тобой захламлён и заставлен - как контора находок, чей срок безнадёжно истёк. Там сочится слезой по стеклу сквозь припухшие ставни, как простуженный бомж, клочковатый туманный денёк. Что у вас за бардак в канцелярии вашей небесной, если слёзы на окнах не сохнут пятнадцатый год? И зачем я упрямо храню этот хлам бесполезный, за которым хозяин уже никогда не придёт?

Это очень старая повесть. Может быть, я уже никогда не напишу к ней продолжения. И, сейчас, может быть, я бы рассказал эту историю несколько иначе. Вместе с тем, она провалялась в хламе старых документов вот уж 12 лет и, думаю, пора ее извлекать на свет, пока окончательно не сгинула. Изначально повесть планировалась как части дилогии (Всё что видел ветер / Никто не услышал моря). Но затем, я набросал пролог к приквелу, потом - пролог к приквелу приклвела и еще кучу всяких зарисовок, которые так зарисовками и остались. Что примечательно - продолжение я действительно начал писать, но пролог и первая глава которые я накатал трагическим образом пропали. В любом случае я недавно опять вспомнил этот мир - вспомнил как рисовал контуры материка (или большого острова), как наносил линии рек и границы провинций, придумывал названия и имена вдохновленный, кажется, испанской кампанией в Medieval Total War. Выкладывать буду по мере чтения. По главам. Просто потому, что я уже сам не помню, что там понаписал. Аворон (Фантастическая повесть) Для тех, кто пал на низшую ступень, Открыт подъем и некуда уж падать. Опасности таятся на верхах, А у подножий место есть надежде. О ветер, дуй! Ты стер меня во прах, Мне больше нечего тебя бояться. Шекспир, “Король Лир” Пролог Далеко-далеко на востоке, там, где голубоватые контуры холмов медленно проступали из утренней дымки, молодой и сильный ветер разметал на мелкие лоскуты сизый кисель тумана и трепал листву оливковых рощ. На небе еще висел бледный огрызок месяца, а над холмами уже алели знамена, и рвались вперед огненные псы, везущие колесницу Солнца. Вдоль дороги дремали долговязые кипарисы. Мой серебристый “единорог” бесшумно скользил в полуметре над землей. Поля и холмы, виноградники и яблоневые сады, крестьянские домики и богатые усадьбы - все это чудо медленно проплывало мимо. Знакомые, очень знакомые пейзажи. Я не был в королевстве пять лет, но за это время здесь ничего не изменилось. Может быть, даже стало хуже. Королевская казна пуста, на востоке страны постоянно вспыхивают мятежи... в своем письме инфанта Анна очень подробно, в красках, расписала все беды Аворонского королевства, а под конец просила и требовала, чтобы я скорее приезжал в столицу. На кой я ей сдался? Пятки чесать? Мой последний, первый и единственный, кстати говоря, визит в Аворон закончился скандалом. Кто-кто, а моя дорогая кузина Анна должна помнить об этом. Такое не забывается! Да... Мне было семнадцать, я только окончил колледж. Мой чокнутый дядюшка, король Карл с чего-то решил, что я всенепременно должен предстать пред его светлыми очами. Раньше он отделывался скупыми письмами и денежными переводами - на день рожденья и Рождество. Фиг разберет, возможно, он всерьез обдумывал возможность сделать из меня наследника престола. Ха, ищите дураков! У меня от одного обращения “Ваше высочество” рвотные позывы возникают... или приступы смеха - в зависимости от настроения. Короче, прибыл я ко двору, чистый пират: в джинсах да тельнике, с кровожадной улыбкой в полрожи и саблей на поясе. Тогда я разъезжал на старенькой такой ржавой колымаге, которая, (вот живучая тварь!) еще моему деду (по матери) верой и правдой служила, когда он свои капиталы начальные сколачивал, и политический вес набирал на баррикадах. Анна меня, помню, сразу невзлюбила: фыркнула презрительно и удалилась в свои покои, а вот ее младшие сестренки - Лиза и Люсия, напротив, прониклись большой любовью. Было им тогда десять и девять, чудные девчушки, хлопали своими голубыми глазками, и все просили рассказать про пиратов. Они, конечно же, решили, что я пират. А я, между прочим, на корабле один раз плавал... правда, та лоханка и впрямь была пиратской. Под вечер, по уши накушавшись придворного этикета, я тихо свалил из дворца - гулять по городу. А город был прекрасен, но тогда чувство прекрасного было во мне немного притуплено. Я вернулся под утро и долго кричал под стенами дворца какие-то революционные лозунги... сейчас уже не помню, что именно я кричал, да и неважно это. Родственники стерпели: в конце концов, от меня они чего-то подобного ожидали. Скандал разразился через неделю, когда один смазливый паж заявил, что, дескать, я угощал его изюмом да яблоками и склонял к разврату. Святая Инквизиция, сталь ей в подбрюшие, очень заинтересовалась этим инцидентом. Моя вольная душа воспротивилась и возмутилась, но Аворон пришлось спешно покинуть, от греха подальше. Честно признаюсь: история с пажом - чистой воды клевета. Я, конечно, позволял себе нескромные шуточки в адрес некоторых любителей плотно обтягивающих задницы лосин, но и в мыслях не держал подкатываться к трепетным юношам с серьезными намерениями. В Авороне подобное считалось преступлением страшным, особенно для лиц королевской крови. Я развратник, но не дурак. Кузина Анна больше всего любила две веши: нравственность и Святую Инквизицию, эту самую нравственность призванную охранять, от всяких извращенцев, вроде меня. Кузина была первой в рядах тех, кто призывал к насилию против вашего покорного слуги, положившего на нравственность и эту самую, не к ночи помянутую... И вот, пишет: “приезжай, брат любезный, ждем тебя очень, скучаем...” Странно это все... Ужель изменила Аннушка свое мнение обо мне? Ужель, готова сменить гнев на милость и простить мне все давние прегрешения? Ужель, защитит меня от Святой Инквизиции? Приедем - узнаем. А пока - дремали вдоль дороги долговязые кипарисы, и тянулись, тянулись зеленые поля, виноградники и оливковые рощи. Глава 1 День первый. Утро Столица встречала сверкающими на утреннем солнце зеркалами луж. Ночью над городом пронеслась буйная весенняя гроза. Блестела брусчатка старых улиц, блестели шпили храмов, блестели вывески. Сизые голуби лениво копошились на площадях, тренькали проходящие трамваи. Когда я притормозил у ворот королевского дворца, колокола ближайшего собора пробили девять утра. Этим колоколам вторили другие соборы. Над городом распустился оглушительный цветок колокольного перезвона. - Доброго утра вам, - обратился я к сонным стражникам у ворот. - Мне надо во дворец. Охранников было двое: один лысоватый старик с седыми усами и бородкой клинышком, а второй - совсем молодой парень с наивными серыми глазами. Такие глаза бывают у неба, в пасмурный осенний день. Старика я знал еще по прошлому своему визиту. Старик тоже меня узнал: - А! Инфант Антонио! - воскликнул он. - Я Вас сразу-то и не признал. Уж очень сильно Вы изменились... - Возможно, Диего, - отвечал я, слезая с “единорога”, - Странно, но ты, кажется, ничуть не изменился. - Я постарел, - вздохнул Диего, - познакомьтесь с моим внучатым племянником, Антонио: его зовут Филиппе... Фил склонился в вежливом полупоклоне. - Он у тебя красавчик, Диего, - хмыкнул я. - И не вздумайте! - охранник строго погрозил мне пальцем - Знаем мы вас, либералов... - Ох, брось, Диего, и в мыслях не было ничего такого... - Ладно, проходите, сеньор. Инфанта Анна уж заждалась Вас. Фил, проводи инфанта. Юноша кивнул. - Пойдемте, - обратился он ко мне. В королевском дворце без проводника заблудиться проще простого. Я помнил, что покои Анны находились где-то в правом крыле, рядом с королевскими, в прошлый раз я жил примерно в тех краях. Наш путь длился долго, но, наконец, мы остановились перед большой двустворчатой дверью. Филиппе постучал, и в ответ я услышал знакомый голос Анны. - Инфант Антонио... - объявил Филиппе, и дверь тут же распахнулась. Инфанта всегда одевалась строго. На этот раз на ней был скромный серый наряд: длинная юбка и свитер с горлом. Единственным украшением был большой круглый медальон с золотой восьмиконечной звездой. - Здравствуй, Антонио, я заждалась тебя, проходи, - сказала Анна. - Филиппе, ты свободен. Зал имел форму правильного пятиугольника. Окна выходили на юг, юго-восток и юго-запад. Кроме той двери, в которую я вошел, было еще две, ведущие в помещения мне неизвестные. В центре зала стоял круглый деревянный стол, рядом с ним устроились три кресла, По углам обретались стулья, старые пыльные сундуки и большой шикарный секретер со множеством дверец и ящиков. На столе, на белой скатерти в хрустальной вазе вяли белые и голубые цветы неизвестной национальности. Рядом устроились графин с красной жидкостью и ваза, полная фруктов. - Рад нашей встречи, Анна, - весело сказал я, бесцеремонно усаживаясь в одно из кресел. Я запустил руку в вазу с фруктами и выудил из нее огромное яблоко. - Представь себе, я тоже рада, - вздохнула Анна. Выражение лица при этом у кузины было кислое-прекислое. - С чего вдруг? - спросил я, с хрустом надкусывая яблоко. Хорошие в Авороне яблоки... Анна с бесконечной тоской посмотрела на меня и произнесла: - Ты - мой последний шанс, спасти королевство от катастрофы... и от Хуан-Риккардо, заодно. - Чем же тебе так насолил наш кузен? - Инквизиция считает, что он ни в коем случае не должен быть следующим королем Аворона. Я не знаю, почему он им так не нравится, хотя, между нами, Хуан-Риккардо - тот еще фрукт... - А как насчет виконтов Далиссии и Галенда? Они-то тоже кандидаты в короли. - Далиссия не уступит Галенду, а Галенд - Далиссии. Скорее всего, они просто выйдут из состава королевства, как это было при нашем деде. - А я-то чем помочь могу? - Ты можешь стать новым королем, - тихо произнесла Анна. - Значит, Инквизиция хочет видеть на троне еретика? Да и ты... вижу, тебе я неприятен, даже в качестве гостя. Неужели, я буду более любим в роли короля? - По мне, так хоть и еретик, лишь бы не Хуан-Риккардо. Что до Инквизиции... Инквизиция - не едина во мнении. Некоторые хотят собрать конклав и выбрать папу, представляешь? - Как в Старом Мире? - хмыкнул я. - Ну да. Только, боюсь, ни к чему хорошему это не приведет. - Зато будет весело, - я подмигнул кузине и схватил еще одно яблоко. - Не смешно, - скривилась Анна. - Королевство в тяжелом состоянии. Я пытаюсь что-то сделать, но ничего не получается. Мне нужен союзник, и единственный, кто может им стать, - это ты, Антонио. Отец к тебе питает очень теплые чувства. Он, конечно, сумасшедший, но он пока еще король. Меня он слушать не желает, а тебя, может быть, и послушает. Ты знаешь, он никогда не хотел быть королем… - Я, к твоему сведению, тоже не горю желанием. Сдалось мне ваше захудалое королевство!.. - Ты можешь помочь нам примериться с Ойслоном и... - Анна, я - бастард, - перебил я кузину. - Ты - сын короля. И многие тебя любят. И, потом, отец пока еще жив. У тебя есть время подумать. - Чем тебе так не угодил Хуан-Риккардо, Анна? - Ты знаешь, как погиб Хуан-Антонио? - Ты о дяде? Он погиб в Грен-Рикке, от руки террориста. Или... Уж не хочешь ли ты сказать, что Хуан-Риккардо убил собственного отца? - У меня нет доказательств, но... Хуан-Риккардо как будто знал о готовящемся покушении. Так, по крайней мере, считал Инквизитор, который расследовал это дело. - Но доказательств он никаких не нашел, так ведь? - Не знаю. Может быть, и нашел... Мне кажется, в ходе расследования Инквизиция выяснила что-то ужасное. Что-то такое, что не должно ни в коем случае стать достоянием общественности. Они не захотели обвинять Хуан-Риккардо потому, что тогда некая тайна неизбежно всплывет наружу, и последствия будут очень, очень печальными. - Откуда ты все это знаешь? У тебя есть человек в Святой Инквизиции? - насмешливо поинтересовался я. - Наоборот, - Анна улыбнулась. - Скорее я - человек Инквизиции при королевском дворе. У меня сложились очень теплые отношения с некоторыми высокопоставленными чинами в Ордене и они иногда делятся со мной, хм-м... скажем так: страшными секретами. Тут одна из дверей распахнулась, и в комнату вошел старый слуга с подносом в руках. - Его Величество, король Аворона Карл XIV! - торжественно объявил старик и водрузил поднос на стол. За слугой в комнату вошел невысокий пожилой мужчина, с густой светло-русой бородой и сверкающей лысиной на темени. Дядя был бодр, на лице его блуждала мечтательная улыбка. Король уселся в третье из кресел. Из нагрудного кармана синего, в золотых пятиконечных звездах, халата он извлек круглые серебряные часы на цепочке. - Без двадцати десять. Самое время подкрепиться! - провозгласил монарх и, отобрав у слуги чайник, принялся страстно хлебать из носика. - Уы! - изрек он, отставляя чайник, - Что у нас на завтрак, Мигель? - Вы уже спрашивали, Выше Величество, - мягко отвечал старик. – Яичница-глазунья с ветчиной и хлебом. - Так я не для себя спрашиваю, - король подмигнул мне - Рад тебя видеть, Антонио. Надолго к нам? - Еще не знаю, может быть и надолго. - В прошлый раз ты так быстро уехал, племянник, что... - он не договорил, повернулся к Анне, - Как дела, зайчонок? Все ли хорошо? Дождусь ли я принца на белом коне, который будет просить руки моей средней доченьки? - Ох, бросьте, отец! - Анна закатила глаза. - Да, верно, доченька, обратимся к Отцу нашему Небесному, с молитвой... - склонившись над тарелкой, дядя забормотал что-то неразборчивое. - Ну, вот и все! - заявил он, через какое-то время. - Можно есть... И я обратил взор на поставленную передо мной тарелку. Вокруг двух желтых яичных глазков румянились кусочки колбасы и хлеба. Сверху яичница была посыпана мелко порезанным зеленым лучком. Мы с дядей умяли свои порции в момент. Пришел черед красной жидкости в графине. Ей оказалось вовсе не вино, а какой-то кислый сок. Мигель, незаметно исчезнувший в начале трапезы, снова объявился. Он принес отличный черный кофе и миндальное печенье. - Как дела в Ойслоне? – неожиданно спросил дядя. - Все хорошо, - ответил я. - Еще бы! Вы ведь строите большие корабли, которые в состоянии переплыть океан... – король вздохнул. - Но не тот, что отделяет нас от Старого Мира, - мрачно заметила Анна. - Да уж, этот океан не могут переплыть даже эльфы – вот уж кто известные на всем белом свете мореходы, - хмыкнул я. - Эльфы, да… - задумчиво проговорил король. – Но есть ведь и другие. - Другие? – переспросил я. - Их корабли преодолеют всякий мрак… любой океан… - пробормотал дядя. - О чем это ты? - … Любой, даже самый мрачный мрак… - дядя меня не слушал. Кажется, он действительно немного того. - Теперь ты понимаешь, Антонио? – печально спросила Анна. - Ничего я не понимаю, - мотнул я головой. – Дядя, что ты, в самом деле? - И, правда: что это я? – король дернулся, лукаво посмотрел на меня, потом перевел взгляд на дочь. – Все хорошо, зайчонок. Я, пожалуй, пойду к себе… Он встал из-за стола и, прихватив вазу с фруктами, приказал слуге: - Мигель! За мной… - и король со слугой ушли. - Жопа, - констатировал я. – Главное, он фрукты унес, хапуга… Анна поморщилась. Потом сказала: - Девочки, наверное, ждут тебя, не дождутся. Когда они узнали, что ты приедешь к нам в гости, прямо запрыгали от радости. Они сейчас, наверное, завтракают в Малом саду. Если хочешь, можешь их навестить. - А как же! – улыбнулся я, вспоминая своих младших сестричек, - Конечно, я хочу их навестить. Не подскажешь, как добраться до сада? - Ты не помнишь?! – возмущенно воскликнула кузина. Можно подумать, я совершил страшное преступление. - Представь себе. Я даже местоположение сортира в общаге не сразу запомнил, когда учился в колледже. И, если честно, давно забыл, где он там находился. Анна тяжело вздохнула: - Пойдем уж, горюшко, - сказала она. – Так и быть, провожу тебя до сада. Малый дворцовый сад находился во внутреннем дворике квадратной формы. По периметру двора была устроенная галерея. В центре сада работал небольшой фонтанчик. Как раз в это время года распушились белыми цветами кусты какого-то пряного растения. Не знаю, как оно называется, на западе оно не растет. В саду росли кривые ветвистые деревца, около двух метров ростом. На них тоже были цветы: нежно розовые, похожие на звезды с семью длинными лучами. Короче, все в саду цвело и благоухало, и среди шума фонтана и запаха цветов голоса кузин и аромат эльфийского кофе был почти незаметен. Впрочем, я почти сразу увидел девушек, сидящих за круглым столиком, в галерее. Они устроились в низких плетеных креслах и о чем-то оживленно щебетали. - Эли, Люси… - окликнула девочек Анна. Сестры обернулись. - Ой! – воскликнула Люси. - Антонио! – возликовала Елизавета и вскочила со своего места. - Привет, кузины, - мягко улыбнулся я. – Вы так выросли, инфанты… - Ха! Не очень-то Лиз и выросла, - Люсия ехидно улыбнулась. – Она до сих пор считает тебя пиратом. - А ты нет? – весело спросил я. Анна снисходительно посмотрела на нас и, сказав, что оставит нас, немедленно испарилась из сада. - Честно говоря, я слабо себе представляю, чем ты занимаешься, - призналась Люсия. - Последний месяц, я проторчал на космической орбитальной станции и пытался убедить компанию самонадеянных эльфийских торговцев, что продавать Ойслону бракованный товар в крайней степени неразумно. - И как, получилось? - О да! – я кровожадно улыбнулся. – Очень кстати, на станцию напали пираты. - Видишь Люси, Антонио все-таки пират! – торжествующе сказала Лиза. - Вовсе нет! Но некоторые из моих друзей – настоящие пираты. - Антонио, хочешь кофе? – поинтересовалась Люсия. - Ну… - протянул я. – Знаешь, а, пожалуй, хочу. Лиза приволокла еще одно плетеное кресло. Люсия налила кофе. Я был обескуражен такой заботой, сидел тихо, попивал кофе, а девушки щебетали и щебетали, рассказывали последние дворцовые сплетни. Две такие очаровашки, как мои младшие сестры, конечно же, были не обделены вниманием молодых людей. Лиза рассказала, что в Люсию влюблен сын виконта Фердинанда Гуанеро, Эмилио. - И что за парень? – поинтересовался я. – Как он тебе, Лю? - Он… - девушка на секунду задумалась, - Он забавный. - Мы устраиваем сегодня вечером бал, там я тебя познакомлю с ним, - встряла Лиза. - О, это будет интересно, - усмехнулся я. Неожиданно спокойствие маленького сада нарушил душераздирающий вопль. Глава 2

Так много хотелось сказать... И строчки рвали мозг, душу и все, что еще осталось живого. Но на это нет слов. Есть только музыка. Она может сказать все обо всем, когда хотел бы плакать, но не можешь. И сердце разрывается одновременно от счастья и боли... Жизнь прекрасна)

Страдание — как удовольствие В три или четыре года я обнаружил интересный способ получать наслаждение. Моя фантазия придумала человека, который имел определённое имя, и с которым постоянно случались трагичные ситуации. Прокручивая в голове эти ситуации, проводя через себя его страдания, я получал удовольствие снова и снова, снова и снова. Так как сила удовольствия была обратно пропорциональна уровню страдания, мой мозг научился генерировать максимально страдательные ситуации, которые доводили до слёз. Правда стоит упомянуть и другой важный момент этих фантазий: они имели сексуальный подтекст. Героем вымышленных приключений был молодой боксёр 20-23 лет по фамилии Островский. Жил он почему-то в театре Оперы и Балета (напоминаю, вы ржёте с детской фантазии). Парень был красивый, сильный, но... бедный. И доставалось ему по щам со всех сторон. Впрочем, он пытался как-то всё это превозмогать, но судя по всему у него не очень получалось. Зато делал он это очень сексуально... (напоминаю я был невинным ребёнком) Практически нет сомнений, что данная особенность психики изначально была защитным механизмом, вызванным деструктивными событиями (известно какими именно). И, как всякий защитный механизм, он сформировал целую подсистему реакций, которую теперь, скорее всего никак не изменить, и которую вполне можно назвать импринтингом или явлением уровня импринтинга. Но человек, который получает удовольствие от трагических событий — нежизнеспособен. Поэтому психика будет стремиться создать компенсирующий механизм, который уравновесит его воздействие. Следующие пятнадцать лет мой мозг создаст компенсирующие механизмы, которые не только уравновесят способность получать удовольствие от трагедий, но и сделают это фишкой моего сознания. Я люблю нуар, Шекспир наше всё, я упиваюсь Достоевским, и даже могу немного Кафки. Мрачные фильмы, фатум, идеи конца света и смерть — мои любимые темы, даже если они совершенно бессмысленны. А ещё я безумно весёлый человек. Теперь вы знаете для чего. Думаете, я был особым ребёнком? Ошибаетесь. Таких детей очень много, как много и путей компенсации деструктивных механизмов. Теперь одно из самых больших табу для меня — это реальное страдание. Мой мозг разрешает страдать только понарошку. Это условие влияет на то, каким людям я стану помогать, а каким — нет. Люди, намеренно вызывающие у себя страдания, являются с точки зрения моей системы защиты — нежелательными. Напротив, те, кто стремиться побороть негативные ситуации — мой герой. Однако способность получать эстетическое удовольствие от страдания это совершенно не то же самое, что получать удовольствие от реального страдания. Однажды, будучи у бабушки в гостях, я капризничал по поводу еды. Не смог получить желаемое, из-за чего ощутил страдание. Из-за понимания собственной беспомощности, я принял единственное возможное решение — страдать ещё больше и отказался от еды вообще. Помню меня хватило на три часа. «Аналитический модуль» хорошо запомнил этот случай: реальное страдание тоже может быть приятным, и человек способен получать удовлетворение от того, что заставляет себя страдать, концентрируется на страдании или усиливает страдание. В углу мотивации к таким действиям стоит уверенность в беспомощности. На этом древнем механизме основан так же другой схожий случай: стокгольмский синдром. Но если в моём случае речь шла лишь о еде, то во взрослой жизни мы часто оказываемся в более сложных ситуациях. Иногда мы страдаем по полной программе! Будь то токсичные отношения, работа, учёба, обязанности. Находясь постоянно в состоянии перманентного страдания, мы учим свой мозг страдать с наслаждением, и убеждаем себя, что наше страдание — это «фатум», «норма», «так и должно быть». Не удивительно, что люди, попавшие в подобную ловушку, никоим образом не желают из неё выбираться. Они находят тысячи способов убедить себя, что их положение имеет смысл и из него нельзя выйти.

Новые стихи копятся немножко, но я решил нарыть старых! Благо их у меня вагон и маленькая тележка ))) Поехали 19.12.11 Ангел снимет крылья -Он в клетке золотой,Доспехи снимет рыцарь -Останется с тобой.И не уйдет из домаПригретый печкой кот,Но время-непоседа,Проходит и уйдет. 7.02.12 Он шел ночной дорогой, Блестели глазницы звезд, И млечный путь светился, Как небесный дымчатый мост. А он шагал по дороге, И от звука его шагов, Тьма жалась к обочине И выглядывала из-за кустов. На небе сияли звезды, И бледный бочонок луны, Висел над землей очень низко, Освещая его следы. Он все шел по дороге Из ночи в серую муть, Сами несли его ноги, И боги хранили путь. Он шел, ни кому не молясь, Никого ни о чем не прося, И тени убегали, кривясь, А ветер шуршал, веселя. Он вошел в молочный туман, Рассвет отбелил восток, Он шел, куда ноги несут, По паутине чужих дорог. И вот, когда туман поник, И жался к ногам как пес, Он увидел рядом чистый родник И рассмеялся до слез. Он наклонился и выпил воды, Он умылся и сел отдохнуть, Чтобы встретив рассвет, Были силы идти, И дальше держать свой путь. 1.03.12 Есть ощущение второго дыхания, Дышит мне в спину, ища подаяния. Что мне ответить дыханию вслед? Весь этот бред мне только во вред. Я понимаю, не будет науки, В этом движении суки от скуки, В сплюснутом бегстве реки от себя, В лунном свечении бег серебря. Я заметавшись в пространстве неверном, Утром проснусь в сознании скверном. Есть ощущение полета птенца, И осознание начала конца. Безпутица 2.03.12 Запутались граждане, за путные,Распустились сограждане распутные,И беспутные, бездорожные,Все болотные, не осторожные,Кто за путался, кто распутался, Кто за путина, кто без путина, Да какая к чертям разница, По любому дорога - задница, Нам что путному, что беспутному, Что навальному, что подвальному, Что завальному, что провальному, Все одна дорога распутная, Все одна дорога беспутная, Бездорожная, осторожная, Хоть болотная, да хоть тошная. А весной все дороги беспутные, Все дороги болота распутные. Из болота по кочкам запрыгаем, От не выборов к чертовым выборам, Где дороги бегут-разбегаются, И без Путина все получается. 2.04.12 Я слышу осторожные призывыПризнать, что гуманизм здесь не пройдет,И Просвещение вело нас только в омут,Но Пасха новый всем огонь зажжет.И Патриарх качая головой-кадилом, Покажет неугодным мать Кузьмы, Еретиков он всех сведет в могилы, И вдоль дорог натыкает кресты. Признают пропагандой атеизма Весь дарвинизм от клеток до людей, И всем за насаждение гуманизма Сам Патриарх отвесит пиздюлей. Сожгут произведения Толстого - Все строго, по решению суда, И будет нас вести вперед дорогой Похожая на свастику звезда. Перекреститесь! Что Европа, Запад - У них проблемы, с нами - нефть и газ, Мы сохраним трубопроводы-вены, И сохраним ненужный Автоваз. В преддверии Победы над фашизмом, Мы геев всех отправим в лагеря, И коммунизм признаем экстремизмом, А Президента - фюрером Кремля. 30.04.12 Бывают сны - молочные туманы,Плотнее и реальнее чем ночь,В них утопаешь весь какой-то пьяный,И нет сил гнать из головы их прочь.Они живые, в них дыханье Бога, И прочей ирреальной чепухи, Толпящейся у сонного порога, Как в поле позабытом лопухи. В тех снах нам уготованы свиданья С самой судьбой и с теми кого нет, И чтоб от сна такого пробудиться, Приходится из тьмы всплывать на свет. Фарфоровый месяц 12.01.13 В бледной луже фонарного светаКолюче снежинки блестят,Осколок блюдца - Фарфоровый Месяц,Бросает застенчивый взгляд,На танец снежинок, на бледную лужу, На заледеневший фонарь, На иней стеклянный, на холод железный, На всякую Божию тварь. Кому-то не спиться, И в желтые окна Фарфоровый Месяц глядит, Он по губам читает молитвы, К тому, кто всегда простит. Ведь тот кто прощает, всегда вопрошает, Из Месяца клея Луну - кому там не спиться, Кто к Богу взывает, как он в Гефсиманском саду. 7.02.13 Русские могут быть кем угодно:Левыми, правыми и безыдейными.Быть могут нацистами и антифашистами,Быть коммунистами и онанистами,Могут быть геями и христианами, Быть педофилами и бизнесменами, Могут ментами быть и режиссерами, Порноактерами, героями, ворами.... Только скажите, как так получается, Что даже таджики из нас получаются? Спартанская твердость 4.02.13 Твердо и смело сжав ягодицы,Чтоб не проник к нам враг,Как в Фермопилах стояли спартанцыТак и у нас стоят.Детей защитим от влияния вредного,Чтобы, когда подрастут,Знали, что лишь депутаты ГосдумыГраждан своих е*ут. Охота 12.03.13 На улице ярко солнце горитЖадно вгрызаясь в лёдГлупая птица на ветке сидит,А на подоконнике - кот.Думает птица - нету причин С ветки прочь улетать. Солнце греет и хочется петь, И на прохожих срать. Но кот не дремлет, Прищурив глаз, нервно стучит хвостом. Примерится, прыгнет... И вот те раз! Встретится со стеклом. 18+ 20.03.13 Решил товарищ Железняк В СМИ не пускать Баркова, Барков же показал кулак И хуй достал свой снова. И тень его во тьме ночной Гуляет в Интернетах, Трясет повисшею елдой, В разнузданных комментах, И Пушкин: "Это наше все!" - Воскликнет из могилы, И чуть фальшиво пропоет Скабрезные мотивы.