Таблица лидеров

В темноту моей маленькой комнатыПроникал бледный холод луны,Простыни были скомканы,И под сердцем скреблись коты.Так комфортно и так мучительно, Тратить время на споры с собой, И чертить на стекле запотевшем Контур смерти несмелой рукой. Дни текли белоснежны и прокляты Я бродил бледно-черной змеей, Не решаясь выйти из комнаты, Перестать быть самим собой. Мы взрослеем и мы меняемся, Тратим время, как богачи, Мы не тем богам поклоняемся, Душим пламя тонкой свечи. Лунный свет свои серые локоны, Так смешно и наивно лил, На ограды, что были сломаны, На полки одиноких могил. Все долги не будут уплачены, Кто захочет со мною в Ад? И кредиты давно потрачены, Слов не взять, не вернуть назад. Меня било, бросало и резало, Те кто рядом - терпели, молясь, Что сказать? Со мною так весело, Погружаться в пошлость и грязь.

Холст 35*50 , акрил

Стукались лбами- носами, тянули на себя и трясли тугую картонную трубочку. А внутри неё плавало и переливалось королевство Тринидад. Мне уж было неинтересно. Совсем. Чудо было моим и я накрутился им до одурения. До цветных узоров прямо в глазах. Но я был влюблён в твою молочного цвета чёлочку, всегда чуть влажную от жары. Одесского лета. Вот. Мне жизненно необходимо было нюхать её - на самом деле пахнущую сгущёнкой. Мне было жизненно необходимо впитывать её влагу своим виском. Мне было жизненно необходимо тянуть эту игрушку на себя, чтоб внезапно отпустить. Тогда, по уже известной мне инерции, ты резко отклонялась назад и я ловил тебя всеми двумями руками! И замирал , и бился сердцем во всех точках тела. Серьёзный подросток ,бледный ,как картофельный росток в темноте. Я пил тебя с мятным чаем и мы закусывали тебя акцией прямо с дерева. Рвали липкие цветки и высасывали из них нектар - пчёлки, бабочки. Ты протирала мои очки подолом своего бежевого платья с завязками на ключицах. И я опять же замирал- от идеальной круглости твоего колена и нежности прикосновений к моему лицу. Я тебя не любил. Я тебя тихо ненавидел. К тебе не было инструкции и я не знал ,что с тобой делать. А ты загоняла меня в сарайный чердак, чтоб я читал тебе запрещённого тёткой Мопассана. Я не мог отказать тебе, потому что иногда ,переполнившаяся странным для меня томлением, ты скатывалась мне под бок. Потягивалась, хохотала и скатывалась. А я ,беспомощный , всего то и мог ,что закрутить тебя в свободный край синего атласного одеяла. Тогда уезжали. Если не все, то многие. Открывали для себя обетованную, а я не мог. Мне не разрешила мама. До сих пор я благодарен ей за это. И твоё " а ты? ты?" было больным и страшным. Вы летели всей семьёй, тяжело отрываясь, но делали тот весёлый опереточный вид, за которым скрывается самое крайнее отчаяние. И вопрос - пароль " вы летите" уже давно стал риторическим. А в последний вечер мы сделали то, что хотели давно. Раскрутили картонную трубочку. Ничего ,кроме зеркальных полосок и цветной пластмассовой крупы. Королевство Тринидад- и твои острые кулачки мне прямо в грудь..." ненавижу, ненавижу, ну и оставайся дура, дура...." И слипшиеся блёклые ресницы. И вкус ирисок во рту. И серебряная искорка между облаками. Твоя горящая сковородка Хайфы. Небрежный звонок..." ну давай". Дрянной кофе в лобби. И за руки по городу, за руки ,за руки...весь божий день и вечер. Ты поменяла шкурку и уже не сгущёнкой а каким то диором от тщательно ухоженных и уложенных. И слова без отчаяния и боли. Постные и серые слова допропорядочной мамми. Поздно...поздно..."Я позвоню домой" И те же слипшиеся ресницы на пороге номера, когда ты чуть покачавшись на высоченных каблуках всё же переступила порог. Я налил нам виски ,открыл сейф и достал ту самую трубочку. Королевство Тринидад оставило за собой свою страстную и манящую власть. И ты хохотала, по прежнему хохотала, когда я цитировал Ги. Большой и счастливый мальчик. Только то и закутавший тебя в одеяло, хотя твоя инструкция давно и прочно лежала под его подушкой. Я отдал её тебе. Трубочку с королевством внутри. Твои дети тоже задумаются о волшебстве. А мне хватило. Давнего одесского " дура".

Акрил