Таблица лидеров

Сегодня моё любимое "пешее утро". У меня достаточно времени, чтобы пройтись до работы пешком, через старый город, мимо лавчонок, с грохотом открывающих жалюзи, мимо жёлтых шершавых домов турецкой постройки, сложенных из нетёсаного известняка. У земли камень совсем выкрошился и лежит на тротуаре яичным порошком. "Тёплый дом", ночлежка на углу, и вовсе щербатая и пошла трещинами. Её обитатели сидят у входа на разнокалиберных стульях, курят и пьют кофе. - Хабиби, посиди с нами! Это Моти. Жители ночлежки меняются, но Моти по-прежнему здесь. Он вроде старшего по общежитию, и эта ушедшая в землю ночлежка – его единственный дом. - Некогда, Моти, работа! - Беги, но помни, в третий раз – мороженое! - Ты бредишь, Моти? - У нас говорят: если парень и девушка случайно встретились три раза, он должен угостить её мороженым! - А ты случайно сидишь тут каждый день? - А ты ходи другой дорогой! - Моти, у тебя нет мороженого. У тебя даже лишнего стула нет. - Для тебя всё будет, хабиби. Это наш ритуал, маленький спектакль, в котором потравленный нищетой и наркотиками Моти – всё ещё ничего себе мужик. Он сидит у входа в свой дом и пьёт кофе. Он флиртует с красавицей с летящими волосами, в раздуваемой ветром юбке. А ночлежка, треснутый стул, бумажный стаканчик и я – это просто реквизит, театральная условность. Я не в обиде, в этой пьеске мне досталась выигрышная роль, и я улыбаюсь. Моти не протягивает мне руки на прощанье, не ожидая, что я её приму. *** Месяц назад сын позвонил за полночь и разбудил меня. Я держала телефон на отлёте. Из трубки оглушительно брякала музыка "мизрахит" - арабско-ивритская попса - и был слышен гул голосов, который Эли пытался перекричать. Потом я услышала гортанный шёпот, словно ночной дух что-то шептал Эли на ухо, мой слабый арабский спас меня от понимания, что именно. - Халас (хватит)! - раздражённо ответил Эли кому-то, - Халас! Прекрати! - и в трубку, - мам, погоди минутку, я выйду. Шум в трубке немного утих. - Мам, можно я дам твой номер телефона одному парню. У его матери какие-то проблемы с домом, очень надо помочь. - Что за парень? - Друг. - Пусть они с матерью просто придут ко мне на приём. - Он не сможет с ней прийти. - Хорошо, пусть сама придёт и скажет, что ты…друг её сына. - Она ничего о нём не скажет. Кое-что начало проясняться. - Ладно, дай ему мой служебный телефон. Как его зовут? - Мухаммед. Мухаммед эль-Cана. - Дружба народов, значит… *** В приёмной наш охранник Нисим развлекает чернявую девчушку лет пяти, хлопая самого себя по бокам ручным металлоискателем. Приборчик и девочка пищат на одной ноте. Её мама сидит тут же – ноги спрятаны под стулом, руки зажаты между колен. Это она, Нур эль-Cана, мать Мухаммеда. Нур тоже прошлась пешком сегодня утром по дороге сюда – километра три от деревни-стойбища до трассы, по каменистой грунтовке, через прохладную весеннюю пустыню. Дочурка всё время скакала вокруг неё, убегала вперёд, совсем не просилась на руки. И Мухаммед, бывало, убегал в пустыню, бродил в одиночестве по вади – высохшим руслам ручьёв, а потом и вовсе стал уезжать на попутках в город, пропадать по нескольку дней. Нур не понимала зачем, не хотела, не должна была понимать. - Привет, подружки! – говорю я, - Нур, пошли ко мне в кабинет. Нур вскидывается легко, как маленькая танцовщица. На ней джинсы и толстовка, капюшон надет поверх хиджаба. Из платка глядит молодое подвижное личико, Нур улыбается, крошечные родинки на лбу съезжаются к переносице, курносый носик смешно морщится. Она похожа на хорошенькую египетскую мумию, и глядя на неё, я понимаю, в какую породу пошёл тот красивый смуглый мальчик, который хрипло шептал на ухо моему сыну. Тот, которого нельзя упоминать. Коридор узковат, и мы идём гуськом: я, а за мной две тонкорукие красотки. От обеих немного пахнет костром. - Ты принесла документы? Нур вынимает из кармана куртки свёрнутые бумажки, потрёпанные и пожелтевшие. Бог знает, где они хранились в её временном жилище, том самом, что мы и собираемся спасать. Спасать её единственный дом, которого на самом деле нет. Сейчас я знаю историю Нур наизусть. Шесть лет назад она и весь её клан жили в большом бедуинском посёлке, нищем и грязном, но там даже была торговая улица, где тоже гремели жалюзи лавчонок, пахло жареным мясом и специями, где бродили без дела местные подростки, и ветер носил между лабазов полиэтиленовые пакеты. Там был дом свекрови и свёкра, грязновато-белый, на столбах, с плоской крышей, где можно было сидеть в тенёчке под тентом из чёрного джута и пить кофе. За домом – кривоватая пристройка из голых блоков, там и обитала Нур со всем своим выводком. Тогда детей было трое или четверо. Муж Нур все дни напролёт проводил у своей старшей жены Шахразад, толстой и горластой тётки, которая меля языком и покрикивая, умело удерживала его возле себя. Но иногда по ночам он возникал в пристройке у Нур, слетал из-под стрехи, как святой дух, обернувшийся голубем, так что дети продолжали рождаться. Когда их было уже шестеро, на той самой пыльной торговой улице подросток из клана эль-Сана, имени которого уже никто не помнит, пырнул ножом паренька из клана Абу Каф, запустив ржавое зубастое колесо кровной мести. Люди стали умирать, но шейхи решили, что не бывать "сульхе", примирению, между благородными эль-Сана, потомками настоящих кочевников, и презренными крестьянами "феллахами" Абу Каф, и всему клану пришлось бросить свои дома и переехать. Им дали землю в пустыне на двух холмах, и там из деревяшек, тряпок и кровельного железа они и построили свои жилища, декорации будущих домов, как бы на время, а на самом деле навсегда. Беда в том, что землю надо было узаконить, заплатив пошлину, но деньги, вырученные за старые дома, быстро ушли на свадьбы, рамаданы и поминки, улетучились, как песок с пустынным ветром хамсин. Эль-Сана грозило выселение. Жестяной сарайчик Нур могли разрушить, хотя она и так спала с детьми во дворе на матрасиках, под кособоким навесом, куда ещё проще было залетать её мужу-голубю. Теперь детей стало девять. *** Я печатаю. Дочурке Нур скучно, она выгибается, ложась плечами к матери на колени, и что-то лепечет по-арабски. - Она говорит, что ты совсем не смотришь на клавиши, - переводит Нур. - Ты тоже так научишься, когда вырастешь, - я протягиваю малышке чистый листок из принтера и карандаш - пусть пока порисует. Карандаш берёт Нур, осторожно, кончиками пальцев. - Я тоже могла учиться, - вдруг говорит она, - меня даже брали в местный колледж на художественный. Я удивлённо таращусь на карандаш в её руке. - Я люблю рисовать, особенно карикатуры. Мне остаётся только потупиться. Нур тоже опускает глаза. - Поблагодари от меня своего сына, – говорит она своим коленям. Внезапно меня осеняет: - Хочешь посмотреть на него? – спрашиваю, поколебавшись минуту, - он как раз выложил фотографии в фейсбук сегодня утром. Я кладу перед Нур телефон. Эли снял селфи на плоской крыше, на фоне каких-то психоделических полотнищ. А позади попала в кадр ещё одна смуглая фигурка. - Красивый, - говорю я. - Красивый, - повторяет Нур одними губами, - только похудел. Она ещё мгновение смотрит на экран, а потом быстро переворачивает телефон рубашкой вверх. Солнце бликует на его серебристой поверхности. Сейчас позднее утро. Эли, должно быть, на лекциях. А Мухаммад работает в своей слесарке в яффской промзоне, безобразном скопище ангаров из кровельного железа, небрежно разгороженных. Они чем-то похожи на его жестяную деревеньку на двух холмах, куда он больше никогда не сможет вернуться. Два года назад Мухаммаду было семнадцать. В поисках того, что просили его тело и душа, он забирался всё дальше от своих, ставших чужими, пока не очутился в душном и тесном тель-авивском квартале, сплошь покрытом граффити, где обитали беженцы из Африки. Теперь его единственным домом была большая, темноватая и шумная квартира - вписка “неправильных парней из-за черты". Это сто лет не знавшее ремонта жилище сразу напомнило Мухаммаду старый дом бабки и деда, с грудой матрасов, сваленных в углу и плоской крышей, затянутой от солнца психоделическими тряпками. Все его соседи были беглые палестинцы, гонимые тем же голодом души и тела и тем же страхом его обнаружить. И Мухаммад, обладатель настоящего синего удостоверения личности, чувствовал себя среди них наследным принцем, вернувшимся из изгнания, своим на пыльной каменистой грунтовке - общей дороге всех изгоев. И в клубе, куда его за руку отвёл Салим, самый старший из них, с висячей серьгой в ухе - Мухаммад тоже хотел такую - он говорил парням из северного Тель-Авива, что он палестинский студент, которого преследуют из-за его ориентации. Эти белокожие из Рамат-Авива всё равно не смогли бы отличить палестинца от бедуина, а он всё время умело вворачивал мудрёные словечки, которых от них же и нахватался. Это казалось ему куда романтичней, чем рассказ о его сородичах, копошащихся, как блохи, на двух раскалённых холмах в их жестяном аду. *** Я сканирую документы Нур, слегка разгладив их руками. Теперь мои руки тоже немного пахнут дымом. У нас общий запах. Остаётся только отправить сообщение по электронной почте и ждать. Нур с дочкой что-то чиркают на листке, соприкасаясь головами. Нур сняла толстовку и осталась в длинной футболке, которая слегка натягивается спереди. -Нур, ты беременна!? Она зыркает на меня одним глазом и пожимает одним плечом. -Ты почему молчала? -А что? -А то! Кто же тебя, беременную, выселит, тембелит!? -Не ругайся! - ворчит Нур. Я быстро набираю ещё одно сообщение. Через двадцать минут приходит ответ из земельного управления, самый лучший, на который я и не надеялась. Нур позволено выплачивать пошлину частями, по две тысячи в месяц, это почти всё её пособие, но Нур не одна, с ней прибудут духи пустыни и её клан, и главное - она сохранит свой воображаемый дом. В дверях Нур оборачивается в последний раз. - Шукран, спасибо, - произносит она, поглаживая дочурку по волосам. Обе одинаково смотрят на меня исподлобья. - Аален, не за что. Береги себя и ребёнка. - Это будет мальчик, - говорит Нур, кладя вторую руку на живот, - Мухаммад. Остаётся только рисунок на столе. На нём уходит вдаль каменистый просёлок, огибая глухую каменную стену. За ней едва виднеется плоская крыша дома. Этой стеной Нур надёжно укрыла от всех невзгод тот дом, который она носит в своём сердце. Дороге, крадущей сыновей, туда не проникнуть. Там дети играют во дворе, проветриваются на верёвках покрывала, и марлевая сетка колышется в окне, а у калитки, вместо того, чтобы лаять, встречает гостей, виляя хвостом, лохматый пёс, очень похожий на охранника Нисима. *** В сумерках я снова иду пешком. Солнце прячется за створки ворот центральной автостанции, покрывая глянцевые бока автобусов психоделическими разводами. В одном из автобусов Нур прислонила голову к стеклу. Одной рукой она обнимает дочку, а другой достаёт телефон. “2 тысячи в месяц”, - пишет она короткое сообщение. В ожидании ответа Нур бездумно глядит за окно, где, неотличимые, сменяют друг друга голые холмы. Только с одного, побрякивая, ползёт пёстрое стадо коз, которых гонит хворостиной голенастая девчонка в платке, словно подросшая дочка Нур или сама Нур, спрятанная внутри хиджаба вечная девочка. Автобус останавливается на перекрёстке. Отсюда ведёт много дорог, но дорога к стойбищу Нур самая безыскусная. Телефон тихонько дзинькает - пришёл ответ. Одно слово: “договорились”, и смайлик. Несколько мгновений Нур просто поглаживает большим пальцем улыбающееся личико, а потом тщательно удаляет оба сообщения. *** По пути я снова миную ночлежку. Моти сидит на прежнем месте, рядом с ним свободный стул. - Садись, хабиби, - Моти стряхивает пыль с сиденья, - Был долгий день. Ты устала. И на это раз я сажусь. Меня ждёт мой дом, полный забот. Но с тех пор, как мой мальчик оставил его, он словно медленно превращается в декорацию самого себя. Моти протягивает мне стаканчик, и я наконец дотрагиваюсь до его руки. Она шершавая и тёплая, стаканчик её согрел. Вокруг полно бутафории, но Моти самый настоящий и он угощает меня кофе: -Пей, хабиби. Сегодня редкий вечер - воздух прямо поёт! А какое небо! Небо над всеми нами действительно чудесное...

Хочу сегодня представить вам еще одного необычного и очень интересного художника, и его работы. Представся, пожалуйста, нашим читателям. Как тебя зовут и откуда ты? Меня зовут Феликс, я из Гвадалахары, Мексика, но вырос в Калифорнии. Моя семья переехала в Лос-Анджелес, когда я был ребенком. А теперь я снова живу в Мексике. В твоем профиле написано, что ты активист и художник. Я хочу спросить: рисовать ты начал чтобы использовать этот способ передачи определенной информации через свои работы или это произошло гораздо раньше? В первую очередь я считаю себя художником. Живопись - это упорная работа и любовь, а быть художником - это цель которую я себе поставил с самого детства. Однако, повзрослев я понял, что могу использовать свои способности для политических заявлений и для поддержки сообществ (тех, которые я представляю в своей рисунках) Твои картины очень напоминают плакатную живопись и работы одного из ярких представителей этого направления - Мухи. Как ты пришел именно к такому стилю? Я хочу, чтобы мои работы выглядели как антиквариат и меня особенно привлекает популярное искусство прошлого. Плакаты (и такие художники, как Муха) были популярным видом искусства в их эпохе. Делая мои картины в таком стиле народного искусства, я создаю визуальный трюк, в котором зритель чувствует, что такая любовь и чувства были приемлемы в прошлом, даже если они понимают, что это современная картина. На многих твоих картинах изображены люди в национальных костюмах – это просто фантазия и ты рисуешь то, что красиво смотрится, или с этими костюмами что-то связано? Может поездка в эти страны? Или этим ты показываешь, что однополая любовь есть во всех странах? Главное это то, что я хочу показать, что такая любовь является общей для всего человечества и всех стран. ЛГБТ люди повсюду как и люди в национальных костюмах, и я можно сказать объединяю и забираю этот образ с собой домой. Кроме того, меня особенно привлекает рисовать в национальной одежде людей из стран где процветает гомофобия, чтобы показать поддержку ЛГБТ людям живущим там, и создать для них это видение принятия и любви. Ты нередко изображаешь девушек в своих работах, как ты относишься к ним, как они реагируют на твое искусство? Просто обычно - геи рисуют парней. Поскольку я рассматриваю свою работу как политическую по своему характеру, я считаю важным включить всех представителей ЛГБТ. С этой целью я рисую женщин, а также трансгендерных мужчин и женщин и людей из разных этнических групп, отличных от моих собственных, даже несмотря на то, что я - латиноамериканец с гомосексуальной ориентацией. Что касается моих чувств по отношению к женщинам: я стараюсь поддерживать их и считаю себя феминистом, и хочу, чтобы моя работа создавала такое же чувство любви и одобрения для ЛГБТ женщин, как и для ЛГБТ мужчин. До сих пор реакция была очень позитивной! Многие женщины пишут мне и говорят что им нравятся мои работы и это меня очень радует. Рамки на твоих рисунках - не просто окантовка, а отдельное произведение искусства. Как пришла идея такого оформления и откуда мотивы узоров ? Спасибо! Кадры вдохновлены поздним викторианским, эдвардианством, арт-деко и мотивы в стиле модерн. Некоторые из них я рисую от руки, некоторые берутся из антикварных журналов. Иногда я вырезаю оригиналы изображений из рамок и склеиваю со своими работами. Часто ты изображаешь мужчин в роли сатиров, почему именно он, что хочешь дать понять этим образом? Сатиры или фавны которые наполовину козлы и наполовину человек представляют собой изначальную сторону мужской природы. Я люблю образы греческого сатира, как символ необузданной свободы и сексуальности, и я очень увлечен греческой мифологией. У тебя есть простые картинки, типа открыток с забавными фигурками, какие обычно на валентинках рисуют или к Рождеству, а есть очень детализированные и совершенно реалистичные - что и с каким настроением рисуется? Можешь ли ты один и тот же сюжет использовать и там и там? Мне нравится делать картины в разных стилях. Простые образы о которых ты говоришь это американский стиль иллюстрации с 1950-х годов. Да это зависит от моего настроения!Иногда я пишу один и тот же объект в разных стилях, но чаще подбираю определенный стиль, который, как я думаю, лучше подходит для того, что мне хочется изобразить. Может тебе хочется добавить что-то от себя. Или просто сказать несколько слов для ЛГБТ сообщества в России. Мне очень повезло как гею жить в Мехико, это очень толерантное страна для любой любви и чувств. У нас разрешены гей браки! И также я прожил большую часть моей жизни Калифорнии, которая тоже очень либеральна и толерантна. Именно потому, чувствуя, что мне повезло в этом вопросе, я подумал, что важно поддерживать моих, так сказать, братьев и сестер, живущих в местах, где процветает гомофобия. Я никогда не был в России (хотя я бы с удовольствием побывал), репрессии и гомофобия, направленные против ЛГБТ людей у вас, здесь широко обсуждается и постоянно публикуется и мне захотелось сделать работу с участием русских ЛГБТ людей, чтобы продемонстрировать свою поддержку и создать красивый образ русской однополой любви. Еще работы Феликса можно посмотреть здесь http://felixdeon.com/gallery https://www.instagram.com/felixdeon/

Автор: evil fairy (https://ficbook.net/authors/105780) Фэндом: Yuri!!! on Ice * Жанры: Юмор, Флафф**, AU***, Songfic****, Стёб, Дружба Описание: А мы с такими рожами возьмем да и припремся к Юри... Юри? А кто такой Юри? Публикация на других ресурсах: ссылку Примечания автора: ну, это все вдохновлено "кто такая элис", и мне даже не слишком стыдно курение зло, алкоголь зло, нельзя ломиться к людям посреди ночи. есть одно матерное слово. это очень-очень-очень преслэш - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - Они сменили третью квартиру за ночь, да и дело, в общем, уже шло к рассвету, когда Пхичит неожиданно сказал: — А пойдемте к Юри! Весна в этом году не радовала, и если днем еще можно было пройтись в легкой куртке поверх футболки и джинсах с подворотами, то ночью все уже замерзали и стучали зубами. А еще где-то часа в два пошел дождь, кончился быстро, но оставил после себя сырость. Так что им всем нужно было срочно искать новую квартиру. И Аня, чихнув, спросила: — А кто такой Юри? И Виктор, чихнув, сказал: — Пойдем, конечно! И они пошли, потому что Виктор чихал и разговаривал громче Ани, хотя тоже понятия не имел, кто такой Юри. Но, наверное, Юри живет в теплой квартире, и у него можно провести остаток ночи. Или хотя бы попросить спрей от насморка? По старой традиции, чтобы согреться, они завалились в круглосуточный магазинчик по дороге к дому Юри. И так как на часах было без тринадцати минут пять, Гоша, импозантно взъерошив свою челку, отделился от них и, чуть пошатываясь, пошел штурмовать продавщицу. — Алкоголь не продается после десяти и до какого времени? — громким шепотом спросила Мила и потерла слипающиеся глаза. — До утра, — сказал Крис авторитетно. Авторитет его слегка пошатнулся вместе с самим Крисом, когда Виктор навалился на него всем весом. — Я понимаю, — продолжила Мила тем же громким шепотом. Гоша, кажется, начал читать Есенина продавщице. Ну, так и до Маяковского недалеко. Пропала, считай, девушка. Виктор прищурился – продавщице на вид было лет пятьдесят с хвостиком. И прическа у нее была хвостик. Красивая девушка. — Но что считать утром? Любое время после ночи? Или есть определенные часы? — Есть определенные часы, — повторил за Милой Крис, опасно кренясь. Виктор со вздохом оставил его в покое и огляделся в поисках новой жертвы, коей был выбран трезвый по малолетству и потому злой Юра. — Юри точно знает, какие часы! — радостно сказал Пхичит и допил свой энергетик. — А пойдемте к Юри! — А кто такой Юри? — спросила Мила, но её вопрос потонул в её же зевке. Гоша затянул «Русь Советскую», Крисов парень, чье имя Виктор был не в состоянии запомнить в принципе, застонал обреченно и улегся на коврик под дверью. Алкоголь им все-таки продали, потому что после Руси Гоша проникновенно зачитал «Письмо к женщине», а потом резко переключился на Маяковского и не стал мелочиться, а начал с «Юбилейного». От его пробирающего: — Александр Сергеевич, разрешите представиться. Маяковский, — продавщица расчувствовалась и продала им все, что было можно и нельзя. На улице снова зарядил дождь, Виктор наступил в лужу и промочил кроссовки. Это было грустно, потому что это были его любимые – единственные – кроссовки. И еще было грустно, потому что он практически протрезвел, сильно замерз и был готов ломиться в ближайший подъезд с кошачьими воплями. Идея собраться с гитарой, Гошей и парочкой бутылок пива принадлежала, конечно, Виктору. Именно ему принадлежали все хорошие идеи в их компании. К сожалению, ему принадлежали только идеи. Поэтому они нагрянули к Миле, к которой после нагрянули родители. После Милы они пошли к Гоше, потому что Гоша жил один. Но и к Гоше нагрянули. Правда, на этот раз соседи, которым не понравился концерт. После этого они поехали к Пхичиту на попутках, но потерялись на разных машинах и завернули к Ане. У Ани вернулся старший брат с какой-то блондиночкой. И они брату даже не мешали. Блондиночкины вопли мешали им. — Ну что, — бодро сказал Пхичит. — К Юри? — Да кто такой Юри?! — рявкнул Юра. — Вы не знаете Юри? — удивился Пхичит. И нет, Виктор совершенно точно не знал Юри, ему было холодно, алкоголь удерживал в своих цепких руках Гоша. Гоша был королевой драмы, но Виктор все равно любил его. Сложно было найти человека, которого Виктор не любил бы. Вот, он даже Юру любил, хотя тот маленький раздражающий хмырь. — Ты невежливый, — так ему и сказал Виктор, который очень сильно хотел к этому самому Юри. Возможно, у него есть горячий чай и теплые одеяла. — А Юри, я уверен, восхитительный. — Так и есть, — обрадовался Пхичит и подпрыгнул на месте. — Он очень красивый, с красивым голосом и знает много языков. — Полиглот! — восхитился Виктор. — Обормот, — в рифму отозвался Гоша, который вообразил себя великим поэтом. — Бутерброд, — добавила Мила. — Хуйло, — не остался в долгу Юра, который явно пропускал уроки литературы в школе. И они пошли к Юри. Юри жил в многоэтажке очень далеко от того места, где они находились, и в многоэтажке не работал лифт. Кроме этого, у Пхичита не работал телефон с навигатором, с адресом Юри, вообще не работал телефон, и они пошли наугад. — Рано или поздно мы найдем что-нибудь, — сказал Пхичит. И они все-таки выпили, потому что Гоше было тяжело нести пакеты. Гоша был слабаком. Очевидно, кто-то из них обладал сверхразумом, и это точно был не Виктор, потому что он понятия не имел, как они дошли до нужной многоэтажки. Крисов парень вспомнил, что у него есть внешний аккумулятор, и отдал его Пхичиту. Потому что Пхичит не помнил номер квартиры. И подъезда. И этажа. И лифт не работал. Аня достала сигареты, Виктор стрельнул у нее штучку. Юра тоже попытался стрельнуть, но получил по рукам и ушел дуться в телефон. Отабеку, стало быть, писать. А все почему? Потому что Юра – нытик. Все дети ноют. Юра – ребенок, и ему нельзя сигареты и алкоголь. Кто вообще позвал Юру? — А что если Юри не курит? — спросил Крис, тоже взяв у Ани сигарету. — А если не пьет? — ужаснулся Гоша. — А если он спит? — продолжила нагнетать Мила. — А если он подвороты не носит? — высунулся из телефона Юра. Виктор несколько секунд смотрел на него расфокусированным взглядом, пытался понять, серьезно тот или нет. А Юра продолжил: — А вы возьмете и приприпретесь к нему с такими рожами и с подворотами! — Да ну, — не поверил Виктор. — Как это не носит? Всхрапнул снова задремавший Крисов парень, Юра закатил глаза и отвернулся. Пхичит издал радостный вопль и потащил их всех в сторону нужного подъезда. Юри жил на десятом этаже и, конечно, лифт не работал. И когда они добрались до его квартиры, всем уже было безразлично, кто такой Юри. Пхичит из последних сил позвонил в дверь, но никто не открыл. Пхичит позвонил еще раз. Виктор последовал примеру Крисова парня и задремал у стены. *** — Что?.. Что тут происходит? Пхичит! Виктор приоткрыл глаза и увидел перед собой растрепанного ангела в очках. Ангел нахмурился и стал любовью всей жизни Виктора. — Юри! — сказал он радостно, потому что это мог быть только Юри. — Пхичит? — жалобно позвал Юри, отступая в сторону своей квартиры. Виктор ухмыльнулся и толкнул спящего на его плече Пхичита. Не зря сходили. Не забудьте оставить свой отзыв:https://ficbook.net/readfic/5476953 * - японская манга про любовь фигуристов ** - термин для обозначения историй с теплыми отношениями героев *** - термин, означающий, что из канона(первоисточника) взяты только имена героев **** - написано по мотивам музыкального произведения

Небо серое, дождик сеткою, Возле луж лежит грязь виньеткою. Да и в доме моем невесело – Грусть на окна тоску развесила. И душа моя тихо мается – Счастье ждет еще бесприданница. Мысль уносится в юность грешную. Развеселую и успешную. В ней я взглядами был обласканный. Незаезженный, незатасканный… Мне там быть лишь в мечтах позволено И желаньям не быть на воле! Но В мою жизнь иногда прохожие Забегают на свет похожие. А сегодня – лишь небо серое… Может кончилась жизнь? Нет! Не верю я!

Немного отвлекусь от Хармсовщины и поделюсь Маяковщиной. - Я мелкий чиновник И взяток не беру! За что задержали? Никак не пойму! - Откуда коттедж? Дорогая машина? - Вы что про землянку И ладу «калина»? - В попу целуешь начальство, Когда приходит время? - Ну что вы, ну что вы! Это не слишком тяжкое бремя. - Отказываешься от дел? Боишься отвечать на вопросы? - Конечно же нет, у народа Слишком большие запросы. - Быть сволочью совесть Тебе позволяет? - А что это такое? - Значит, не страдает. - Позвольте мне сказать Вы очень агрессивны. - А ну сидеть, сказал! - Чиновники невинны! Народ российский Нас не понимает. - А деньги? - Деньги? Кто же их считает? Мы сделать добро Для России хотим. - А мы вам «добра» Этого не простим. - Ну все, засиделся Я что-то у вас. Пора мне идти Домой, прямо сейчас. - Куда ты, товарищ? - Просто мне надоело! - Сидеть тебе долго, Дружище, за дело!