• записи
    154
  • комментариев
    948
  • просмотров
    26049

О блоге

Всякие мои мысли, стихи и прочее творчество.

Записи в этом блоге

ElijahCrow

Аворон - Глава 1

Это очень старая повесть. Может быть, я уже никогда не напишу к ней продолжения. И, сейчас, может быть, я бы рассказал эту историю несколько иначе. Вместе с тем, она провалялась в хламе старых документов вот уж 12 лет и, думаю, пора ее извлекать на свет, пока окончательно не сгинула. Изначально повесть планировалась как части дилогии (Всё что видел ветер / Никто не услышал моря). Но затем, я набросал пролог к приквелу, потом - пролог к приквелу приклвела и еще кучу всяких зарисовок, которые так зарисовками и остались. Что примечательно - продолжение я действительно начал писать, но пролог и первая глава которые я накатал трагическим образом пропали. В любом случае я недавно опять вспомнил этот мир - вспомнил как рисовал контуры материка (или большого острова), как наносил линии рек и границы провинций, придумывал названия и имена вдохновленный, кажется, испанской кампанией в Medieval Total War.

Выкладывать буду по мере чтения. По главам. Просто потому, что я уже сам не помню, что там понаписал. 

 

Аворон

(Фантастическая повесть)

 

 

Для тех, кто пал на низшую ступень,

Открыт подъем и некуда уж падать.

Опасности таятся на верхах,

А у подножий место есть надежде.

О ветер, дуй! Ты стер меня во прах,

Мне больше нечего тебя бояться.

Шекспир, “Король Лир”

 

 

Пролог

 

Далеко-далеко на востоке, там, где голубоватые контуры холмов медленно проступали из утренней дымки, молодой и сильный ветер разметал на мелкие лоскуты сизый кисель тумана и трепал листву оливковых рощ. На небе еще висел бледный огрызок месяца, а над холмами уже алели знамена, и рвались вперед огненные псы, везущие колесницу Солнца. Вдоль дороги дремали долговязые кипарисы. Мой серебристый “единорог” бесшумно скользил в полуметре над землей. Поля и холмы, виноградники и яблоневые сады, крестьянские домики и богатые усадьбы  - все это чудо медленно проплывало мимо. Знакомые, очень знакомые пейзажи. Я не был в королевстве пять лет, но за это время здесь ничего не изменилось. Может быть, даже стало хуже. Королевская казна пуста, на востоке страны постоянно вспыхивают мятежи... в своем письме инфанта Анна очень подробно, в красках, расписала все беды Аворонского королевства, а под конец просила и требовала, чтобы я скорее приезжал в столицу. На кой я ей сдался? Пятки чесать? Мой последний, первый и единственный, кстати говоря, визит в Аворон закончился скандалом. Кто-кто, а моя дорогая кузина Анна должна помнить об этом. Такое не забывается! Да...

Мне было семнадцать, я только окончил колледж. Мой чокнутый дядюшка, король Карл с чего-то решил, что я всенепременно должен предстать пред его светлыми очами. Раньше он отделывался скупыми письмами и денежными переводами - на день рожденья и Рождество. Фиг разберет, возможно, он всерьез обдумывал возможность сделать из меня наследника престола. Ха, ищите дураков! У меня от одного обращения “Ваше высочество” рвотные позывы возникают... или приступы смеха - в зависимости от настроения. Короче, прибыл я ко двору, чистый пират: в джинсах да тельнике, с кровожадной улыбкой в полрожи и саблей на поясе. Тогда я разъезжал на старенькой такой ржавой колымаге, которая, (вот живучая тварь!) еще моему деду (по матери) верой и правдой служила, когда он свои капиталы начальные сколачивал, и политический вес набирал на баррикадах. Анна меня, помню, сразу невзлюбила: фыркнула презрительно и удалилась в свои покои, а вот ее младшие сестренки - Лиза и Люсия, напротив, прониклись большой любовью. Было им тогда десять и девять, чудные девчушки, хлопали своими голубыми глазками, и все просили рассказать про пиратов. Они, конечно же, решили, что я пират. А я, между прочим, на корабле один раз плавал... правда, та лоханка и впрямь была пиратской.

Под вечер, по уши накушавшись придворного этикета, я тихо свалил из дворца - гулять по городу. А город был прекрасен, но тогда чувство прекрасного было во мне немного притуплено. Я вернулся под утро и долго кричал под стенами дворца какие-то революционные лозунги... сейчас уже не помню, что именно я кричал, да и неважно это.

Родственники стерпели: в конце концов, от меня они чего-то подобного ожидали. Скандал разразился через неделю, когда один смазливый паж заявил, что, дескать, я угощал его изюмом да яблоками и склонял к разврату. Святая Инквизиция, сталь ей в подбрюшие, очень заинтересовалась этим инцидентом. Моя вольная душа воспротивилась и возмутилась, но Аворон пришлось спешно покинуть, от греха подальше. Честно признаюсь: история с пажом - чистой воды клевета. Я, конечно, позволял себе нескромные шуточки в адрес некоторых любителей плотно обтягивающих задницы лосин, но и в мыслях не держал подкатываться к трепетным юношам с серьезными намерениями. В Авороне подобное считалось преступлением страшным, особенно для лиц королевской крови. Я развратник, но не дурак.

Кузина Анна больше всего любила две веши: нравственность и Святую Инквизицию, эту самую нравственность призванную охранять, от всяких извращенцев, вроде меня. Кузина была первой в рядах тех, кто призывал к насилию против вашего покорного слуги, положившего на нравственность и эту самую, не к ночи помянутую...

И вот, пишет: “приезжай, брат любезный, ждем тебя очень, скучаем...”

Странно это все... Ужель изменила Аннушка свое мнение обо мне? Ужель, готова сменить гнев на милость и простить мне все давние прегрешения? Ужель, защитит меня от Святой Инквизиции?

Приедем - узнаем. А пока - дремали вдоль дороги долговязые кипарисы, и тянулись, тянулись зеленые поля, виноградники и оливковые рощи.

 

 

Глава 1

 

День первый. Утро

 

Столица встречала сверкающими на утреннем солнце зеркалами луж. Ночью над городом пронеслась буйная весенняя гроза. Блестела брусчатка старых улиц, блестели шпили храмов, блестели вывески. Сизые голуби лениво копошились на площадях, тренькали проходящие трамваи. Когда я притормозил у ворот королевского дворца, колокола ближайшего собора пробили девять утра. Этим колоколам вторили другие соборы. Над городом распустился оглушительный цветок колокольного перезвона.

- Доброго утра вам, - обратился я к сонным стражникам у ворот. - Мне надо во дворец.

Охранников было двое: один лысоватый старик с седыми усами и бородкой клинышком, а второй - совсем молодой парень с наивными серыми глазами. Такие глаза бывают у неба, в пасмурный осенний день. Старика я знал еще по прошлому своему визиту. Старик тоже меня узнал:

- А! Инфант Антонио! - воскликнул он. - Я Вас сразу-то и не признал. Уж очень сильно Вы изменились...

- Возможно, Диего, - отвечал я, слезая с “единорога”, - Странно, но ты, кажется, ничуть не изменился.

- Я постарел, - вздохнул Диего, - познакомьтесь с моим внучатым племянником, Антонио: его зовут Филиппе...

Фил склонился в вежливом полупоклоне.

- Он у тебя красавчик, Диего, - хмыкнул я.

- И не вздумайте! - охранник строго погрозил мне пальцем - Знаем мы вас, либералов...

- Ох, брось, Диего, и в мыслях не было ничего такого...

- Ладно, проходите, сеньор. Инфанта Анна уж заждалась Вас. Фил, проводи инфанта.

Юноша кивнул.

- Пойдемте, - обратился он ко мне.

 

 

В королевском дворце без проводника заблудиться проще простого. Я помнил, что покои Анны находились где-то в правом крыле, рядом с королевскими, в прошлый раз я жил примерно в тех краях.

Наш путь длился долго, но, наконец, мы остановились перед большой двустворчатой дверью. Филиппе постучал, и в ответ я услышал знакомый голос Анны.

- Инфант Антонио... - объявил Филиппе, и дверь тут же распахнулась. Инфанта всегда одевалась строго. На этот раз на ней был скромный серый наряд: длинная юбка и свитер с горлом. Единственным украшением был большой круглый медальон с золотой восьмиконечной звездой.

- Здравствуй, Антонио, я заждалась тебя, проходи, - сказала Анна. - Филиппе, ты свободен.

Зал имел форму правильного пятиугольника. Окна выходили на юг, юго-восток и юго-запад. Кроме той двери, в которую я вошел, было еще две, ведущие в помещения мне неизвестные. В центре зала стоял круглый деревянный стол, рядом с ним устроились три кресла, По углам обретались стулья, старые пыльные сундуки и большой шикарный секретер со множеством дверец и ящиков. На столе, на белой скатерти в хрустальной вазе вяли белые и голубые цветы неизвестной национальности. Рядом устроились графин с красной жидкостью и ваза, полная фруктов.

- Рад нашей встречи, Анна, - весело сказал я, бесцеремонно усаживаясь в одно из кресел. Я запустил руку в вазу с фруктами и выудил из нее огромное яблоко.

- Представь себе, я тоже рада, - вздохнула Анна. Выражение лица при этом у кузины было кислое-прекислое.

- С чего вдруг? - спросил я, с хрустом надкусывая яблоко. Хорошие в Авороне яблоки...

Анна с бесконечной тоской посмотрела на меня и произнесла:

- Ты - мой последний шанс, спасти королевство от катастрофы... и от Хуан-Риккардо, заодно.

- Чем же тебе так насолил наш кузен?

- Инквизиция считает, что он ни в коем случае не должен быть следующим королем Аворона. Я не знаю, почему он им так не нравится, хотя, между нами, Хуан-Риккардо - тот еще фрукт...

- А как насчет виконтов Далиссии и Галенда? Они-то тоже кандидаты в короли.

- Далиссия не уступит Галенду, а Галенд - Далиссии. Скорее всего, они просто выйдут из состава королевства, как это было при нашем деде.

- А я-то чем помочь могу?

- Ты можешь стать новым королем, - тихо произнесла Анна.

- Значит, Инквизиция хочет видеть на троне еретика? Да и ты... вижу, тебе я неприятен, даже в качестве гостя. Неужели, я буду более любим в роли короля?

- По мне, так хоть и еретик, лишь бы не Хуан-Риккардо. Что до Инквизиции... Инквизиция - не едина во мнении. Некоторые хотят собрать конклав и выбрать папу, представляешь?

- Как в Старом Мире? - хмыкнул я.

- Ну да. Только, боюсь, ни к чему хорошему это не приведет.

- Зато будет весело, - я подмигнул кузине и схватил еще одно яблоко.

- Не смешно, - скривилась Анна. - Королевство в тяжелом состоянии. Я пытаюсь что-то сделать, но ничего не получается. Мне нужен союзник, и единственный, кто может им стать, - это ты, Антонио. Отец к тебе питает очень теплые чувства. Он, конечно, сумасшедший, но он пока еще король. Меня он слушать не желает, а тебя, может быть, и послушает. Ты знаешь, он никогда не хотел быть королем…

- Я, к твоему сведению, тоже не горю желанием. Сдалось мне ваше захудалое королевство!..

- Ты можешь помочь нам примериться с Ойслоном и...

- Анна, я - бастард, - перебил я кузину.

- Ты - сын короля. И многие тебя любят. И, потом, отец пока еще жив. У тебя есть время подумать.

- Чем тебе так не угодил Хуан-Риккардо, Анна?

- Ты знаешь, как погиб Хуан-Антонио?

- Ты о дяде? Он погиб в Грен-Рикке, от руки террориста. Или... Уж не хочешь ли ты сказать, что Хуан-Риккардо убил собственного отца?

- У меня нет доказательств, но... Хуан-Риккардо как будто знал о готовящемся покушении. Так, по крайней мере, считал Инквизитор, который расследовал это дело.

- Но доказательств он никаких не нашел, так ведь?

- Не знаю. Может быть, и нашел... Мне кажется, в ходе расследования Инквизиция выяснила что-то ужасное. Что-то такое, что не должно ни в коем случае стать достоянием общественности. Они не захотели обвинять Хуан-Риккардо потому, что тогда некая тайна неизбежно всплывет наружу, и последствия будут очень, очень печальными.

- Откуда ты все это знаешь? У тебя есть человек в Святой Инквизиции? - насмешливо поинтересовался я.

- Наоборот, - Анна улыбнулась. - Скорее я - человек Инквизиции при королевском дворе. У меня сложились очень теплые отношения с некоторыми высокопоставленными чинами в Ордене и они иногда делятся со мной, хм-м... скажем так: страшными секретами.

Тут одна из дверей распахнулась, и в комнату вошел старый слуга с подносом в руках.

- Его Величество, король Аворона Карл XIV! - торжественно объявил старик и водрузил поднос на стол. За слугой в комнату вошел невысокий пожилой мужчина, с густой светло-русой бородой и сверкающей лысиной на темени. Дядя был бодр, на лице его блуждала мечтательная улыбка. Король уселся в третье из кресел. Из нагрудного кармана синего, в золотых пятиконечных звездах, халата он извлек круглые серебряные часы на цепочке.

- Без двадцати десять. Самое время подкрепиться! - провозгласил монарх и, отобрав у слуги чайник, принялся страстно хлебать из носика. - Уы! - изрек он, отставляя чайник, - Что у нас на завтрак, Мигель?

- Вы уже спрашивали, Выше Величество, - мягко отвечал старик. – Яичница-глазунья с ветчиной и хлебом.

- Так я не для себя спрашиваю, - король подмигнул мне - Рад тебя видеть, Антонио. Надолго к нам?

- Еще не знаю, может быть и надолго.

- В прошлый раз ты так быстро уехал, племянник, что... - он не договорил, повернулся к Анне, - Как дела, зайчонок? Все ли хорошо? Дождусь ли я принца на белом коне, который будет просить руки моей средней доченьки?

- Ох, бросьте, отец! - Анна закатила глаза.

- Да, верно, доченька, обратимся к Отцу нашему Небесному, с молитвой... - склонившись над тарелкой, дядя забормотал что-то неразборчивое. - Ну, вот и все! - заявил он, через какое-то время. - Можно есть...

И я обратил взор на поставленную передо мной тарелку. Вокруг двух желтых яичных глазков румянились кусочки колбасы и хлеба. Сверху яичница была посыпана мелко порезанным зеленым лучком. Мы с дядей умяли свои порции в момент. Пришел черед красной жидкости в графине. Ей оказалось вовсе не вино, а какой-то кислый сок. Мигель, незаметно исчезнувший в начале трапезы, снова объявился. Он принес отличный черный кофе и миндальное печенье.

- Как дела в Ойслоне? – неожиданно спросил дядя.

- Все хорошо, - ответил я.

- Еще бы! Вы ведь строите большие корабли, которые в состоянии переплыть океан... – король вздохнул.

- Но не тот, что отделяет нас от Старого Мира, - мрачно заметила Анна.

- Да уж, этот океан не могут переплыть даже эльфы – вот уж кто известные на всем белом свете мореходы, - хмыкнул я.

- Эльфы, да… - задумчиво проговорил король. – Но есть ведь и другие.

- Другие? – переспросил я.

- Их корабли преодолеют всякий мрак… любой океан… - пробормотал дядя.

- О чем это ты?

- … Любой, даже самый мрачный мрак… - дядя меня не слушал. Кажется, он действительно немного того.

- Теперь ты понимаешь, Антонио? – печально спросила Анна.

- Ничего я не понимаю, - мотнул я головой. – Дядя, что ты, в самом деле?

- И, правда: что это я? – король дернулся, лукаво посмотрел на меня, потом перевел взгляд на дочь. – Все хорошо, зайчонок. Я, пожалуй, пойду к себе…

Он встал из-за стола и, прихватив вазу с фруктами, приказал слуге:

- Мигель! За мной… - и король со слугой ушли.

- Жопа, - констатировал я. – Главное, он фрукты унес, хапуга…

Анна поморщилась. Потом сказала:

- Девочки, наверное, ждут тебя, не дождутся. Когда они узнали, что ты приедешь к нам в гости, прямо запрыгали от радости. Они сейчас, наверное, завтракают в Малом саду. Если хочешь, можешь их навестить.

- А как же! – улыбнулся я, вспоминая своих младших сестричек, - Конечно, я хочу их навестить. Не подскажешь, как добраться до сада?

- Ты не помнишь?! – возмущенно воскликнула кузина. Можно подумать, я совершил страшное преступление.

- Представь себе. Я даже местоположение сортира в общаге не сразу запомнил, когда учился в колледже. И, если честно, давно забыл, где он там находился.

Анна тяжело вздохнула:

- Пойдем уж, горюшко, - сказала она. – Так и быть, провожу тебя до сада.

 

 

Малый дворцовый сад находился во внутреннем дворике квадратной формы. По периметру двора была устроенная галерея. В центре сада работал небольшой фонтанчик. Как раз в это время года распушились белыми цветами кусты какого-то пряного растения. Не знаю, как оно называется, на западе оно не растет. В саду росли кривые ветвистые деревца, около двух метров ростом. На них тоже были цветы: нежно розовые, похожие на звезды с семью длинными лучами. Короче, все в саду цвело и благоухало, и среди шума фонтана и запаха цветов голоса кузин и аромат эльфийского кофе был почти незаметен. Впрочем, я почти сразу увидел девушек, сидящих за круглым столиком, в галерее. Они устроились в низких плетеных креслах и о чем-то оживленно щебетали.

- Эли, Люси… - окликнула девочек Анна. Сестры обернулись.

- Ой! – воскликнула Люси.

- Антонио! – возликовала Елизавета и вскочила со своего места.

- Привет, кузины, - мягко улыбнулся я. – Вы так выросли, инфанты…

- Ха! Не очень-то Лиз и выросла, - Люсия ехидно улыбнулась. – Она до сих пор считает тебя пиратом.

- А ты нет? – весело спросил я.

Анна снисходительно посмотрела на нас и, сказав, что оставит нас, немедленно испарилась из сада.

- Честно говоря, я слабо себе представляю, чем ты занимаешься, - призналась Люсия.

- Последний месяц, я проторчал на космической орбитальной станции и пытался убедить компанию самонадеянных эльфийских торговцев, что продавать Ойслону бракованный товар в крайней степени неразумно.

- И как, получилось?

- О да! – я кровожадно улыбнулся. – Очень кстати, на станцию напали пираты.

- Видишь Люси, Антонио все-таки пират! – торжествующе сказала Лиза.

- Вовсе нет! Но некоторые из моих друзей – настоящие пираты.

- Антонио, хочешь кофе? – поинтересовалась Люсия.

- Ну… - протянул я. – Знаешь, а, пожалуй, хочу.

Лиза приволокла еще одно плетеное кресло. Люсия налила кофе. Я был обескуражен такой заботой, сидел тихо, попивал кофе, а девушки щебетали и щебетали, рассказывали последние дворцовые сплетни. Две такие очаровашки, как мои младшие сестры, конечно же, были не обделены вниманием молодых людей. Лиза рассказала, что в Люсию влюблен сын виконта Фердинанда Гуанеро, Эмилио.

- И что за парень? – поинтересовался я. – Как он тебе, Лю?

- Он… - девушка на секунду задумалась, - Он забавный.

- Мы устраиваем сегодня вечером бал, там я тебя познакомлю с ним, - встряла Лиза.

- О, это будет интересно, - усмехнулся я.

Неожиданно спокойствие маленького сада нарушил душераздирающий вопль.

 

Глава 2

 

ElijahCrow

Новые стихи копятся немножко, но я решил нарыть старых! Благо их у меня вагон и маленькая тележка )))

Поехали

 

19.12.11

Ангел снимет крылья -
Он в клетке золотой,
Доспехи снимет рыцарь -
Останется с тобой.
И не уйдет из дома
Пригретый печкой кот,
Но время-непоседа,
Проходит и уйдет.

 

7.02.12

Он шел ночной дорогой, 
Блестели глазницы звезд, 
И млечный путь светился, 
Как небесный дымчатый мост. 
А он шагал по дороге, 
И от звука его шагов, 
Тьма жалась к обочине 
И выглядывала из-за кустов. 
На небе сияли звезды, 
И бледный бочонок луны, 
Висел над землей очень низко, 
Освещая его следы. 
Он все шел по дороге 
Из ночи в серую муть, 
Сами несли его ноги, 
И боги хранили путь. 
Он шел, ни кому не молясь, 
Никого ни о чем не прося, 
И тени убегали, кривясь, 
А ветер шуршал, веселя. 
Он вошел в молочный туман, 
Рассвет отбелил восток, 
Он шел, куда ноги несут, 
По паутине чужих дорог. 
И вот, когда туман поник, 
И жался к ногам как пес, 
Он увидел рядом чистый родник 
И рассмеялся до слез. 
Он наклонился и выпил воды, 
Он умылся и сел отдохнуть, 
Чтобы встретив рассвет, 
Были силы идти, 
И дальше держать свой путь.

1.03.12

Есть ощущение второго дыхания, 
Дышит мне в спину, ища подаяния. 
Что мне ответить дыханию вслед? 
Весь этот бред мне только во вред. 
Я понимаю, не будет науки, 
В этом движении суки от скуки, 
В сплюснутом бегстве реки от себя, 
В лунном свечении бег серебря. 
Я заметавшись в пространстве неверном, 
Утром проснусь в сознании скверном. 
Есть ощущение полета птенца, 
И осознание начала конца.

 

Безпутица 

2.03.12

Запутались граждане, за путные,
Распустились сограждане распутные,
И беспутные, бездорожные,
Все болотные, не осторожные,
Кто за путался, кто распутался,
Кто за путина, кто без путина,
Да какая к чертям разница,
По любому дорога - задница,
Нам что путному, что беспутному,
Что навальному, что подвальному,
Что завальному, что провальному,
Все одна дорога распутная,
Все одна дорога беспутная,
Бездорожная, осторожная,
Хоть болотная, да хоть тошная.
А весной все дороги беспутные,
Все дороги болота распутные.
Из болота по кочкам запрыгаем,
От не выборов к чертовым выборам,
Где дороги бегут-разбегаются,
И без Путина все получается.

2.04.12

Я слышу осторожные призывы
Признать, что гуманизм здесь не пройдет,
И Просвещение вело нас только в омут,
Но Пасха новый всем огонь зажжет.
И Патриарх качая головой-кадилом,
Покажет неугодным мать Кузьмы,
Еретиков он всех сведет в могилы,
И вдоль дорог натыкает кресты.
Признают пропагандой атеизма
Весь дарвинизм от клеток до людей,
И всем за насаждение гуманизма
Сам Патриарх отвесит пиздюлей.
Сожгут произведения Толстого -
Все строго, по решению суда,
И будет нас вести вперед дорогой
Похожая на свастику звезда.
Перекреститесь! Что Европа, Запад -
У них проблемы, с нами - нефть и газ,
Мы сохраним трубопроводы-вены,
И сохраним ненужный Автоваз.
В преддверии Победы над фашизмом,
Мы геев всех отправим в лагеря,
И коммунизм признаем экстремизмом,
А Президента - фюрером Кремля.

 

30.04.12

Бывают сны - молочные туманы,
Плотнее и реальнее чем ночь,
В них утопаешь весь какой-то пьяный,
И нет сил гнать из головы их прочь.
Они живые, в них дыханье Бога,
И прочей ирреальной чепухи,
Толпящейся у сонного порога,
Как в поле позабытом лопухи.
В тех снах нам уготованы свиданья
С самой судьбой и с теми кого нет,
И чтоб от сна такого пробудиться,
Приходится из тьмы всплывать на свет.

Фарфоровый месяц

12.01.13

В бледной луже фонарного света
Колюче снежинки блестят,
Осколок блюдца - Фарфоровый Месяц,
Бросает застенчивый взгляд,
На танец снежинок, на бледную лужу,
На заледеневший фонарь,
На иней стеклянный, на холод железный,
На всякую Божию тварь.
Кому-то не спиться,
И в желтые окна Фарфоровый Месяц глядит,
Он по губам читает молитвы,
К тому, кто всегда простит.
Ведь тот кто прощает, всегда вопрошает,
Из Месяца клея Луну - кому там не спиться,
Кто к Богу взывает, как он в Гефсиманском саду.

 

7.02.13

Русские могут быть кем угодно:
Левыми, правыми и безыдейными.
Быть могут нацистами и антифашистами,
Быть коммунистами и онанистами,
Могут быть геями и христианами,
Быть педофилами и бизнесменами,
Могут ментами быть и режиссерами,
Порноактерами, героями, ворами....
Только скажите, как так получается,
Что даже таджики из нас получаются?

Спартанская твердость

4.02.13

Твердо и смело сжав ягодицы,
Чтоб не проник к нам враг,
Как в Фермопилах стояли спартанцы
Так и у нас стоят.
Детей защитим от влияния вредного,
Чтобы, когда подрастут,
Знали, что лишь депутаты Госдумы
Граждан своих е*ут.

 

Охота

12.03.13

На улице ярко солнце горит
Жадно вгрызаясь в лёд
Глупая птица на ветке сидит,
А на подоконнике - кот.
Думает птица - нету причин
С ветки прочь улетать.
Солнце греет и хочется петь,
И на прохожих срать.
Но кот не дремлет,
Прищурив глаз, нервно стучит хвостом.
Примерится, прыгнет...
И вот те раз! Встретится со стеклом.

 

18+

20.03.13


Решил товарищ Железняк
В СМИ не пускать Баркова,
Барков же показал кулак
И хуй достал свой снова.
И тень его во тьме ночной
Гуляет в Интернетах,
Трясет повисшею елдой,
В разнузданных комментах,
И Пушкин: "Это наше все!" -
Воскликнет из могилы, 
И чуть фальшиво пропоет
Скабрезные мотивы.

 

 

ElijahCrow
Вечером, 14-го числа Я, кажется, буду готов, сидеть  в полумраке и читать свои стихи вслух. Может быть даже для кого-то еще. Кроме себя.
И да. Я сейчас пьян.Простите. Если что.
ElijahCrow
 
Железный трон останется пустым,
Огонь пожрет кольцо Всевластия.
Над Мордором клубится едкий дым,
Но этот эпос, впрочем, не о власти.
Профессор грудью встал за старый мир,
За древний дуб, за сонные Засумки,
За королевский суд и королевский пир...
У Мартина обратные задумки.
Он погружает в средние века,
Как будто бы они - ушат помоев,
И автора тверда всегда рука,
Когда на гибель шлет своих героев.
И власть - не важно кем она дана,
Кольцом, почтенным магом или правом
Одна простая истина видна:
Утопит власть вас в месиве кровавом.
Как с орками поступит Арагорн?
Как много человек сожжет Дейнерис?
Харад и Дорн, Ходок и Саурон,
Во льде и пламени переплелись и спелись.
Железный трон останется пустым,
И можно спорить без конца о власти,
Но Средние века проглотит черный дым,
И Возрождение разрубит их на части.
Мечтой о лете, песней о весне
Оно разрубит, и отступит холод,
И только в смутном и тревожном сне,
Мы по зиме вдруг испытаем голод.
ElijahCrow
Небо, с которого он упал, целую вечность назад, было голубым и безмятежным.
«Почему я не умер?» - подумал он, глядя на небо, обрамленное зеленью листвы.
Двигаться не хотелось. И не моглось.
«Почему я не умер?» - повторил он безмолвный вопрос.
Его спасательная капсула, проделав в изумрудно-ровном и умиротворенном море дикого леса дыру, опалив ветви и стволы вековых деревьев, достигла самого дна. Он выжил и теперь лежал среди обломков, не в силах пошевелиться. Лежал и равнодушно смотрел на небо. Только один вопрос мучил его: почему он не умер.
Его звали Игорь. Двадцать один год, холост. Рост – метр восемьдесят два, вес семьдесят четыре, окончил… все это так не важно, теперь…
Игорь попытался встать. Со стоном он приподнялся на локте. Грудь жгло, к горлу подкатила тошнота... как называется эта планета?.. – в голове колыхнулось, выплыло неприятное название – Содом. Ну, да, кажется, так ее все называли. Содом или Радуга.
Там, в небе над Радугой, наверное, продолжался бой. Кто, с кем… Игоря теперь это мало заботило. «Надо выбираться отсюда» - мелькнула мысль. Перед глазами все плыло, однако Игорь сумел встать на четвереньки.
- Что, приятель, подбили? – задиристо прощебетал из зеленой листвы чей-то голос. Игорь дернулся. Оседлав толстую ветку, где-то на высоте полутора метров от земли сидел сероглазый парень в зеленом комбинезоне. Взгляд сероглазого не предвещал ничего хорошего. «Меня сейчас еще и поимеют» - подумал Игорь, а сероглазый, будто угадал, о чем думал сбитый. Резво спрыгнув с ветки, он, встав в позу Робина Гуда, убийственным тоном сказал:
- Ну что, пройдем в клизменную?
Игорю было совершенно не до шуток. Его вывернуло, а руки и ноги подкосились. Он неминуемо встретился бы с собственной блевотиной, но кто-то как котенка схватил его за шкирку и пробасил:
- Хватит шутить Фей Лан, не видишь парню плохо.
- Тролль, ну ладно тебе…
- Пошли в лагерь, - сказал Тролль, после чего перекинул вялое тело Игоря через плечо и шумно зашагал через джунгли. Тролль все же был человеком. Только очень большим и сильным. Под его мерную тяжелую поступь Игорь вырубился.
«Земля, да-да, наша далекая Великая Родина, погрязла в грехе, смраде, извращениях и анархии. Но самое мерзкое, что земные власти позволили грязным извращенцам основать новый Содом – целая планета отдана им на поругание! Целая планета содомитов! Мы должны сжечь эту проклятую колонию, как некогда Господь сжег Содом и Гоморру на матери-Земле. Мы должны – во славу Божью, ради наших детей, ради нашего будущего. Они не остановятся на одной планете, нет! Содом расположен в самом сердце нашего сектора космоса и оттуда зараза гомосексуализма распространяется по всем колониям Союза. Вам не стоит бояться этих содомитов, в распутстве и пьянстве, в уходе от традиционных ценностей они утратили способность быть настоящими воинами. Их мужчины – как бабы, а женщины – как мужчины, но разве может женщина сравнится с настоящим мужчиной? Разве может женщина быть воином? Удел женщины – дом, очаг, дети… их дома – груды камней, очаги не горят, они вымирают – потому что женщины заняты не своим делом. Придет час и мы дойдем до Земли, но сейчас нам необходимо покончить с величайшим злом во вселенной – планетой Содом, которую эти нелюди называют Радугой»…

Игорь хорошо учился в школе, но больше преуспел в гуманитарных дисциплинах – истории, литературе и основах традиционной культуры. Он делал успехи на уроках патриотизма, гражданской обороны и физкультуры. По окончании школы Игорь поступил в летный колледж. Потом – служба…
Игорь неожиданно понял, что лежит на мягкой травке, а правую щеку пригревает солнечный лучик. Приоткрыв глаза, парень тут же зажмурился от яркого света. Чувствовал он себя теперь намного лучше. Потрепано, но не разбито. И прошла тошнота, осталась только неприятная пустота в желудке.
- Пришел в себя? – послышался возле уха знакомый голос. Голос немного сипел, но в целом звучал бодро.
- Макс! – воскликнул Игорь и решительно подскочил. Голова немножко кружилась. Игорь сидел на траве, на краю огромной поляны в окружении дикого леса. Поляна была утыкана палатками и фургонами. Рядом с Игорем, по-турецки скрестив ноги, сидел его давний приятель и сослуживец – черноволосый кареглазый Макс. Алый летный комбинезон на Максе был подран, прожжен и представлял жалкое зрелище. Сам Макс был бледным и небритым. Сколько же времени прошло? Игорь повторил вопрос вслух.
- Тебя доставили только сегодня утром. А так прошло два дня, - ответил Макс, - меня сбили почти сразу после тебя. Кажется, кампания против Содома провалилась.
- Черт! – раздосадовано прошипел Игорь. – Это лагерь для военнопленных?
- Ну да, лагерь… здесь не так уж и плохо. Кормят хорошо, обращаются ласково. Далеко все равно не уйти.
- Кто-то пробовал?
- Пробовали: и нападать на охрану и просто бежать – бесполезно, - пожал плечами Макс. – Те, кому удалось уйти в лес, вернулись под конвоем десять часов назад.
- Дерьмо!
- Ну, может быть, - пожал плечами Макс. – Я вот все думаю…
Макс вдруг замолчал, и как-то странно посмотрел в сторону.
- О чем думаешь? – спросил Игорь.
- Так… не важно, - Макс махнул рукой. – Просто я не понимаю: зачем нам эта война?! Господи, я просто хотел летать…
- Они – враги, - твердо сказал Игорь. – То, что они делают – противоестественно и мерзко.
- А война и убийство – это не мерзко? Пусть бы и жили себе.
- Ты не понимаешь. Это они начали войну. Они строят козни Союзу, они хотят уничтожить нас – нашу культуру, наши традиции. Они поддерживают отщепенцев, спонсируют «правозащитные организации», которые пропагандируют гомосексуализм и прочие извращения. Можно подумать у педиков могут быть какие-то права.
- Но правозащитные организации защищают не только гомосексуалистов.
- Это не делает их меньшими педиками, чем они есть. Они бросают вызов нашим ценностям, нашему обществу, власти, подрывают обороноспособность Союза… Землей сейчас правят сексуальные извращенцы и потомки этнобандитов, которые вынудили наших предков бежать в космос, на другие планеты и вести тяжелую борьбу за выживание.
- При этом Земля постоянно оказывала нам помощь и поддержку. Она никогда не отворачивалась от нас и их колонии, в том числе и эта всегда были дружелюбны. А мы… мы кривили лицо.
- Ты знаешь их дружелюбие – это попытка втереться в доверие и пристроиться сзади – Игорь хохотнул
- У меня здесь брат. Старший. Это был позор для всей нашей семьи, и я ненавидел его. А сейчас… сейчас, мне страшно: я все думаю где он, не случилось ли с ним чего… сможет ли он выстрелить в меня, а я – в него. Мне страшно, что я здесь как на ладони, чувствую себя почти голым, не смотря на эту дурацкую форму и меньше всего мне хочется слышать от тебя заученные проповеди из учебника, потому что ты, черт бы тебя драл, мой друг, а не полковой батюшка, и мне хочется довериться тебе и чувствовать твою поддержку… а ты смеешься.
- Мне тоже страшно, - признался Игорь. – Радует только одно: наши задницы пока что целы.
- Ну, видимо мы не в их вкусе, - хмыкнул Макс. – Черт, Игорь, меня всегда восхищало то, как ты способен веселиться в самой свинской ситуации.
-Уныние – грех, - пожал плечами Игорь.

Солнце припекало. Макс повел Игоря по лагерю. Здесь находилось еще несколько их знакомых, остальные были Игорю неизвестны. Они скитались так около часа, а потом Игорь заметил какое-то движение у границы джунглей. Из зарослей показались три человеческие фигуры. По форме и тому, что двое из появившихся – огромный бородатый парень и худой юноша – были при оружии, Игорь сразу признал в них аборигенов.
- Вот и наши враги, - бросил Игорь Максу.
Троица двигалась к центру лагеря. Двое – бородатый и худой остановились перед одним из фургонов. Фургоны были хаотично раскиданы по всей поляне, но этот располагался в самом центре. Третий – сухой высокий старик скрылся внутри. Вскоре люк на крыше фургона открылся, и старик вылез оттуда. Оглядев лагерь, он заговорил:
- Уважаемые граждане Союза! Час назад правительство вашей державы, так и не сумев захватить планету, предъявило Свободной Планете Радуга ультиматум. Если в течение двенадцати часов мы не передадим всех пленных властям Союза и не прекратим огонь, ваша держава начнет бомбежку планеты. Конечно, если мы выполним все требования, Союз уже ничего не удержит от уничтожения Радуги. Впрочем, учитывая угрозу, Союз и сейчас мало что удерживает от претворения в жизнь своей чудовищной идеи. Поэтому, руководствуясь исключительно гуманными соображениями и возможностью спасти несколько сотен жизней, Свободная Планета Радуга решила удовлетворить требования Союза. Вас всех доставят в космопорт и погрузят на челноки. Вы все – пилоты, поэтому с управлением должны будите справиться.
По толпе пленных волной прокатился гул. Макс прошептал Игорю:
- Они тянут время. Видимо надеются, что Земля придет на помощь.
- Но и наши должны это понимать, верно? – вздернул бровь Игорь. – Похоже, мы проиграли и пытаемся сохранить лицо.
- Может быть… - поджал губы Макс, раздумывая – А может, и нет.
- Что ты имеешь ввиду?
- Я слышал… - Макс замолк. – Я не уверен, что стоит об этом говорить. Здесь и сейчас.
- Но ты уже начал, Макс. Так чего тянуть-то?
- Нам надо встать в очередь на погрузку в фургоны. Давай займемся этим. Потом… если будет возможность, я все объясню. Наше командование – не такие лохи, какими кажутся.
Игорь нахмурился, но ничего не сказал. О чем таком может знать Макс? Игорь задумался. Он никогда особо не… анализировал своего приятеля. Макс был весел, напорист, зол на язык. Любил выпить. Сослуживцы шутили, что у Макса на комме самое большое собрание порнухи в Союзе. Но это все не то… Макс… он всегда оказывался там, где велись интересные разговоры или происходило что-то интересное. Он часто водился с довольно сомнительными людьми, при этом сам всегда был предельно… патриотичен. Было в нем что-то… какая-то двуликость.
Они встали в очередь на погрузку. Игорь с головой ушел в воспоминания.

Корабль спал. Только приглушенный гул проходил по стенам – отзвуки работающих двигателей и систем жизнеобеспечения. Бледная полоска света скользнула и исчезла: дверь каюты открылась и закрылась совсем бесшумно. Но Игорь уже проснулся. Он бы все равно встал: накануне он выдул слишком много сока, и теперь страшно хотелось в туалет. Видимо не ему одному.
Тихо, чтобы никого не разбудить Игорь вылез из койки. Натянув штаны и майку, он неслышно покинул темное спящее царство. Длинный коридор заливал приглушенный рассеянный свет. Здесь было намного прохладнее, чем в каюте. Игорь поспешил по нужде.
Уже возвращаясь, он услышал голоса. Шептались двое, звук доносился из бокового коридора, где располагались каюты офицеров.
- Тише, дурачок… - шептал один.
- Здесь все спят. Никто не слышит, – шептал другой.
- Ты не знаешь. У этих везде есть крысы, - отозвался первый.
- Не бойся, ничего не бойся, - шептал второй и рассмеялся. И по смеху Игорь понял, что это Макс.
Через несколько дней одного из офицеров арестовала флотская тайная полиция по обвинению в государственной измене.

Очередь подошла к концу. Пленники плотно забились в фургон. Прошло несколько минут и все почувствовали движение. Короткое пленение подходило к концу.

- Ты чего молчишь? – вывел Игоря из задумчивой полудремы Макс.
- Кажется, это ты хотел мне что-то рассказать, - пожал плечами Игорь.
- Не здесь же, - ухмыльнулся приятель, обводя взглядом усталые лица товарищей по несчастью.
- Ну тогда… - начал Игорь, но не закончил. Раздался непонятный грохот, и фургон тряхнуло.
- Что за… - ругнулся кто-то рядом.
- Всем сохранять спокойствие – раздался откуда-то сверху спокойный голос того сухого высокого старика, что толкал им речь на поляне лагеря. Но никто не успокоился: вдруг стало ясно различимо неприятное шипение.
- Газ! – крикнул Макс. У Игоря все поплыло перед глазами, и он отключился.

Голова болела невыносимо. Тело горело. Игорь разлепил воспаленные глаза. Он лежал на чем-то довольно мягком. Была непроглядная ночь, но где-то рядом горел костер. Свет от живого огня выхватывал из тьмы стволы деревьев, кривые ветви и резные листья. Дым поднимался вверх и терялся. Деревья росли так плотно, что неба видно не было. Игорь повернул голову. Перед костром сидел Макс и трое содомитов: те двое, что подобрали Игоря после падения на планету и еще высокий старик. Этот дед первым заметил, что Игорь пришел в себя. Он пробуравил пленника взглядом светлых ярких глаз и улыбнулся.
- Я рад, что ты пришел в себя, Игорь. Меня зовут Эрн, – сказал он. Остальные синхронно повернули головы к лежащему на земле Игорю. Макс подскочил и склонившись над другом взволнованно спросил:
- Ты как?
- Как мешок с дерьмом после хорошей пьянки, - почти простонал Игорь. Услышав ответ, Макс облегченно расхохотался:
- Ну, раз ты еще в состоянии так витиевато выражаться, значит все в порядке.
- У меня жар и ужасно болит голова.
- В аптечке есть что-то от головы. Дать? – пробасил здоровенный детина – как там его называл этот щуплый? Тролль, кажется.
- Дать, - ответил за друга Макс. – А от жара ничего нет?
- Увы, - развел своими ручищами Тролль.
Проглотив таблетку, Игорь выдавил из себя сухое «спасибо». В ответ Тролль криво усмехнулся.
Немного придя в себя, Игорь обратился к Максу:
- Что произошло?
Но за Макса ответил старик Эрн:
- Кое-кто из ваших сумел десантироваться.
- Наши обстреляли колонну и распылили убийственный газ, - пояснил Макс. – Слава Богу, рядом с нами на стене висел респиратор.
- Респиратор? – Игорь нахмурился.
- Ну да, - кивнул Макс, - ты, видимо, его не заметил. Но там вдоль стенок фургона висели респираторы. Как раз на такой случай. Я еле успел его надеть, схватил тебя за шиворот и потащил к дверям, но тут громила – Макс кивнул на Тролля – вышиб эту самую дверь и с ревом нас сцапал.
- Я успел вытащить еще троих, но потом пришлось отступить, - пробасил Тролль – респиратор у меня был, конечно, но ваших было слишком много.
- Короче, наши отбили фургоны, но при этом угробили почти всех пленников, - закончил Макс.
- О, Господи. Это ужасно! – воскликнул Игорь. Макс плотно сжал губы и, посмотрев на друга, заговорил. В глазах его была тьма:
- Когда мы добрались до этого места, я упал на землю и…. Нет, я не плакал. Я просто лежал, и меня трясло. Где-то около часа.
- Наши не знали, что внутри фургона - свои, - убежденно проронил Игорь.
- Они знали, - тихо-тихо произнес молчавший до этого щуплый Фей Лан. – Эти чертовы ублюдки все знали. Теперь они трезвонят, что мы уничтожили пленных и готовятся бомбить планету.
- Я же говорил тебе, что наше командование – не такие придурки, какими пытаются казаться, - так же тихо добавил Макс.
- Я не верю, - мотнул головой Игорь.
- Это был приказ с самого верха. От самого Лидера. Согласовано и одобрено Патриархом. Знало всего несколько человек. – Макс грустно посмотрел на приятели и добавил - Я об этом тебе и хотел рассказать.
- Ты-то откуда знаешь?
- У меня был друг… офицер. Он ходил в любимчиках у капитана Введенского. Знаешь, Введенский питает слабость к молоденьким смазливым офицерам. Так вот, этому молоденькому офицеру Введенский проболтался… или не проболтался, а тот сам как-то узнал. Короче этот глупый офицер узнал, что готовиться чудовищная провокация и военное преступление, но он почему-то решил, будто бы это все – инициатива Введенского. И рассказал мне. Он собирался вообще доложить куда следует, но я… я его опередил. – Макс сглотнул.
- Ты рассказал все флотским гэбистам?
- Игорь, я сам – флотский гэбист. Точнее – крыса, которая докладывает, куда надо о… всяком. За небольшую прибавку в жаловании, конечно. Вино и девочки – знаешь как это накладно?
- И что дальше?
- Мне сказали, что со всем разберутся, а потом этого офицера арестовали. И тогда я понял, что приказ был с самого верха. О таких приказах давно говорят в сомнительных компаниях.
- Я никогда не вращался в сомнительных компаниях, Макс.
- Ты слишком правильный, Игорь.
Издалека Фей Лан фыркнул и весело заметил:
- Ага, натурал до мозга жопы, братец.
- Вадим! – закатил глаза Макс.
- Вадим? – нахмурился Игорь.
- У меня теперь новое имя, - весело ответил Фей Лан. – Старое, я оставил там же, где распрощался с девственностью: на своей ущербной и далекой родине.
- Это мой брат, - пояснил Макс.
- Удивительное совпадение.
- Ничего удивительного, учитывая, что население Радуги всего двести тысяч человек, - отметил старый Эрн.
- Все равно это невероятно.
- Было бы невероятным, если бы Фей Лан не разыскивал своего брата, - улыбнулся Эрн.
Игорь чувствовал себя совершенно разбитым. Костер, человеческие голоса, зеленый полог, влажная тьма леса – все создавало удивительный убаюкивающий кокон. Игорь лежал, смотрел на звезды и медленно проваливался в сон…

-Что дальше? Есть какие-то новости с Земли? – слышал Игорь голос Фей Лана.
-Пока нет. – устало вздохнув отвечал Эрн. – Это нападение оказалось таким неожиданным… Помощи можно ждать со дня на день, однако, боюсь, Союз начнет бомбежку уже на рассвете.
- Но мы начали эвакуацию людей, да и система обороны планеты… - пробасил Тролль.
- Мы, правда, оказались не готовы, Тролль.
- Так дальше то куда? – повторил вопрос Фей Лан.
- В Убежище, – ответил старик – Вы знаете, где это. А нашим пленником знать не обязательно.
- Мы все еще пленники? – фыркнул Макс.
- Я не доверяю ни тебе, ни твоему другу, - сказал Эрн. – Вы всего-навсего глупые мальчишки, но… вы ведь были готовы убивать нас.
Макс промолчал.


Утро выдалось хмурым, пасмурным, душным. Весь день они шли куда-то: сначала прорубаясь через чащу, потом – вдоль насыпи монорельса. Прятались в тени, чтобы нельзя было засечь с воздуха. Вечером, они вышли к озеру. Насыпь монорельса тут обрывалась. Неимоверно большой красный солнечный диск закатывался за горизонт, за озеро, окрашивая воду. Максу и Игорю надели на глаза повязки. Их куда-то повели. Потом приказали остановиться. Затем пленники услышали слабое жужжание, лязг… когда им развязали глаза то вокруг был только серый бетон и тусклый искусственный свет. Их привели в какой-то бункер. Они долго шли по коридорам. Изредка встречались люди – мужчины и женщины – с ними конвоиры перебрасывались короткими нейтральными фразами. Наконец пленники оказались в большом зале, где собралось множество человек.
Игорь завертел головой: столы, люди, пульты, экраны с картами, графиками, цифрами… определенно штаб.
- Эрн, наконец-то! – пышная рыжеволосая женщина подлетела к их компании. Она была одета в какой-то немыслимый фривольный комбинезон, однако Игорь сразу понял, что женщина эта является высокопоставленным чиновником.
- Эй, Диана, не задуши меня в своих объятиях! – рассмеялся Эрн. Женщина рассмеялась, но старика все равно обняла и расцеловала, со словами:
- Как же мне не придушить деда моих внуков?..
- И внучки, - добавил Эрн.
- И внучки, - согласилась Диана – Ты не представляешь, как мы за тебя переживали с Реей. Она думала, что никогда не увидит свекра.
Любопытный Макс бестактно вмешался в беседу:
- У вас что, общие дети?
Диана и Эрн недоуменно посмотрели на него, а затем рассмеялись:
- Нет-нет, что ты! – дружно ответили они. Потом старик пояснил:
- Многие, конечно, вступают в такие альянсы, но не в нашем случае. Просто мой сын женат на дочери Дианы – Рее.
- Женат? На дочери? То есть он нормальный? – не удержался Игорь. Фей Лан презрительно фыркнул, Тролль что-то буркнул себе под нос неразборчивое, а Эрн с Дианой опять рассмеялись.
- Все зависит от точки зрения, юноша, - ответил, наконец, Эрн, - В любом случае, если человек гетеросексуален, это еще не делает его нормальным.
- Я просто думал, на Содоме… то есть, я хотел сказать на Радуге, живут одни пе… одни геи, - растерянно проговорил Игорь
- Как вы себе это представляете? – удивилась Диана – Из родившихся на Радуге детей вырастает точно такое же количество гомосексуалов как и на любой другой планете. Высокий процент геев на Радуге связан исключительно с эмиграцией. Только двадцать процентов взрослого населения планеты определяют себя, как гомосексуалы. Остальные – или бисексуальны или гетеросексуальны. На самом деле на Радуге проживает около 30 тысяч геев и лесбянок.
- Всего-то?! – воскликнул Макс. – Да в Союзе вашей братии в разы больше!
- В десять раз, по нашим прикидкам, - серьезно кивнула Диана.
Вдруг истошно взвыла сирена, что-то красное замигало на экранах. Тролль тут же сграбастал Игоря и Макса и повел их…. Они бежали по каким-то однообразным серым коридорам и Игорь совсем не запомнил дорогу. Потом Тролль толкнул их. Перед носом Игоря захлопнулась дверь.
- Все-таки мы пленники, - заключил Макс. Игорь кивнул и огляделся. Небольшая квадратная комнатка без окон, две койки. Выход в совсем уж крохотное помещение с душем и унитазом. Игорь лег на одну из коек.
- Думаю, нам остается только ждать…. – сказал он.
- Мы можем попытаться выбраться, - ответил Макс.
- Зачем?
В ответ Макс пожал плечами. Оно подошел к двери и толкнул ее.
- Она должна отъезжать в сторону, Макс. Толкая, ты ее точно не откроешь.
- Я хотя бы пытаюсь что-то сделать.
- Хорошо, Макс, - устало вздохнул Игорь, - Повторю еще раз свой вопрос: зачем?
- Тебе они уже нравятся? Ты хочешь остаться здесь навсегда? С этими… этими…
- Людьми, Макс. «Эти» называются людьми.
- Совсем недавно ты их называл «содомитами-извращенцами»
- Еще совсем недавно ты закатывал глаза и спрашивал меня: «Зачем нам эта война?!». А теперь с чего ты в бой рвешься? – парировал Игорь.
- Я хороший актер, друг мой. Мне важно было удостовериться в твоей лояльности. Тогда, в фургоне… я ведь спас тебя.
- Разве не это должны делать друзья и, тем более, боевые товарищи – спасать друг друга?
- Да, пожалуй. Поэтому я попытаюсь это сделать еще один раз: нам надо уходить. Если мы не уйдем, то погибнем.
- Ты это о чем?
- Помнишь, всем кололи сыворотку за две недели до высадки?
- Ну.
- Это не совсем…сыворотка. Понимаешь, мы… как бы это сказать-то?! Нас сделали биологическим оружием. Конечно, все население планеты не заразишь, но та зараза которую нам вкололи… у нее очень высокая смертность и осталось совсем мало времени, чтобы ее нейтрализовать.
Игорь подскочил на кровати:
- Постой! Ты хочешь сказать, что мы смертельно больны каким-то вирусом, которым еще и всех вокруг себя заражаем?
- Именно это я и хочу сказать, - кивнул Макс.
- Тогда почему ты ничего не сказал…
- Отвечу тебе тем же вопросом, что ты задавал мне: «Зачем?» - Макс развел руками.
- Но среди них – твой брат.
- Этот брат… - фыркнул Макс – Врагу такого братца не пожелаешь. Ты что, до сих пор не понял, что единственный шанс для тебя выжить – это держаться рядом со мной? Я смогу кое-что опустить в своих отчетах начальству и в них не будет упоминаться о твоих сомнениях и проявленной симпатии к местному населению.
Игорь схватился за голову и крикнул:
- Макс, я не понимаю тебя! Ты же сам такой же, как они. Я знаю, ты спишь с парнями. И с тем офицером, которого арестовали, ты спал, и, возможно, с Введенским и Бог весть с кем еще!
- Я с ними не спал, а только трахался. В этом-то и заключается мое главное отличие от местных выродков.
Не сдержавшись, Игорь набросился на Макса с кулаками. Макс только криво усмехнулся, увернувшись от кулаков, он толкнул Игоря и тот упал. «Что-то странное» - подумал Игорь. Голова неестественно кружилась и к горлу подкатывала тошнота. «Что со мной?» - думал он, и словно в ответ на свои мысли услышал ответ:
- Я же говорил: тебе недолго осталась. Скоро симптомы станут очевидны, и ты умрешь.
У Игоря все плыло перед глазами, он заметил, как в сторону отъехала дверь. В ушах стоял оглушающий звон. Звон нарастал, Игорь тонул в этом звоне. Он судорожно открыл рот, словно пытаясь сделать глоток воздуха. А после наступила темнота.

Шипение… шипение из которого пробиваются обрывки фраз: «…следние новости», «…бежка планеты», «многочисленные жерт…», «…дут бои», «…лы Земного Альянса дали решительный отпор агрес…»… Шипение… шипение превращалось в невыносимый звон, после которого была тишина. И немота. Калейдоскоп невероятных красочных картинок, которые сменяли друг друга с дикой скоростью. А потом сквозь весь этот бред опять пробивалось шипение и обрывки фраз: «…сяч человек оказались заражены», «…реди них представители планетарного совета Эрн Фалькон и Диана Грант». Щелчок!

- Мне вот любопытно: почему ты, изменил свое мнение о нас? Почему подрался с Максом? Наверное, мне никогда не узнать ответа на этот вопрос… - услышал Игорь тихий голос Фей Лана.
- А я и не изменил своего мнения о вас. Вы – мерзкие, отвратительные содомиты, - хрипло ответил Игорь. Он хотел рассмеяться, но из груди вырвался только сухой страшный кашель.
- О, ты очнулся! – радостно воскликнул Фей Лан и добавил - Мы уже потеряли всякую надежду…
- Отыметь меня во все дырки? – Игорь опять закашлялся – Можно я не буду открывать глаза?
- Не открывай. Смотреть тут совершенно нечего. Мы на карантине. В лесу. В палаточном городке.
- Ладно, - проронил Игорь. – Все что случилось, Фей Лан… Ты ведь хочешь услышать ответ на свой вопрос?
- Тебе нельзя много говорить.
- Врачи всегда так говорят. Это все ерунда. Кажется, они тем самым просто пытаются заставить пациентов молчать… - Игорь опять закашлялся.
- Жуткий кашель.
- Каждый раз вместо смеха… Так вот. Дело не в том, что я стал думать о вас как-то иначе. Просто я о себе стал думать намного хуже. А это меняет… все.
- Ты хороший человек, Игорь.
- Но я не лучше тебя. И… я просто понял… понял, что основное различие между людьми пролегает не в том, что они любят, а в том, что они ненавидят. Я ненавижу предательство, подлые удары в спину, лицемерие и обман. Макс… Извини Фей Лан, но твой брат, когда я на него набросился, олицетворял все то, что я ненавижу. Это было крушение всего.
- Я понимаю тебя. Мы ведь выросли на одной планете Игорь. Но почему, почему ты раньше не видел той лжи, лицемерия, того ханжества, которыми пропитана твоя… наша Родина? – с горечью спросил парень.
Игорь попытался открыть глаза. Он хотел посмотреть на Фей Лана и у него это получилось. Он ожидал увидеть то лицо, которое помнил, но его больше не было. Правый глаз Фей Лана скрывала черная повязка, левую щеку рассек глубокий неровный шрам.
- Что с тобой? – спросил Игорь.
- Ерунда, - криво улыбнулся Фей Лан. – Мне обещали новый глаз, да и шрам этот – не навсегда. Я красавец, верно?
- Верно, - улыбнулся Игорь. Фей Лан улыбнулся в ответ и заметил:
- Тебе нужен покой, а мы что-то разговорились. Ты лежи и набирайся сил, а я – пойду. И ты не прав: главные различая между людьми, пролегают в том, способны они любить кого-то кроме себя или нет.
Игорь остался один. Он смотрел на серый брезентовый потолок, но не видел его.

Союз объединял несколько планет, а Игорь родился на самой прекрасной из них – Родине. На Родине был всего один город – Владимир. Он стоял у подножия белоснежной горы, на берегу серо-голубого океана. От города вглубь единственного на планете континента убегали серые нити дорог. Они вели к отдаленным поселкам, но в них Игорь никогда не был. Он так мало где был, и так мало что видел...
На Родине было тихо и спокойно. Там было хорошо и красиво. Игорь любил встречать рассвет на галечном пляже. Солнце поднималось над недвижимой серой водой залива – огромное и яркое. Будущее казалось простым и ясным. Сначала он встречал рассветы в одиночестве. Потом стал приходить с девушкой. Не всегда с одной и той же, но…


- Я ведь любил их. Не может быть, чтобы не любил… - пробормотал Игорь вслух.
- Тебе лучше? – раздался тихий и спокойный голос Эрна.
- Что? – Игорь открыл глаза. Эрн сидел точно там, где раньше сидел Фей Лан. Только лицо Эрна не было искалечено. Правда старик выглядел очень усталым и похудевшим.
- Я в порядке, - твердо произнес Игорь.
- Ты говорил во сне.
- Я думал о доме.
- Понятно, - Эрн улыбнулся.
- Я поправлюсь?
- Ты ведь не это хочешь спросить.
- Я смогу вернуться?
Эрн качнул головой:
- Не знаю. Ты в списках тех, кого «зверски убили проклятые содомиты», - старик усмехнулся.
- По крайней мере, меня не объявили национал-предателем.
- Для тебя это важно?
- Это важно для тех, кто ждал меня дома.
- Родители?
- Не только...
- Здесь много хороших девушек, Игорь.
- Здесь много хороших людей. Мне кажется, это важнее – улыбнулся в ответ парень.
- Не без этого… - фраза утонула в грохоте внезапно начавшегося тропического ливня.

*****
Последние капли дождя ударили о брезент палатки, а потом все стихло. Вдруг радостно защебетала какая-то птица. Сквозь брезент Игорь почувствовал: проглянуло солнце.
В палатке никого не было. Игорь встал с кушетки. Ноги подкашивались. Голова кружилась от слабости. Рывком он откинул полог. В глаза ударил яркий солнечный свет. Он увидел поляну, людей, толпящихся на ней… сотни сияющих любящих глаз. Игорь выхватил из толпы стройную фигурку Лана. Лан отчаянно улыбался. Встретив взгляд Игоря, он подмигнул и крикнул:
- Выше, смотри выше! – Игорь устремил взор к небу. Там была радуга и она была прекрасней всего на свете.
 
ElijahCrow

(Old Russian Horror)
Ночь. На кладбище дорога,
треплет ветер волосы,
Режет старая аллея
лунный свет на полосы.
Там, на кладбище могила
не зарытая,
И дубовая колода
не закрытая.
И к могиле той идет 
Ванька пьяненький,
Слезы горькие все льет,
дурачок по папеньке.
Горшок с мясом он несет,
ветер слушает,
Там на кладбище отец
мясо скушает.
А дорога все идет
не кончается,
На пригорок небольшой
поднимается.
И на каменных крестах
сидят вороны,
Головами птицы крутят
во все стороны.
Вот могила: на земле
рана рваная,
А у Вани в голове
песня пьяная.
Ставит с мясом он горшок:
«Не вам, вороны!» -
А по небу облака
летят порваны.
Вдруг глаза открыл мертвец,
сел и скалится,
Воронье со страшным шумом
разлетается.
Ваня дернулся, упал,
крикнул вороном,
Страх ладонью по спине
провел холодом.
Видит белые клыки
губы серые,
Сердце бешено стучит:
«Что я делаю?»
Смотрит на него упырь,
улыбается:
«С тебя мясо, мой сынок,
причитается,
Если мяса нет с собой,
схвачу как крысу,
В горло белое вопьюсь,
кровь всю высосу»
«Что ты папа! Вот горшок,
мяса полный -
Тут же Ваня закричал – 
Знаю, ты голодный!»
«Ты ли это, старший сын,
нрава смелого,
Тот, которому хотел дать
коня я белого?!»
«Нет, - тут Ванька отвечал – 
самый младший я,
И не знаю ничего
про того коня».
Скушал мясо все отец,
в гроб улегся,
Как пропели петухи
и туман растекся.
Вот вернулся Ваня в дом,
ждут его там братцы
И над Ваней-дурачком
принялись смеяться.
Ночь вторая. Нить дороги.
Тени, ветер, свет луны,
Слышит Ваня свое сердце
И тяжелые шаги.
Вот погост, стара ограда,
За оградой – мертвецы
Все лежат, и только батя
Кровяной ждет колбасы.
Видит Ваня – сердце в пятки,
Вот отец стоит седой,
И причмокивает сладко,
Косит взгляд голодный, злой.
«Здравствуй, папа!»
«Здравствуй, сын мой!
Что принес сегодня, а?
Страсть как хочется, сыночек
Сладкой крови и мясца!»
«Каша есть, свинина в каше,
Хлеб, яйцо, а выпить – квас»
«Мяса! Мяса! Дай мне мяса!»
И мертвец пустился в пляс.
В третью ночь приходит Ваня,
Ноги подгибается,
А мертвец его встречает,
Криво улыбается.
Накормил его Ванек,
И глядит с опаской,
А восток на горизонте
Красит алой краской.
Заспешил старик в могилу,
Обнял на прощание,
И Ванюше, под конец,
Прошептал послание.
«Выйди в поле» - говорит, -
«Выйди, как стемнеет
Ветру дикому скажи,
Что он шуметь не смеет»
И заклятью научив
В гроб мертвец забрался,
А Иван домой бежал,
Как за смертью гнался.
В небе полная луна,
Будто черта рожица,
Вышел в поле дурачок,
Ветру злому молится.
Гнется бледная трава - 
Прямо в море волны,
Звезд горящие глаза
Печальны и безмолвны.
Топнул дурачок ногой,
Крикнул в тьму ночную,
Призывая на поклон
Силищу степную.
Крикнул: "Встань передо мной,
Демон, Сивка-Бурка,
Словно Ад пред вечной тьмой,
Стой пред мной Каурка!"
Тут вдруг треснула земля,
В грохоте и пыли,
Искры алого огня 
В небо вихрем взмыли.
Ад раскрыл свои врата
Пылающие грозно
Стали вороны орать...
Да только было поздно.
«Вот и сказке тут конец» -
Думал Ваня тихо,
«И зачем, дурак такой,
Разбудил я лихо?»
 
ElijahCrow
Иногда осень все-таки подкатывает. К самому горлу. Комом. Отдается беспричинной ноющей болью где-то в районе сердца. И осенний цвет волос, и дружеские улыбки, и вечные шуточки - все перестает иметь какое-либо значение. В такие моменты даже не пьянеешь от алкоголя, пьешь как воду. Это состояние забирания с ногами в кресло, укутывания в плед с чашкой кофе в руках. Кофе обязательно должен пахнуть корицей, отдавать цитрусовым ароматом, а для вкуса в него еще можно налить виски. Такое настроение, когда не знаешь - орать тебе и бежать куда-то сломя голову, или зарыться по уши в простыни и одеяла. Ощущение пронзительного одиночества обычно накатывает осенью и не важно есть ли кто-то рядом с вами. В такие дни не спасают ни теплые коты, ни жена, ни безудержные попойки с друзьями. Даже секс оставляет легкий налет грусти и привкус горечи. Осень - прекрасное время для того, чтобы ощутить себя пассажиром гробовозки, несущейся к неизбежному финалу. Впрочем, потом ты вспомнишь, что путь долг, кто-то отпустит пошлую шуточку, а алкоголь все-таки сделает свое дело - на лице проступит пьяный румянец, и ты улыбнешься, как Чеширский кот.
ElijahCrow
В темноту моей маленькой комнаты
Проникал бледный холод луны,
Простыни были скомканы,
И под сердцем скреблись коты.
Так комфортно и так мучительно,
Тратить время на споры с собой,
И чертить на стекле запотевшем
Контур смерти несмелой рукой.
Дни текли белоснежны и прокляты
Я бродил бледно-черной змеей,
Не решаясь выйти из комнаты,
Перестать быть самим собой.
Мы взрослеем и мы меняемся,
Тратим время, как богачи,
Мы не тем богам поклоняемся,
Душим пламя тонкой свечи.
Лунный свет свои серые локоны, 
Так смешно и наивно лил, 
На ограды, что были сломаны, 
На полки одиноких могил.
Все долги не будут уплачены, 
Кто захочет со мною в Ад? 
И кредиты давно потрачены, 
Слов не взять, не вернуть назад.
Меня било, бросало и резало,
Те кто рядом - терпели, молясь,
Что сказать? Со мною так весело,
Погружаться в пошлость и грязь.
ElijahCrow
Когда-то я был моложе,
Стеснительный и невинный,
А рядом, с опухшей рожей
Ангел сидел бессильный.
И волосы были длиннее,
И робок нетрезвый взгляд,
Я с возрастом стал наглее,
Рассматривать всех подряд.
Я так наивно влюблялся,
По-глупости был не смел
Я меньше и горше смеялся,
И мало чего умел.
Я стал намного циничней,
И радость простых утех,
Теперь для меня привычней -
Вино, поцелуи, смех.
Я стал откровенней и площе,
От неизбежных утрат,
Я легче стал и толще,
Стал чаще использовать мат.
Я стал намного взрослее,
Но стоит о том жалеть?
Теперь я намного злее,
И не хочу стареть.
ElijahCrow
Все распадаются на пары
И кто-то чертит в темноте
Свои кровавые узоры,
Ножом по чьей-нибудь спине.
Все собираются попарно, 
Идут, стучат в глухую дверь, 
Смеются от души и жадно, 
Забыв про груз своих потерь.
Все разлагаются у бара,
В углах и тихих закутках,
В объятьях пьяного угара,
Забыв про стыд, отбросив страх.
Все разбредаются по парам,
Сидят и смотрят на закат,
Но их сердца наполнит жаром,
Коньяк, любовь и шоколад.
ElijahCrow
Настоящие страшные сказки,
На вкус горьки и правдивы,
В них нет отвратительных клоунов,
По форме они красивы.
В них есть ощущение жути
И неизбежности смерти,
Сюжет в них немного спутан
И полон тоской о лете.
Настоящие страшные сказки
Рассказывать надо взрослым,
Они как смешные расскраски
Напоминают о прошлом.
В них гибнет любая вера,
И вязнет надежда в строках,
В унылости голого сквера,
Праздных пустых разговорах.
В них выпить желаешь водки,
В них серость промозглая пляшет
В них тонут подводные лодки,
В них горе на плечи ляжет.
И будет дрожать и рваться
Из горла сдавленный крик,
Ты будешь от боли смеяться
И плакать, забывшись на миг.
Настоящие страшные сказки,
Не стоит читать в темноте,
В них выцветшие краски
В каждодневной плывут суете.
ElijahCrow

Два ангела прекрасных, взявшись за руки
Прошли под аркой городских ворот.
На солнышке, на камушке устроившись
Лежал большой пушистый рыжий кот.
Их вел вперед по улицам извилистым
Седой и изможденный старый Лот,
Двум ангелам вслед взглядом ненавидящим
Кидался каждый новый поворот.
Они пришли в дом Лота. Сели. Ели.
Но сумерки сгустились, ночь пришла,
И к дому Лота шумно привалила
Дремучих гопников безумная толпа.
Два ангела в окне стояли рядом,
Сомкнулись руки - словно навсегда,
Один другому прошептал тихонько
Красивые и нежные слова.
Толпа под окнами кричала "Пидорасы!",
И Лот метался в ужасе мыча,
Один из ангелов смахнул с плеча пылинку,
Решив проверить остроту меча.
Толпа ревела, бесновалась: "Выдай!
Е*ать тебя и дочерей твоих!
Наверное, ты тоже старый пидор,
Раз покрываешь этих голубых!"
Из города сбежали даже мыши
И рыжий кот ушел за ними вслед,
Когда окраcил алым цветом крыши
Проклюновшийся на утре рассвет.
Два ангела, расправив свои крылья,
Поймав мечами первый солнца луч,
Низвергли на Содом огня поток и серы,
С небесных, недоступных людям круч.
ElijahCrow
 
Здесь две небольшие поэмы. И обе про ангела. Они похожи и написаны с разницей в несколько лет. Но я решил дать из вместе, подряд. Почему бы и нет?
I
Однажды ангел упал с небес,
Когда шел дождь и снег.
В глазах его был тихий свет,
И слез тяжелый бег.
Над ним склонился и приник
К обветренным губам,
А в голове рождался крик
К безжалостным богам.
Я прикасался к кистям рук
И руки целовал,
И меч из коченевших рук
Я в руки принимал.
Я тихо песни пел ему,
И плакал, и молил,
Но ангел мой не говорил
И не вставал с земли.
Тогда его я внес в свой дом,
Что строил много лет,
И уложил его в постель,
И начал ждать рассвет.
Наутро он открыл глаза,
И свет наполнил дом,
А за окном была гроза,
И громко грохал гром.
Ко мне пришли мои друзья,
И танцевал огонь,
Но только был печален я,
Проваливаясь в сон.
Мой ангел много говорил,
И развлекал гостей,
А в полночь к дому подошли
Пять неживых людей.
И я хотел их прочь прогнать,
Но все же не прогнал,
Я в дом их свой решил позвать,
Хотя и был дом мал.
И духи странные ко мне
Явились в три часа,
И волк с звездою на челе,
Деревьев голоса.
Сатиры домогались нимф,
А феи пили эль,
И музы запоздалых рифм
Искали чью-то тень.
В разгар разнузданных торжеств
Я на кровать упал,
И очень долго крепко спал
Под грохот шум и гам.
А днем, проснувшись, я нашел,
Что ангел мой пропал,
И только ветер за окном 
Порывисто шуршал.
Прошли десятки грустных лет,
И снова снится сон:
Мой ангел, с призрачным мечем
И мой сгоревший дом.
II
Мне снился холодный город,
Заснеженный город, злой,
Над куполами соборов,
Звон проплывал седой,
Клубилась над речкой дымка,
И мост горбатый замерз,
Плакал резной снежинкой
Острый суровый мороз.
По льду проносились дети,
Смеялись, кидали снежки,
А я проклинал все на свете,
Читая свои стихи.
В чулане темном и пыльном
Я грелся, закутавшись в плед,
Сквозь пыльность окна пробивался
Лунный нетрезвый свет.
Но звоном вдруг все перебило,
Всех мыслей моих полки,
И ярче луна засветила,
В свои заплетая силки.
Ворвавшийся в комнату ветер
Недолго в коморке гулял,
Круша все, разбился и вскоре
Прекрасным гостем предстал.
Лежал предо мной обнаженный,
Прикрыв наготу парой крыл,
Нежный и стройный ангел,
А я на месте застыл.
Ангел поднялся с пола,
Расправив крылья, просил
На ночь теплого крова,
А то, он, бедный без сил.
И я убежал на кухню,
Гостю налил вина,
И в плед дал закутаться сразу:
Смущала его нагота.
Укутавшись в плед, спрятав крылья,
Из рук моих принял вино,
Пол ночи мы с ним проболтали
Печально, серьезно, смешно.
К рассвету мой гость зазевался,
Я спать его уложил,
И утром тревожно и нежно
Кровать его сторожил.

Но сном и меня сморило,
А может все дело в вине,
Время как будто застыло,
И я утонул в тишине.
Не слышал, как дети кричали,
Как пьянь дралась под окном,
Ушли все мои печали,
Покинули старый дом.
Проснулся я на закате,
Метель как всегда мела
И ангел, непрошеный ангел,
Заглядывал мне в глаза.
 
ElijahCrow
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
 
Послушайте!
(14.06.16)
Для любви нет законов и правил.
Она просто приходит, стучит во все двери,
Как говаривал апостол Павел...
Впрочем - не важно. Люди - не звери.
Не надо тыкать "не теми дырками",
Любовь в принципе, не через дырки в тело входит,
Любовь... она просто... просто случается,
И потом в душе, горя, песни заводит.
Любовь - музыка сердец звучащих,
Любовь не знает слова "неправильно",
Любовь сломает все стены-преграды,
Наплевав на законы людские и правила.
Любовь - это дар творить из ничего что-то,
Это искра вечности в глазах наших,
И любовь никогда не будет сломлена,
Она возникнет даже в самых падших.
Послушайте! Главное, важное самое!
Ненависть любая побеждена будет -
И по этому только простому правилу,
Нас - тех кто любит - никогда не убудет.
 
Последние мужики на Земле (4.07.16) О, эти ноющие юноши
И престарелые мужчины!
Сидят и тихо сокрушаются,
Все по одной смешной причине.
В припадке прямо истерическом,
Бьют кулаками морщат лица,
Ведь толерасты с либерастами
Совсем сгноили заграницу.
И это - пострашнее Приницпа,
Стрелявшего давно в кронпринца.
Вот стало как-то вдруг неловко,
Идти по улицам вечерним,
Ведь можно встретить пидараса,
Или еще какого негра.
И это гложет их и мучает,
Они ведь - белые мужчины,
А их теперь любая женщина
Послать способна без причины.
И причитают: было времечко -
Сидели женщины на кухне,
Ну а теперь? Посуду вымой им...
А то бывает ведь и стукнет.
И "эти" ходят с гей-парадами,
По городам земного шара
И омерзительно становиться,
От их веселого угара.
А как мужчина натуральный
Представит разом эти мерзости,
Как член горячий проникает
Совсем не в женские промежности,
Так сразу делается грустно,
И натуральные мужчины,
Сидят и тихо сокрушаются
Все по одной смешной причине -
Что на Земле в ближайшем будущем
Совсем закончатся мужчины.   (11.07.16) Рассказать вам, может, про небо
Пронзительно синего цвета
Сливающегося с горами,
В страстной песне минета?
А может не стоит все-таки,
Про это высокое, сложное,
Давайте про то как вкусно
Языком лизнуть мороженое.   (23.08.16) Еще один кирпич из детства
Был выбит прямо из под ног,
Машиной смертопроизводства
Которой управляет Бог.   (27.08.16) Все уходит и все растворяется,
По весне утекают снега,
В осень листья летят рассыпаются,
В никуда, в некогда, в навсегда.   (8.09.16) Большинство не может ошибаться,
Это правда - как ее не пни,
Ведь толпа кричала не проклятья,
А простое, емкое "распни!"
Большинство не может ошибаться
И реальных дел его не счесть,
Те, кому позволено смеяться
Отправляться будут прямо в печь.   ЧАСТЬ ВТОРАЯ     (13.09.16) Скажи ка, дядя, ведь не даром,
Платили предки дань хазарам,
И всяким прочим басурманам,
Варягам диким и татарам
И тем кому страна сегодня навеки отдана?
Еще скажи мне, ведь не даром,
Потом прогнали басурманов,
Варягов диких и хазарам,
Если тогда бы вдруг стояла -
Не отдали Москвы?
А, впрочем, черт бы с ней, с Москвою -
Стояла, отдали с лихвою,
Еще Владимир прихватив,
И пивом сделку бы обмыв.   (27.09.16) Я видел мир в акварельных красках,
В осенней стуже, туманной мгле,
Я утопал в полусонных сказках,
С чужими мыслями наедине.
Бежало время и осень стыла,
И лужи трескались поутру,
Когда-то в жизни такое было,
Огнем не дрогнувшим на ветру.
Но стал я старше и акварели
Осенней слякоти и тоски,
Настолько, сволочи, осточертели,
Что рвать из хочется на куски.   Откуда пришла есть... (29.09.16) Пришел какой-то иноземец
Сюда - в болота и леса.
Сказал: здесь будут россияне
И, в целом, русская земля!"
Тут полетела, спотыкаясь,
Благая весть во все концы:
"Сдавайте белок много шкурки,
А также прочие песцы".
И все покорные селяне,
Кривляне, меря, чудь и людь,
Решили, что из снова хочет
Варяг коварный нае... обмануть.
В то время южными краями
Скакал обрезанный хазар,
Платили дань ему поляне
И даже город Краснодар.
Когда в те земли обратился
Державный взор варяжских орд,
Их поддержал и прочь спровадил
Болот всех северных народ.   Вежливый человек (15.10.16)
Мне приснился вежливый человек с автоматом,
Он приказывал мне идти куда-то.
Туда, где кирпичная стена, труба, дым,
Вокруг - колючая проволока, пыль.
Но я ведь не вежливый человек!
Я зол, холоден как снег.
Я груб, скабрезен, грязен,
Я посылаю вежливого человека на хрен, в стойло,
Зубами впиваюсь ему в горло, пью горячее алое пойло,
Вокруг слышны выстрелы, крики - "Мразь!",
Я мертвое иссушенное тело бросаю в грязь:
Я ведь неуязвим, я как туман и дым,
Я смотрю на вежливых людей красными глазами,
Улыбаюсь окрашенными чужой кровью губами,
Зубы мои остры, нет я совершенно не воспитан,
Я худ и бледен, а вежливый человек всегда упитан.
Я обращаюсь в летучую мышь, лечу куда-то,
Нагадив на голову мертвого солдата.
И просыпаюсь в безбрежном мраке,
За окнами - воют волки и лают собаки,
И я понимая, что до сих пор не проснулся,
Вежливо сам себе улыбнулся.   Нолики (18.10.16) Черные пятницы, белые среды,
Я остаюсь в тени вашей победы,
Черные ястребы, белые кролики,
Мне остаются без крестиков нолики.
Нолики.

Пьяные пятницы, трезвые среды,
Черные вороны, алые стрелы,
По небу носятся злые кометы,
В них кто-то ищет чужие секреты,
В старых комодах, в душных чуланах,
В каплях воды из ржавеющих кранов...

Красные пятницы, черствые среды,
Что вам тут нужно? Зрелищ и хлеба?
На островке из обугленных спичек,
Слушает кто-то пение птичек,
Черные тени, тревожные сны,
Как бы дожить до желанной весны?

Черные пятницы, белые среды,
Я остаюсь, как могильщик победы,
Черные вороны, белые кролики,
Что вам осталось? Без крестиков нолики.
Нолики.   (26.10.16) Безвременье - это попытка парения,
Возможность взлететь перед тем как нырнуть,
Возможность не слушать, отбросить сомнения,
Возможность вздремнуть - хотя бы чуть-чуть.   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ     Грайи (2.11.16) Когда станут шаги невесомы,
И мысли легки как пух,
Ты встретишь в метели сонной
Бредущих слепых старух.
И снежная буря лает,
Сбивает все мысли в ком,
Старухи того не знают,
И хлещут из фляги ром.
Идут, словно видят что-то,
Но их глазницы пусты,
На гибельные болота
Указывают персты.   (2.11.16) Из полу-снов, из полудремы,
Из полумрака, полутьмы,
Полу-нетрезвые аккорды,
Нелепой музыки слышны.
В той полупьяной песне слышен
Собачий вой и волчий лай,
Луны огрызок полу-сточен,
Он полу-смотрит в полу-Рай.   (13.12.16) Не картинная галерея 
И не спортзал.
Там по центру распятый
Висит гимнаст.
Расскажи мне кто и зачем
Тебя тут распял,
И зачем целовался с тем
Кто тебя предаст?   Мировой заговор (23.12.16)
Когда-то был прост и наивен мир,
Покоился на китах,
Но вот пришли ученые
И мир обратили в прах.
И вечность перекроена,
Земля превратилась в шар,
А раньше все было устроенно:
Там в небе сгорел Икар.
Теперь там где раньше боги,
Пили вино и спирт,
Спутник металлический
Вокруг планеты кружит.
И эти сволочи злобные
Ученые-дикари,
Наше с вами прошлое
Под корень извели.
Ведь были из глины слеплены,
Соплей и крови богов,
Теперь мы все обезьяны,
Разве, что без хвостов.
А было великое прошлое -
Ну было ведь, правда ведь!
Опять перепишут историю,
Как все это терпеть?
ElijahCrow
Приводи своего Аладдина,
Мы вместе потрем его лампу
И вызовем древнего Джина,
В угоду расхожему штампу.
Проникнем в пещеры влажные,
Наполненные дарами,
И скажем слова важные,
Поспорив в Али Бабами.
С Симбадом будем странствовать,
По всем океанам неистовым,
Что будут над нами властвовать,
На том пути извилистом.
ElijahCrow
Что за демоны блуждают
В твоей замкнутой душе?
И о чем они мечтают
В вечной, мрачной тишине?
Что за демоны съедают,
Совесть, веру, ум и честь?
Что они тебе читают?
Может быть - "Благую весть"?
И раскачиваясь в яслях
Злой младенец корчит рот,
Рядом бродит однокий
Черно-бело-рыжий кот.
Три неистовых вакханки
Приносили на порог,
Свои странные подарки
И рождественский пирог.
И толпились в коридорах
Бесы, черти и ежи,
На забытых пыльных полках
Гнили жизни чертежи.
Бред - не бред, ночная скука,
Мука невозможных рук,
Человек вошел без стука
Человек пришел на стук.
Ты колотишь, бьешь о стены,
Своих мыслей пьяный рой,
Черти злые режут вены
И смеются над тобой.
В каждом есть такие черти,
Бездны Ада, вечный жар,
С ними мы живем до смерти,
Они самый ценный дар.
ElijahCrow
Люди делают больно друг другу
Это так неизбежно и просто,
Погружаться в блаженную муку
В глубину человечьего роста.
И кричать задыхаясь от злобы
Если любишь - больней и сильней.
Горьких слов роковые сугробы
Громоздить средь уснувших полей.
Вспомнить всё: и пороки и слабости,
Взять в пригоршню и бросить зло,
А в ответ получить горку сладости,
И подумать: "Опять повезло!"
Все шторма уснут и утихнут,
Кто-то выживет, кто-то нет,
Каждый будет немного, да вывихнут,
Здесь не может быть сладких побед.
ElijahCrow
Встречаются пальцы и тянутся руки,
В полумраке тени и звуки,
Вздохи и охи, капельки пота,
Кто-то где-то любит кого-то.
Вот языки - танец драконов,
Скрипка кровати под музыку стонов,
Свет проникающий через окно,
Мельком покажет нам Бородино:
Переплетение множества тел...
Эросу славу кто-то воспел -
Нежно и весело, нагло и смело,
Тело проникло в другое тело,
И забывается холод и скука,
Мор и война, с косою старуха,
Взгляды ловя и горя вожделеньем
Чай заедают клубничным вареньем.
ElijahCrow
Тело - это просто тело,
Руки, ноги, губы, член,
Им придумать можно дело,
Или взять чужие в плен.
Руки - это просто руки,
Локти, пальцы, волоски,
Их заламывают в муке,
Их сжимают от тоски.
Губы - это просто губы,
Мякоть нежных сочных врат,
За вратами стоит грубый
Белых воинов отряд.
За отрядом - червь алеет:
Путешественник-язык,
Обласкает и согреет
Тех, кто за врата проник.
А потом пойдет паломник
Путешествовать туда,
Где разбухнет сочный холмик
Возбужденного соска. 
Тело - это просто тело,
Руки, ноги, губы, член,
Им придумать можно дело,
Или взять чужие в плен.
ElijahCrow
Настоящие страшные сказки,
На вкус горьки и правдивы,
В них нет отвратительных клоунов,
По форме они красивы.
В них есть ощущение жути
И неизбежности смерти,
Сюжет в них немного спутан
И полон тоской о лете.
Настоящие страшные сказки
Рассказывать надо взрослым,
Они как смешные расскраски
Напоминают о прошлом.
В них гибнет любая вера,
И вязнет надежда в строках,
В унылости голого сквера,
Праздных пустых разговорах.
В них выпить желаешь водки,
В них серость промозглая пляшет
В них тонут подводные лодки,
В них горе на плечи ляжет.
И будет дрожать и рваться
Из горла сдавленный крик,
Ты будешь от боли смеяться
И плакать, забывшись на миг.
Настоящие страшные сказки,
Не стоит читать в темноте,
В них выцветшие краски
В каждодневной плывут суете.
ElijahCrow
О любви сочинять бессмысленно,
Она прячется за дверями,
Промозглой серой осенью,
С нескончаемыми дождями,
И любовь - это штука интимная,
Слишком страшно ее выпускать
И лишний раз не следует
В слух, при людях ее поминать.
Но о сексе, бухле и радости,
О простом, земном и смешном,
Без всякой смущенной гадости
Сочинить стоит толстый том,
Чтоб пухлее "Войны и Мира",
Проклиная и мир и войну,
Член молодого Сатира,
Проникал в желанную тьму.
В зависимости от предпочтений,
Мимо женских манящих губ,
В самую нежную слякоть,
Нагл, весел и груб.
Или, есть и такие любители,
Между булок упругих мужских...
Короче, найдутся зрители,
Для развлечений любых.
Про любовь и читать-то сложно,
Слишком тяжек любовный труд,
Но про секс послушать можно,
Хоть во мраке сибирских руд.
ElijahCrow

МИЛЫЙ ВРАГ. 30 сентября 2015
Милый враг, не суди сурово,
Ты по-прежнему снишься мне. 
Ты приходишь во сне и снова
Нежно чертишь ножом по спине.
А потом твои жадные губы,
Безнаказанно и горячо,
Целовать меня будут бесстыжие,
Ты укусишь меня в плечо.
Я не в силах бежать и прятаться -
От себя ведь не убежать,
И чтоб снами дурными не маяться
Мне придется тебя отъ**ать.
(2013-2015)

*****. 1 октября 2015
Он ее к себе прижал,
Она смотрит чуть надменно,
Я за ними наблюдал:
Говорят, смотреть не вредно.
Они знают: все пройдет,
Но не думают об этом,
Знаю я, что все придет,
Осенью и теплым пледом,
Когда золото волос,
Станет серебром и пеплом,
Когда будешь наг и бос,
И свечу задует ветром.
Я хочу домой, к жене,
Там коты, тепло, кроватка,
Улыбнется вечность мне,
Будет весело и сладко.

ПОЛИТИЧЕСКОЕ. 1 октября 2015
Путин, Россия, Крым,
Донбасс, война, дым,
Кризис, Газпром, нефть,
Духовные скрепы, смерть.

Горилка, сало, Европа,
Кличко, Порошенко, жопа,
Рошен, АТО, нефть,
Путин х*ло, смерть.

Обама, Гей-браки, санкции,
ИГИЛ, взрывы, акции,
Террор, "калашников", нефть,
Хиллари Клинтон, смерть.


НЕМНОГО О СЕБЕ. 2 октября 2015
Совершенно бесстыж я,
Развращен от макушки до пят,
Вот такая, друзья, фигня,
И с утра бывают помят.
Я люблю красивых людей,
Меня манит упругость жоп,
Много есть интересных затей,
Кожа, плетки, минет, handjob.

***. 5 октября 2015
С возрастом приходит понимание,
Что наша жизнь - одно пи*дострадание,
И лучше веселиться и мечтать,
Чем ближним без конца мозги е*ать.
Единственное стоящее дело,
Чтобы нежней касалось тело тела,
И руки чтоб тянулись к сладким фруктам,
И к запрещенным сладостным продуктам.
Одно я только в жизни не приемлю -
Мозгов людских занудливую е*лю.
 

 
ВЛЕЧЕНИЕ. 6 октября 2015
Он на нее смотрел бесстыже,
Она на него - чуть соблазнительно,
Может быть не любовь, но все же
Половое влечение - ох*ительно.
В осенней аллее зеркальные лужи,
Она и она, глаза в глаза,
И женские губы в женские губы,
Впиваются осень в искры дробя,
И может быть совсем не верно,
И может быть, не любовь совсем,
Но половое влечение - ох*уенно,
И дарит тепло и улыбку всем.
Он нежно рукой по его щетине
Провел в полумраке шумного бара,
И кто знает, по какой причине,
Быть может, от пьяного угара?
И он в ответ по бедру рукою,
Скользит и гладит, желаньем горя,
Не надо путать это с любовью,
Они ох*енны, друг друга е*я.
Он и она, глаза сияют,
Соски набухли, член стоит,
Может, не любят, а просто играют,
Но ангел блудливый их хранит.
Пусть руки связаны, плетки и маски,
Пусть множество губ и множество глаз,
Влечение наше выдаст нам краски,
Раскрашивать будни каждый раз.
 

 
БЕЗ МАТА. 6 октября 2015
Вот, по заявкам публики,
Без матерных выражений,
Стыдливо прикроем рогалики,
И поля кроватных сражений.
Закроем нагие части,
Сверкнувшие в полутьме,
В пылу разгоревшейся страсти,
Веселой кутерьме.
Но, собственно, что об этом?
О сексе все и еде,
В конце концов не минетом
Живет человек на земле.
И леденец ты лижешь,
Или ласкаешь грудь
Ты любишь, пока ты слышишь,
Кого-нибудь как-нибудь.
 

МЫ. 7 октября 2015
Белые пальцы берез,
Серые руки осин,
Этой осенью я замерз
И остался совсем один.
Хрустнет синяя корочка льда
Под твоей невесомой ногой,
Ты осталась в лесу одна,
Ты осталась босой и нагой.
И в холодной осенней мгле,
Будем ждать, до прозрачности душ,
Когда кто-то живой и горячий
Забредет в нашу снежную глушь.
И тогда взвоем хищно в лесу,
Сердце кровь по венам толкнет,
Смерть наточит свою косу,
Кто-то точно в ту ночь умрет.
Это счастье, любовный жар,
Этот бег и охоты пыл,
Видно дьявол вручил нам дар,
А Господь про нас позабыл.
Видеть ужас в чужих глазах
И улыбку скалить в ответ,
Кровь живая у нас на губах,
А в сердцах - только жаркий свет.


РОГАТЫЙ БОГ. 9 октября 2015
Я ночью его встретил в баре,
Он тихо играл на гитаре,
Кутался в дым сигаретный,
Тонкокожий и бледный.
Он таял в нетрезвом свете,
Пел об умершем лете,
И взгляд его был не кроток,
Он пальцем манил красоток,
И льнули к нему девицы,
Он им сплетал небылицы
О томности жаркого мая,
Руки в волосы им запуская.
И были все зачарованы,
Взглядом к нему прикованы.
И я, волшебству поддавшись,
Смотрел на него, надравшись.
И в пьяном головокружении,
Чувствовал в сердце жжение.
А он играл все громче,
И голос звучал звонче.
И женщины в пляс пускались,
С мужчинами целовались.
И я, пересилив влечение,
Двинулся против течения.
Мне в душу заглядывал Бромий,
Как будто бы из Преисподней.
Из дымного сумрака выбрался,
Из сил последних выбился.
И воздух ночной, отрезвляющий,
Был мне верным товарищем.
Но вот, тонкокожий и бледный,
Кутаясь в дым сигаретный,
Выходит Загрей из бара,
В руках у него гитара.
Выходит один и молча,
Страшную харю корча.
Он мне подмигнув оскалился
И в миг, на глазах состарился.
И спрятался в лунном свете,
И нет его на планете.

 
ПРОСИНЬ. 13 октября 2015
Черный, заколоченный чердак
Моей душной черепной коробки,
Серой пылью политый бардак,
Над которым громоздятся полки.
Там хранится пара ценных фраз,
Немного пожелтевших черно-белых фото,
Стоит разбитый старый унитаз,
В нем плавает немыслимое что-то.
Честно говоря, я многое забыл,
В основном - людей, их имена и лица,
Слишком долго в темноте я плыл,
И теперь, похоже, заблудился.
Я не знаю, где, в каком часу
Мое сердце перестанет биться,
Меня время держит на весу,
Но мне кажется, что я парю как птица.
Иногда меня бросает вниз,
Ртом хватаю судорожно осень,
Где найти спасительный карниз,
Чтоб одни мечты скатились в просинь?

СВЕРХДЕРЖАВА. 15 октября 2015
"Россия - снова сверхдержава!" -
Увидел заголовок я,
Но только вот, не понимаю,
С какого, собственно, *уя?
Дровами топится родная,
Все чаще падет "прогресс",
Духовность только укрепляют,
С кадилами на перевес.
И видно дома все не ладно,
Раз лезем в Сирию бомбить,
Хотя, конечно, этих гадов,
Дано пора бы замочить.
Но честно вам скажу сильнее,
Чем так далекий нам ИГИЛ,
Меня волнует прибавление
На наших кладбищах могил.
Ведь знаем истину простую:
Чтоб было чисто и тепло:
Поправь забор,не сри в подъезде...
А телевизор - это зло.

БАНАЛЬНОСТЬ. 28 октября 2015
Увы, но жизнь банальна.
Нет штуки банальней любви,
Дети банальны, собаки,
Банальны коты и ежи.
Банален осенний вечер,
Узор золотой листвы,
Багрянец на листьях банален,
Банальны полярные льды.
Банален ночной переулок,
Луны рогатой оскал,
Банален больной ублюдок,
Банален здоровый амбал.
Банальны во тьме поцелуи,
Банальны "люблю" и "хочу".
Банальны любые позы,
Но я о них промолчу.
Банален читатель и автор,
Банален - хоть сразу в печь,
И даже вывод банален -
Что проще умереть.
И если есть что-то такое,
Ради чего стоит жить,
То это банальные вещи -
Зачем далеко ходить?

ПЕСНЯ КОТОРАЯ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ. 8 ноября 2015
На улицу я вышел погулять,
Дышать весенней теплотою,
Сел на скамейку отдыхать
И наблюдать за детворою,
А белокурых два мальчишки
У детской горки щебетали,
Ко мне отдельный слова
Из их беседы долетали:
"Бу-бу-бу-бу-бу... говно!,
Бу-бу-бу-бу-бу... пи*дец!
Бу-бу-бу-бу-бу... ху*ня!
Бу-бу-бу-бу-бу... дезоксирибонуклеиновая кислота!!!!"
 

БАНДЕРЛОГИ.. 10 ноября 2015
Вслед за Киплингом повторяя:
«С наступлением темноты,
Когда обезьяны ходят,
Друг друга держа за хвосты» -
И вьются ленты снега,
В окнах горят огни,
А бандерлоги все ходят,
Друг друга держа за хвосты.
Заглядывают в окна,
Сквозь снежную пургу,
Насмешливые морды,
Похожие на мою,
Глядят сквозь стекло, смеются,
Хвостами манят меня,
В зимнюю белую темень,
Нового декабря.
Белые бандерлоги,
Ходят всю ночь под окном,
Песни протяжные воют,
И говорят все о том,
Что в мире стабильности нету,
Что где-то случился дефолт,
Про то, сколько водкой упитых,
Сыграют сегодня в гроб.
Шепчут они на ухо,
Про земляных червей,
Про то, как питон питонит
И душит удав детей.
Скачут они по веткам,
Хвостами обвив стволы,
И проклинают предков,
Кулаками стучат о столы.
Плотнее зашторив окна,
От страшной ночной пурги,
Вспомнишь, что бандерлогам
Отрезали их хвосты.
(2011-2012гг.)

СМЕРТЬ. 21 ноября 2015
Мы знаем все: нас ждет в конце
Одно и тоже.
От тьмы и холода в душе
Ледок по коже.
И мы смеемся, гоним прочь
Седую старость,
И не считаем тех минут,
Что нам остались.
Не важно умереть когда, и где -
Не важно.
Мы умираем навсегда
И это страшно.
И нет подонков и героев -
Не для смерти,
Нельзя красиво умереть -
Вы мне поверьте.
И смерть - какой бы ни была -
Нам не подвластна,
А жизнь, пусть даже и страшна,
Всегда прекрасна.