Литературная радуга

У меня есть семья, я добился определенного положения в обществе, но до сих пор мне нравятся мужчины. А еще я без ума от коричневых ирисов, которые пахнут черным горьким шоколадом – это запах моей первой любви.

***

Меня зовут Платон, и раньше это имя я ненавидел лютой ненавистью. Вот родители, ну удружили! Это ж надо было так извратиться! Почему бы им не назвать меня Калистратом, или Архипом каким-нибудь? И откуда у взрослых такие фантазии? Да Бог с ним, с именем, но мои родители и без того "постарались", хотя и не "доработали" в деталях – с полом не угадали.

А еще моя мама решила, что в шесть лет мне пора заниматься танцами, поэтому меня отдали в школу бального и спортивного танца. Вскоре и этого оказалось недостаточно, и мама решила, что во мне умирает пианист – так я поступил еще и в музыкальную школу. Слава Богу, что "бренчал" я не долго, и за это большое спасибо соседу, живущему через стенку. Он однажды встретил мою маму, и сказал, что переломает мне руки крышкой от "пианины", если я буду продолжать каждый день над ним издеваться своими "пили-пили".

Итак, после вмешательства соседа, я только плясал, был похож на девчонку, и носил дурацкое имя Платон. Но даже и этого было вполне достаточно, чтобы в школе меня дразнили "pussy boy". Знаете, как переводится это словосочетание? "Киска" или "милашка" – это самые безобидные варианты перевода... Причем, прошу заметить, что я каким-то чудом доучился до 10 класса, и не могу утверждать, что испытывал особых притеснений или травли. Иногда меня кто-то щипал за задницу, или хлопал ладонью по ягодице, но это все терпимо, хотя не могу сказать, что меня особо радовало такое "внимание". Словом, жил я своей жизнью, и ничем особенным не отличался от других, за исключением перечисленного ранее.

В 10 классе я осознал, что меня интересуют парни. На большой перемене мне нравилось наблюдать за ребятами на спортплощадке, а особенно меня интересовал Сережа – он на год старше, заканчивал 11 класс. Сергей занимался каким-то видом восточных единоборств, и на большой перемене часто демонстрировал всякие приемы. У него такое грациозное тело – мышцы не как у "качков", а вроде это сгусток энергии, плавно перетекающей по всему телу, когда он двигался. Сережка меня никогда не подкалывал, впрочем, походу и не замечал вовсе, пока однажды...

Как обычно, на большой перемене я наблюдал за Сергеем, и тут сзади раздался голос: "Pussy boy, а у тебя ничего так задница"! – и кто-то ухватил меня за обе ягодицы. От неожиданности я резко развернулся и случайно ударил парня из старшего класса локтем в глаз – это он схватил меня за жопу и как-то пригнулся, что удар как раз пришелся ему в лицо. Вот тут мне пришлось туго: несколько ребят – его одноклассников – повалили меня на землю и стали пинать ногами. Инстинктивно я закрыл лицо, и принимал удары по корпусу.

— Стоять! Разбежались все! Оставьте пацана в покое! — Серега слыл авторитетом в школе, поэтому никто не посмел его ослушаться.

Я лежал, скорчившись от боли в ребрах, а Сергей мне помог подняться, запрокинул мою руку к себе на шею и довел до ближайшей скамейки. Потом он расстегнул мою рубашку и осмотрел место ушиба – слева уже прорисовывалась гематома.

— Походу у тебя сломано ребро, или два. Нужно в травмопункт. Я тебя провожу.

Потом Сергей сказал всем, чтобы если кто спросит, говорили, что якобы я упал с турника. Затем он вызвал такси, и мы отправились в травмопункт.

Ребро действительно было сломано, второе снизу, но перелом оказался консолидированным и особой опасности не представлял. Недельку, правда, я отдохнул от школы и от танцев, а Сергей каждый день меня навещал после уроков (не в больнице – дома).

— А ты лихо зарядил ему в глаз, смело с твоей стороны!

— Серый, так то совсем случайно. Он просто присел, а я с разворота и попал в глаз, — оправдывался я.

— Ты не в глаз попал, а прямо в переносицу — смеялся Сергей — ему с фингалом придется, как минимум ходить две недели.

— Он же меня убьет! — не на шутку перепугался я.

— Не-а, мы с тобой теперь друзья, и кривого слова против тебя никто не вякнет!

Вот так мы и познакомились с парнем моей мечты. И точно, после того случая никто не рисковал щипать или хлопать меня по заднице, хотя за спиной сплетничали всякое, но то было даже смешно.

С Сережкой мы крепко сдружились. Он часто после тренировки заезжал и забирал меня с "танцулек". Мы даже почти все выходные проводили вместе, то у него дома (он жил в частном секторе), то у меня.

У Сергея день рождения 25 мая, и он меня пригласил отпраздновать. Этот день припал как раз на субботу, и мама Сергея поехала к подруге, чтобы "не обременять молодежь своим присутствием". Нас было пять человек – я, Сергей и еще три его товарища (не одноклассники, а по спорту). Мы познакомились, выпили, пообщались, а потом Сергей позвал меня: "Пойдем, что покажу".

В цветнике росли разные сорта ирисов: синие, белые, желтые, коричневые.

— Понюхай коричневые ирисы, чем пахнут?

Я засунул нос в цветок и обалдел – это был реально запах черного шоколада. Я вдыхал аромат, рука Сергея была на моем плече, и он двумя пальцами перебирал мои волосы.

— Реально шоколад! — восторженно воскликнул я, повернул голову и прислонился щекой к тому месту, где ткань брюк предательски натянулась, выдавая возбуждение Сергея.

— Нет, Платон, — Сергей приподнял меня за плечи, поднимая с колен, — между нами только платоническая любовь.

После этих слов мы посмотрели друг на друга и заржали. Потом я сорвал три цветка, и мы вернулись к гостям.

Ребята нас встретили дружным хохотом, узрев меня с цветами в руке.

— Серый, ты сделал предложение?

— Серега, когда свадьба? "

— Позволишь пригласить на танец даму твоего сердца?

— Придурки! — смеялся Сергей. — Мы вам принесли понюхать "шоколадные цветы".

Под вечер гости потихоньку рассосались, и Сергей предложил остаться ночевать у него. Меня не нужно было упрашивать – я был согласен.

Улеглись мы вдвоем на разложенном диване. Сергей положил мне руку под голову, а я свою ладонь на его грудь. Ирисы, поставленные в вазу, быстро наполнили комнату шоколадным ароматом, и мне казалось, что это Сергей так пахнет.

Я думал, что Сергей уснул – его дыхание стало ровным и спокойным – тогда потихоньку начал смещать ладонь вниз, пока, наконец, она не оказалась в том место, о котором только и думал. Сейчас член Сергея был мягким, но по его характерному положению угадывалась недавняя эрекция – засыпая, он был еще возбужден.

Аккуратно, чтобы не разбудить Сергея, я просунул большой палец под резинку трусов и ощутил нежную плоть.

Все, что происходило дальше, это как наваждение! Член начал быстро увеличиваться в размерах, наливаясь кровью. Сергей быстро переместил тело вверх, и его таз оказался на уровне моего лица. Затем Сергей стал водить своим "орудием любви" по моим губам... Дальше все было как по сценарию.

Когда наш первый контакт состоялся, Сергей положил мою голову к себе на грудь и обнял меня. Так мы и уснули.

Проснулся я в том же положение, что и уснул. Сергей, по-видимому, проснулся раньше, но не хотел меня тревожить, и только легонько гладил мои волосы.

— Ну, как спалось, моя принцесса? — спросил Сергей, когда понял, что я уже не сплю.

— Превосходно, мой принц, как в шоколадном замке! — в тон другу отвечал я.

— И что нам снилось?

— А снилось нам, — продолжил я, — что я влюбился.

— И нам, представьте, снилось то же самое. Знаешь, а давай не будем вставать до обеда?

— Согласен, а мама не заявится?

— Не, она только завтра будет.

— Так я позже смотаюсь домой, возьму, что надо в школу, и вернусь к тебе... на ночь.

— Лады. Слушай, я раньше думал, что "платоническая любовь" – это только чувства, а оказалось, что это секс с Платоном.

Сергей шутил, а мне все больше начинало нравиться мое имя. Спасибо родителям, что назвали меня Платоном.

Вскоре ирисы с ароматом черного шоколада отцвели, Сергей уехал на учебу в Болгарию, а я перешел в 11 класс.

Больше с Сергеем мы не встречались, и только запах коричневых ирисов – терпкий запах черного шоколада, всегда вызывает у меня ностальгические воспоминания. Не знаю, вспоминает ли обо мне Сергей, хотелось бы верить, что да.

А еще я сочинил песенку, "Зов любви" называется:

где-то на краю, где-то далеко радуга живет
где-то далеко, где-то на краю плачет и поет
плачет и поет, плачет и поет, а потом молчит
только в голове, только в голове колокол стучит

бом-бом, где-то есть твой дом
бом-бом, в очаге огонь
бом-бом, замирает кровь
бом-бом, там живет любовь

где-то далеко, где-то на краю, на краю земли
где-то на краю, где-то далеко, в голубой дали
плачет и молчит, плачет и молчит, и наоборот
плачет и поет, плачет и поет - то любовь зовет

бом-бом, где-то есть твой дом
бом-бом, в очаге огонь
бом-бом, замирает кровь
бом-бом, там живет любовь

Пока, пока. С сердечным приветом, Платон.

Я вылил в рюмку остатки коньяка и выпил залпом. "Прощай, Эмиль, царствие небесное... "

Я встал с колен и отряхнул брюки. Слезы катились по моим щекам. Я в последний раз посмотрел на высеченное в камне лицо Эмиля и отправился прочь. Сегодня ровно год, как его не стало - до своего шестнадцатилетия Эмиль не дожил три дня.

Раньше я никогда и не подозревал о его существовании - он мне приснился, и с тех пор я упорно всматривался в лица прохожих, в надежде отыскать знакомые черты. И вот однажды осенью, прогуливаясь по пустынным окрестностям Сены, я увидел его. Мальчик сидел на берегу и запускал в реку голыши, отрешенно наблюдая, как они прыгают по волнам. Эмиль был так увлечен своим делом, что не услышал, когда я подошел к нему сзади практически вплотную. Я смотрел на его курчавые каштановые волосы около минуты, затем присел на корточки и обнял мальчишку за шею.

"Привет" - поздоровался я.

"Привет" - ответил мальчик, даже не повернув головы в мою сторону, он только положил свою ладонь поверх моей.

"Тебя же зовут Эмиль", - то ли спросил, то ли констатировал я.

Мальчишка повернул голову в мою сторону и удивленно уставился на меня своими зелеными глазами: "Да, но откуда ты это знаешь?"

"Ты мне приснился" - я улыбнулся в ответ.

Эмиль некоторое время всматривался в мое лицо, а потом сказал: "Ты мне тоже часто снишься, тебя зовут Пьер".

"Точно", - соврал я и в знак согласия кивнул, про себя отметив, как лицо Эмиля озарила улыбка.

"Я тут каждый день, - как бы предупреждая мой вопрос, заявил Эмиль, - ты завтра придешь?"

"Обязательно! - ответил я, и завтра, и послезавтра, и всегда буду приходить".

Эмиль с грустью посмотрел на меня: "Спасибо, я всегда буду тебя ждать на этом месте".

Мы встречались еще в течение месяца. Как обычно, я подкрадывался сзади и обнимал Эмиля. Мы ни о чем не разговаривали, просто молча сидели, обнявшись, а потом я также тихо уходил. Я не понимал, какая сила влечет меня к этому мальчишке, но осознавал, что это нужно нам обоим, поэтому приходил каждый день.

Однажды я не застал Эмиля на привычном месте, а позже узнал, что он покинул этот мир. У мальчика был рак печени в последней стадии, и вот настал его черед. От горя и осознания бессилия я заперся в квартире и пил в течение недели, а потом пришел в себя и впервые посетил могилу своего друга.

Сегодня ровно год как ушел из жизни Эмиль - мальчик из моих снов...

Толстенные бабы под сенью ракит
Презрев все каноны морали,
Тягают за космы чужих мужиков.
А-а, Вакханалия!

Ни чести, ни совести, только вино,
И жирные складки на талии.
Орал и анал - им сейчас все одно.
А-а, Вакханалия!

А что мужики? Так и им все равно -
Они подчинились реалиям.
Сегодня в фаворе разврат и вино.
А-а, Вакханалия!

Рубенс обыграл эту тему давно -
Картины его не видали вы?
Там жирные бабы чмырят мужиков.
А-а, Вакханалия!

Мертвая плоть, как и мертвая кровь -
Зато на свободе душа.
Избавил огонь навсегда от оков -
Парю в небесах не спеша.
И крылья, что ночи черней черноты,
Как коршун, расправив, лечу.
Сканируя взглядом людишек в толпе,
Я новую жертву ищу.

Я - тот, у кого была отнята честь.
Я - Демон, и злобой дышу.
Я - Демон, в чьей сути осталась лишь месть,
На крыльях я Смерть принесу.
А глупые люди, не видя меня,
Снуют по житейским делам.
Но я уже близко - в затылок дышу,
Их Смерть уже ждет по углам.

Я - Демон. Я вкупе - Судья и Палач,
Без сердца, и жалости нет.
Мне душу не тронут, ни слезы, не плач,
И мой приговор - только Смерть!
Я - Демоном стал, палачом для врагов,
Но где-то в анналах души
Теплиться немного, чуть-чуть доброты,
Для тех, кто готов был подставить плечо,
Плевал на упреки толпы.

Для тех, кто при жизни любил и ценил,
Я Ангелом буду всегда - их жизнь охранять
День за днем, каждый миг,
Чтоб в дом не пришла к ним беда.
Я крылья, что белого снега белей,
Расправив, с небес высоты, лечу и сканирую
Взглядом людей - врагов и друзей я ищу.
Я - Ангел и Демон, я - Добрый и Злой.
Лечу в небесах не спеша. Без плоти и крови,
Без пут и оков, но чистой осталась душа.

Не суди же меня, Господи,
Что напился крови досыта.
Хоть напился и не допьяна -
Жажду утолил сполна.

Тот, кто дружбу ценил - предаст.
В ком уверен был, тот продаст.
Только нету их в том вины -
Культ Сатаны!

По рукам к кресту прикованный,
Кровь струится под оковами.
А внизу уже горит огонь,
Только мне не страшен он.

Тот, кто дружбу ценил - предаст.
В ком уверен был, тот продаст.
Только нету их в том вины -
Культ Сатаны!

Стал заложником людской молвы,
И теперь меня сожгут дотла.
За чужие прегрешения...
Правит бал Сатана.

Тот, кто дружбу ценил - предаст.
В ком уверен был, тот продаст.
Только нету их в том вины -
Культ Сатаны!

Так прости же меня, Господи,
Что грешил и не покаялся.
Жизнь прожил совсем недолгую,
И не жил, а только маялся.

Тот, кто дружбу ценил - предаст.
В ком уверен был, тот продаст.
Только нету их в том вины -
Культ Сатаны!

Ты прими, прошу я, Господи,
Мою душу непорочную,
Но людей по меркам грешную,
Вместе с дымом от орешника.

Тот, кто дружбу ценил - предаст.
В ком уверен был, тот продаст.
Только нету их в том вины -
Культ Сатаны!

Не суди же меня, Господи,
Настрадался ведь я досыта,
От людей изведал много зла,
Но не их в том вина...

Тот, кто дружбу ценил - предаст.
В ком уверен был, тот продаст.
Только нету их в том вины -
Культ Сатаны!

На линии огня смертельный хоровод.
На линии огня смерть сеть свою плетет.
Свинцом налито небо - готово вниз упасть.
И в Бога веры нету, в бою чтоб не пропасть.

Если что не успел, так оставь на потом.
Снова Солнце взойдет,
И разбрасывать камни придет твой черед.

Занавесь зеркала, что мешают уснуть.
И пройди в своих снах
Предначертанный Богом твой путь.

Не грусти о былом, что в мечтах не сбылось.
Наша жизнь - только миг,
И в могилу с собой ты уже ничего не возьмешь.

Никогда не клянись, что не сможешь предать,
Ведь потом в оправданье
Свое будет трудно и слово сказать.

Так живи же и верь - снова Солнце взойдет!
Кто разбрасывал камни,
Тому собирать их настанет черед.

27.06.2017

[Полный текст эссе, ранее опубликованного на гейкантри]

Где-то там, на другом конце вселенной, в небольшом тихом городке Маунт-Плезант Миллс (Пенсильвания, США), установлен мраморный мемориал мальчишке, звали которого Брэндон Битнер. Нетрудно подсчитать, что на момент ухода из жизни Брэндону не исполнилось еще и пятнадцати - до своего пятнадцатилетия он не дожил два месяца.

У подножия мемориала всегда свежие цветы – их приносят друзья Брэндона и просто жители городка. Они не любят рассказывать об этом случае, и когда ставят в церкви свечку за упокой, становится ясно почему – они и себя считают виновными в его гибели.

***

В пятницу 5-го ноября, примерно после полуночи, Брэндон вышел из дома, с твердым намерением больше сюда не возвращаться. На столике в своей комнате он оставил записку, в которой рассказал о причинах, побудивших его к принятию такого непростого для подростка решения. Это была предсмертная записка, какие оставляют люди, решившиеся на совершение суицида. Брэндон просил прощение за свой поступок, и прощался...

Способ покончить с жизнью, мальчишка выбрал заранее, и до места предполагаемого суицида ему пришлось пройти около 13-ти миль. Он направлялся к окружной дороге № 11/15, что уходит на юг от Ливерпуля. Подросток резонно предположил, что в утренние часы, когда над трассой клубится густой туман, у него больше шансов осуществить свой акт.

Родители обнаружили отсутствие сына в 3:45 и связались с полицией.

***

Брэндон Битнер был незаурядной личностью, невзирая на то, что ему было всего четырнадцать. Он был прямолинеен со своими друзьями и не терпел лицемерия. Брэндон был талантливым мальчишкой, он виртуозно играл на скрипке и увлекался живописью.

Вместе с тем, тонкая душа скрипача страдала он необоснованных унижений и оскорблений. Два года подросток боролся, бросая вызов обществу, откровенно демонстрируя свою нетрадиционность - Брэндон одевался в черные одежды, подкрашивал веки черной тушью (в стиле "готов"), носил прическу, характерную для субкультуры "эмо".

Колледж стал для мальчишки "чистилищем", достойным эпохи Средневековой Инквизиции. "Я больше не в силах терпеть. Не могу терпеть еще 4 года, когда тебя называют 'педиком' и 'сосунком' ('маменькиным сынком')... " - написал Брэндон в предсмертной записке.

Друзья рассказывают, что Брэндон "изменился" в восьмом классе, стал одеваться в черное, перекрасил волосы, начал красить веки. Но не было никаких иных перемен, которые бы явно указывали на сексуальную переориентацию подростка, хотя хулиганам и этого оказалось достаточным, чтобы унижать и притеснять парня. Так часто бывает в гонке за лидерством, когда сильные, но не очень умные подростки стремятся заслужить авторитет, и ради этого начинают унижать более слабых, кто не сможет дать достойного отпора. И таким объектом для издевательств как раз и стал Брэндон. Он не был геем, но для общества, дух которого пропитан гомофобией, это не имеет ровно никакого значения - Брэндон был другим, не таким как все остальные, живущие по стадному принципу и руководствующиеся животными инстинктами.

Уэсли Кнапп, префект округа, завил, что не получал никаких жалоб насчет запугивания Брэндона, но он инициирует тщательное расследование суицида подростка. "Ответственность за случившееся лежит на всех нас" - заявил Кнапп. "Мы не имеем права закрывать глаза, если замечаем душевные переживания ребенка. То, что подростки не сообщают о случаях издевательства со стороны сверстников, не снимает с нас вины - мы обязаны предугадать и предупредить суицид".

И тут возникает резонный вопрос, почему мальчишка не обратился за помощью, не рассказал о моральном и физическом издевательстве учителям, родителям, наконец? Стоп! - а кто сказал, что Брэндон не обращался за помощью? Стефани Холм Селинсгров, близкая подруга матери Брэндона, знала парнишку с детства, и призналась, что в определенный момент мальчишка жаловался на притеснения, с которыми сталкивался в школе. Она даже сказала ему: "школа не длится вечно". Вот ведь как, подросток таки обращался, жаловался старшим, но кроме абстрактного ответа так и не получил необходимой помощи.

Судья Джон Б. Лит, инициировал кампанию под лозунгом "Попросить о помощи - это нормально". В рамках кампании проводятся семинары для подростков, групповые собрания, целью которых является поднятие уровня самооценки.

"Мы не имеем права отказывать подростку в помощи. Жизнь каждого ребенка драгоценна" - уверен Лит. "У подростков не должно возникать мысли, что мир станет лучше без них, потому что это не так. Поэтому мы должны помочь им оправиться от душевной боли".

Разумеется, лучше поздно, чем никогда, но Брэндона больше нет. Мальчишка уже никогда не станет великим скрипачом или художником, не оставит после себя потомков... Вы слышите? – его больше нет!

Что толкает детей к суициду? Алекс Кален, 19-летний студент, основатель ресурса помощи в борьбе с суицидальными мыслями PleaseLive.org ("Пожалуйста, Живи!"), так отвечает на этот вопрос: "Социальная стигматизация и равнодушие общества, когда подросток остается один на один с проблемой, решить которую не в силах. Депрессивное состояние развивается, в частности, из-за страха, что признание родителям непременно повлечет за собой наказание".

"Я говорю им, подавляющее большинство родителей не будут сердиться, или кричать на вас", - говорит Кален. "Они (родители) обязательно постараются оказать помощь в восстановлении душевного равновесия".

***

Пятница, 5 ноября 2010 года. В утренние часы всегда трудно находиться за рулем, тем более, когда густой туман резко ограничивает расстояние прямой видимости, а за спиной многотонный тягач. Джон был опытным шофером, и за двадцать с лишним лет не попадал ни в одну переделку.

Дорога шла под уклон, и Джон переключился на пониженную передачу - к чему рисковать в такой туман, мало ли что? Он выбросил окурок от сигареты в боковое окно, и поежился от утреннего холодка, ворвавшегося в образовавшуюся щель. Под ложечкой неприятно "засосало", и в сердце возникло непонятное чувство тревоги.

Мальчишку Джон увидел метров через двадцать - тот шел по обочине, навстречу движению тягача. Накинутый на голову капюшон явно не спасал от коварного холода, поэтому мальчишка немного сутулился, втянув плечи. "Если бы ты шел в направлении движения, или голосовал бы, я бы тебя подвез" - подумал Джон.

Буквально перед самым столкновением, Джон вдруг отчетливо представил, что сейчас произойдет - он рассмотрел лицо парнишки, бледное и отрешенное, с потеками черной туши (он плакал). Это было лицо самоубийцы, и на нем уже лежала Печать Смерти.

Почти поравнявшись с движущимся тягачом, Брэндон резко шагнул вправо, выходя на дорогу перед ним. Он все правильно рассчитал, и водитель не успел отреагировать, точнее, у водителя уже не было времени и возможности для совершения маневра. Тяжелый грузовик ударил тело парнишки и затянул его под колеса.

За миг до смерти Брэндон в последний раз прошептал: "Прости, мама". Резкая боль пронзила мозг с таким звуком, как будто лопнула струна на скрипке, а потом душа покинула безжизненную плоть.

***

Полицейским, прибывшим на место аварии, не составило труда идентифицировать личность погибшего - ориентировка на сбежавшего из дома подростка уже была разослана всем патрулям, а предсмертная записка не оставляла сомнений насчет его намерений. Это был Брэндон Битнер.

"Я больше не в силах терпеть. Простите, прости, мама, я люблю тебя. Твой сын. " - так заканчивалась предсмертная записка, обнаруженная в комнате Брэндона.

И еще. В предсмертной записке Брэндон просил, чтобы мир восстал против дискриминации на почве сексуальных предпочтений, хотя сам не был геем.

В свое время я готовил материалы по детским суицидам, но брал материал с иноязычных сайтов. Этот мальчишка не был геем, но отличался от серой массы, поэтому не выдержал морального прессинга и покончил с собой. Свой реквием я посвящаю не только Брендону Битнеру, то также всем, кто намеревается совершить суицид. На гейкантри я публиковал материал - эссе, краткую историю жизни и смерти этого юноши.

Ренегат Ламберте

Доминик Агаве д'Ламберте сидел в одиночестве в своей комнате. Недавно знаменитому инквизитору исполнилось 50 лет.

Сейчас Доминик, не только погрузился в воспоминания, но и лихорадочно соображал, как осуществить свой план.

До этого дня Ламберте не задавался вопросами справедливости вынесенных им вердиктов - список преступлений, за которые надлежит жестоко карать, был подписан Папой, так что сомнений тут не возникало, кроме одного - инквизитор с тяжелым сердцем отправлял на казнь тех, кто обвинен в мужеложстве". Ламберте понимал, что он бессилен бороться против системы, поэтому выносил "правильный вердикт"... С болью в сердце, так как и сам инквизитор в прошлом был гомосексуалистом.

До казни оставалось два дня, и Доминик четко понимал, что если сейчас не придумает, как спасти мальчишку, то парня сожгут на костре. К актам сожжения, четвертованию, распятию и прочим видам казни Ламберте давно привык, и на его счету не одна сотня еретиков, которых он без тени сомнений отправлял на плаху, но теперь был не тот случай - ему предстоит казнить...

***

Доминик Сильвантер рос без отца, и матери приходилось вкалывать по шестнадцать часов в сутки, чтобы прокормить семью - у Доминика были еще две младшие сестренки. Доми - так ласково называла его мама - с двенадцати лет старался помогать по хозяйству: ухаживал за сестренками, колол дрова соседям, собирал в лесу грибы и ягоды. Худо-бедно, но все вместе они сводили концы с концами, хотя в плане получения образования у Доминика не было ни малейших перспектив.

Ну и ничего, — так размышлял подросток, — вот поставим на ноги сестренок, выдадим замуж, а там посмотрим.

Доминик каждое воскресение посещал церковь, и мечтал стать церковнослужителем. Недалеко от их деревушки находился мужской монастырь, и Доминик, когда собирал в лесу ягоды и грибы, каждый раз выходил на холм, садился на траву, и по нескольку часов наблюдал "жизнь за стеной". Доминику нравилась размеренная, рассчитанная по часам жизнь монастыря, и он в глубине души надеялся, что когда-нибудь и сам попадет за ограду.

Однажды Доминик, как всегда, собирал грибы, и в погоне за "лесным мясом" случайно вышел на опушку леса, со всех сторон заросшую терновником. Грибов было так много, что мальчишка ползал на коленях, не успевая отправлять их в корзину. Когда он случайно поднял голову, то обомлел от неожиданности - на пеньке сидел монах и занимался онанизмом. Доминик наблюдал за ним словно завороженный, не в силах отвести взгляда. Он и сам часто этим занимался, но ему никогда еще не доводилось наблюдать со стороны. Обычно у Доминика это происходило быстро, и он даже удивился, что монах так долго "тянет". Доминик наблюдал в течение пяти минут, а когда мощная струя эякулята брызнула вверх, непроизвольно отшатнулся назад, наступив на высохшую ветку.

Монах быстро опустил свой балахон, прикрыв интимные места, и посмотрел в сторону Доминика. У мальчишки все похолодело внутри — от такого пристального взгляда монаха у него по коже поползли мурашки. Доминик стоял, как вкопанный; корзина с грибами упала, и вся добыча рассыпалась у его ног. Первая мысль, которая пришла в голову: "Бежать без оглядки!"

— Не прячься, выходи, я тебя вижу, — обратился монах к Доминику. — Тебя как зовут?

Сердце мальчишки бешено колотилось, вот-вот готовое выпрыгнуть из груди.

— Я - Доми, — дрожащим голосом ответил парнишка.

— А я - Энцо. Подойди, или ты боишься?

Доминик действительно испугался, но сейчас он был не в силах противостоять этому зову. Внутри появилось непонятное желание, несмотря на страх, подойти. Не осознавая, что он делает, как в бреду, Доминик шагнул навстречу монаху.

— Доми, — обратился к нему парень, когда тот подошел, — я попрошу тебя никому не рассказывать, что ты увидел.

— Я... не... я обещаю. Я тоже иногда этим занимаюсь... не часто...но, только никогда не видел, как это делают другие.

— Сколько тебе? — поинтересовался Энцо.

— Пятнадцать.

— О, как моему брату...

После этих слов Энцо закрыл лицо ладонями, и, не отнимая рук, добавил: "...было бы сейчас. Он умер".

— Извини, я случайно увидел.

— Ладно, только никому не говори, договорились?

— Не, никому, клянусь!

Неожиданно для Доминика, Энцо предложил: "Завтра приходи - попробуем это сделать вместе".

***

Себастьян был замечен в лесу одним из монахов - он целовался с мальчишкой своего возраста. Об этом сразу доложили настоятелю монастыря, и тот, как этого требует инструкция, немедленно отправил депешу в Инквизицию - налицо преступление, подпадающее под квалификацию "мужеложство". Решать судьбу мальчишки поручили инквизитору Доминику Агаве д'Ламберте.

Это статья не предполагает длительного разбирательства, а также не подлежит реабилитации, равно как и колдовство. Если еретик может отречься от своих убеждений, то ведьмы и гомосексуалисты - нет, и "правосудие" в таких случаях вершится чисто формально: пытки, вынесение вердикта и казнь.

Ламберте всегда с болью в сердце выносил такие вердикты, но действовал, руководствуясь законам, то есть обязательно беседовал с обвиняемым и присутствовал во время пыток. Ламберте не хотелось присутствовать на экзекуции, но сейчас нужно было найти соучастника преступления. Молодой монах каким-то образом успел сообщить своему любовнику о предстоящей расправе, и тому удалось скрыться. Теперь необходимо выяснить его имя и задержать, чтобы он тоже предстал перед судом.

Получив предписание, Ламберте незамедлительно выехал на место происшествия - это был тот монастырь, подле которого он однажды повстречал Энцо, и где потом воспитывался, прежде чем стать инквизитором.

Сейчас Ламберте вспомнил все. Как он, будучи еще Домиником Сильвантером, повстречал монаха, занимавшегося мастурбацией, как пришел на следующий день, как они подружились... и познали первый опыт мужской любви. Им было хорошо вдвоем, и этих воспоминаний достаточно, чтобы при вынесении вердикта по "мужеложству" у инквизитора сердце обливалось кровью.

Энцо помог Доминику стать послушником, представив его как своего брата - Доминика Агаве Ламберте. Теперь они имели возможность встречаться чаще, уединяясь в потаенных уголках подземелья старинного монастыря.

Когда Доминику исполнился 21 год - умерла мама. Позже сестры вышли замуж и переехали из деревни. Через три года Энцо покончил с собой, защищая Доминика - эта история очень похожа на случай с Себастьяном. Когда Доминику исполнилось 29, ему предложили стать инквизитором, и вот уже более двадцати лет он "вершит правосудие".

Ламберте принял обет безбрачия, и нарушил его лишь однажды - пятнадцать лет назад. Это было как наваждение - он влюбился в женщину! До этого у Доминика никогда еще не было секса с девушками, а тут, - в свои 35 лет - угораздило. Это произошло в его родной деревушке, куда он приезжал по своим делам - делам инквизиции. Эта встреча поразила его словно разряд молнии, и он, не до конца осознавая сути происходящего, вступил с Марией в сексуальную связь. Это был первый и последний раз, когда инквизитор Ламберте утратил разум. Больше с Марией он не встречался.

***

Когда Ламберте приехал в монастырь, первым делом он пожелал встретиться с преступником. Обвиненного в "мужеложстве" содержали в подземелье, рядом с камерой пыток. Ламберте отказался от сопровождения - просто взял ключ от камеры и отправился к заключенному.

Когда инквизитор вошел в камеру, заключенный не поднял головы - он был обессилен многочасовыми пытками, и тихо стонал, прикованный за руки к деревянному брусу под потолком. Это был совсем еще мальчик; худощавое тело, все в кровоподтеках и гематомах, запекшаяся кровь на волосах... Ламберте вспомнил себя в свои пятнадцать - он был похож на него, такого же роста, такая же худоба...

"Здравствуй, Себастьян" — обратился инквизитор к подростку.

Мальчишка с трудом, превозмогая боль, поднял голову и посмотрел в глаза инквизитору. Ламберте был шокирован, и комната поплыла перед глазами - он узнал мальчишку...

Нет, он не знал этого мальчика, и видел его впервые, но он узнал... себя - на него сейчас смотрел Доминик в возрасте пятнадцати лет, только весь избитый и измученный пытками. Ламберте не мог ошибиться, и сердце подсказывало - это был его сын!

***

Инквизитор достал кусок церковного пергамента и подготовил для мальчишки своего рода пропуск, в котором указывалось, что предъявитель сего документа - Себастьян Доминик Сильвантер, странствующий монах. Документ был заверен печатью инквизиции.

Собрав кое-какой провиант, захватив пинту вина и подготовленный пропуск, Ламберте завернул все в шерстяной балахон и отправился к заключенному.

Камеры подземного каземата никто не охранял, но действовать необходимо было быстро. Завтра, — резонно предположил инквизитор, — беглеца никто не кинется, но в воскресение прибывает падре Филлипе Джованни - Председатель Трибунала, и обязательно пожелает повидать узника. Поэтому на все про все, у парня в запасе около 2-х суток. Сначала Ламберте думал бежать с мальчишкой вместе, но это плохая идея - если простого монаха, пусть даже уличенного в ереси, никто искать не станет, то на поиски инквизитора-ренегата будут брошены все силы, а это уменьшает шансы на успех. Поэтому Доминик принял решение пожертвовать собственной жизнью ради спасения сына.

Когда инквизитор вошел в камеру, мальчишка также не поднял головы, как и в прошлый раз. Быстро избавив узника от пут, Ламберте взвалил обмякшее тело на плечо и направился в потаенные уголки подземелья, которые он изучил, как свои пять пальцев.

Вот и знакомое место - здесь Доминик и Энцо часто уединялись, будучи монахами. Инквизитор опустил мальчишку на циновку и принялся растирать его тело вином. Вскоре озябшее тело согрелось, и Себастьян слабо застонал. Тогда Ламберте усадил парня, надел на него балахон и влил в уста несколько глотков вина. Живительная влага быстро подействовала, и Себастьян с удивлением и страхом уставился на инквизитора.

Ничего не говори, но слушай! — приказал инквизитор.

Далее Ламберте дал подробные инструкции сыну, как тому надлежит действовать.

У тебя в запасе примерно двое-трое суток, — предположил инквизитор, — этого времени вполне хватит, чтобы спуститься на лодке вниз по реке, даже просто по течению, не используя весел. Странствующий монах особого внимания не привлечет, а если что - у тебя есть "охранительная грамота" на имя Себастьяна Доминика Сильвантера, подтвержденная печатью инквизиции. За это время ты доберешься до мест, где обитают разбойники, они тебе помогут добраться в секту ренегатов. Расскажешь свою историю, и тебе обязательно помогут.

Ламберте не догадывался, что мальчишке известно даже больше, чем ему - инквизитору. Когда Себастьяна схватили, то он успел передать записку своему любовнику, Адриану, в которой давал примерно такие же инструкции. Но сейчас его больше мучил вопрос, почему инквизитор ему помогает.

— Вы, — начал было Себастьян, но Ламберте его осек, - Не нужно задавать лишних вопросов - придет время, тогда сам все поймешь. А теперь поспешим, у нас мало времени.

Когда они спустились по тайным ходам подземелья к реке, Ламберте посмотрел в лицо мальчику, а потом прижал к груди. Так они простояли минуты две-три, потом инквизитор положил в ладонь Себастьяна небольшой сверток - что-то, замотанное в кусок холста.

— Здесь ответ на все твои вопросы.

После этих слов Ламберте повернулся и быстро зашагал к входу в подземелье.

***

Филлипе Джованни прибыл в воскресенье после полудня, и, как и предполагал Ламберте, немедленно решил повидать осужденного. Филлипе был удивлен, когда в камере никого не оказалось.

— И где? — обратился он к Доминику.

— Мальчишка невиновен, поэтому я его отпустил, — глядя в глаза своему начальнику, ответил Ламберте.

— Доминик, ты не хуже меня знаешь, что обвинение за подобного рода преступление не имеет обратной силы.

— Знаю, поэтому готов понести наказание, — бесстрашно отвечал Ламберте.

— Ну что же, — задумчиво и грустно произнес Филлипе, — это - твой выбор. Ты предстанешь перед Трибуналом, и, скорее всего, будешь обвинен в вероотступничестве. Ты сам понимаешь, чем это грозит. Единственное, что я смогу для тебя сделать, это позволить самостоятельно выбрать способ казни.

— Я знаю, — отрешенно ответил Ламберте, — я выбираю "железную деву", падре.

Глаза Филлипе округлились в удивлении.

— Доминик, это один из самых жестоких способов.

— Да, я знаю, поэтому выбираю именно "железную деву". За все свои преступления я заслужил именно такой казни. Не задумываясь, я отправлял на костер, приговаривал к повешению, четвертовал и распинал на дыбе. Я убивал в угоду "богу", но служил не тому Богу. Поэтому должен искупить свою вину кровью.

Филлипе Джованни знал Доминика с самого начала его карьеры. Всегда беспристрастный, не идущий на компромиссы с совестью, решительный и твердый, даже жестокий. Сейчас он не узнавал этого человека. Почему он отпустил осужденного, зная, что за это уготовано ему же? Вероятно, на то были веские причины, и теперь он готов идти на смерть, избрав один из жесточайших способов казни. Ламберте отпустил мальчишку, которого совершенно не знал. Или знал? Что, если...

— Доминик, — обратился Филлипе к Ламберте, — это то, что я думаю? Кто он?

— Да, — глаза Ламберте наполнились слезами.

***

В понедельник, прямо с утра, Филлипе Джованни и Доминик Агаве Ламберте верхом покинули монастырь. Не было необходимости надевать на Ламберте кандалы - он спокойно принял известие о своем аресте. Ламберте ехал впереди, и когда всадники ступили на лесную тропинку, он услышал голос Филлипе.

— Доминик, стой!

Ламберте осадил коня и развернулся. В боку Филлипе торчал кинжал. Ранение не было опасным - инквизитор хорошо знал анатомию, поэтому нанес удар в область аппендицита, не затронув жизненно важные органы.

— Падре? — Ламберте с удивлением смотрел на раненного Филлипе.

— Я тебя всегда ценил, мой мальчик. Ты был достойным инквизитором, и позавчера принял трудное, но единственно правильное решение. Я не могу позволить, чтобы тебя казнили, по крайней мере, не за то преступление. Сейчас тебе нечего терять, и, учитывая твой выбор насчет способа казни, нападение на инквизитора не слишком усугубит твое положение. Сейчас я хочу, чтобы ты бежал. Найди мальчишку - ты нужен ему! Только сразу не спускайся вниз по реке, а пережди дня три-четыре где-нибудь в лесу. Я лично возглавлю твои "поиски". Прощай.

— Спасибо, падре, вы хороший человек, и я этого никогда не забуду.

***

Себастьян не спал двое суток, и усталость давала о себе знать. Как и советовал инквизитор, мальчик старался держаться правого берега, который упирался в дремучий лес. Когда парень совершено выбился из сил, он причалил лодку в камышах и уснул, проспав шестнадцать часов.

Проснулся мальчик, когда солнце уже клонилось к закату - заканчивался понедельник - день, когда ему предстояло умереть на костре. Себастьян до сих пор не мог поверить - случившееся не укладывалось в голове. Ламберте слыл одним из самых беспристрастных инквизиторов, и вот, буквально два дня назад, он спас его, совершенно чужого человека - преступника, обвиненного в "мужеложстве". Себастьян вынул сверток, который на прощанье передал ему инквизитор и развернул холст. Там находилась половинка серебряной монеты, точь-в-точь такая же, какую он видел у своей матери, только это была ее вторая часть.

Теперь он получил ответы на все вопросы - Великий Инквизитор Доминик Агаве д'Ламберте был его отцом. Он спас сына, чем и подписал себе смертный приговор.

Себастьян поцеловал половинку серебряной монеты и заплакал.

Любовь и ненависть - две сестры-подруги,
Дающие нам, попеременно, сил.
Бывает часто - ненавидишь то, что любишь.
Но невозможно ненавидеть то, что не любил.

Я не хочу чтобы кончалось лето,
Но и приходу осени я несказанно рад, -
Когда деревья в золото одеты,
И лозы ломит сочный виноград.

Я не люблю, когда приходит осень,
С соплями, кашлем, прочей ерундой.
Унылый дождь, грязище, слякоть...
Депрессия! - она излечится зимой.

Зима! Год Новый, Рождество, она прекрасна!
Право, я за зиму ратую всей душой.
Но как же надоел мне зимний саван...
Я от депрессии оправлюсь лишь весной.

О, да! Весна! Ты просто чудо!
Весенняя капель, - в ней все для вдохновения поэта.
Но если честно, надоело жутко! -
И снова с нетерпением я ожидаю лета.

Любовь и ненависть - две сестры-подруги,
Дающие нам, попеременно, сил.
Бывает часто - ненавидишь то, что любишь.
Но невозможно ненавидеть то, что не любил.

Друзей не бывает много,

На это есть сто причин –

С тобой по одной дороге,

Друг может идти один.

И только один бросит вызов,

И вопреки судьбе,

Как утверждает мудрость:

«Познается в беде».

Ведь друг должен быть опорой,

Советом уметь поддержать,

И в трудную минуту –

Помочь, но не предать!

Меня не поймите превратно,

Ведь хочется доверять

Друзьям. И надеется нужно,

Что друг вас не может продать.

Мой тост не такой уж глупый,

Послушайте все вокруг:

Желаю, чтоб вы не узнали –

Кто. Твой. Настоящий. Друг!

Дружба, больше, чем чувство,

Во сто крат сильнее любви.

Особенно, если дружба

Зиждется на крови.

Когда даже горы стреляют,

И если война вокруг,

Одна у меня надежда –

Что рядом со мною друг…

Который предать не может,

И грудью готов прикрыть,

От пуль и от осколков,

Чтоб друга защитить.

Друг все поймет с полуслова,

Ведь дружба сильнее любви.

Это – святая клятва,

Что была дана на крови.

И даже в кольце окруженья,

Хоть тысячами врагов,

Мой друг, без тени сомненья,

Под пули стать первым готов.

А если уж так придется,

И в плен не попасться чтоб,

С товарищем мы готовы –

Друг другу пустить пулю в лоб…

Смотрю я в карие глаза,

А в них – алмазная слеза.

Не позавидую врагу –

Враг сразу скажет: убегу!

Зачем с судьбой играться в прятки?

Твой враг умчится без оглядки.

И, как в народе говорят:

«лишь пятки только засверчат».

…

Я выше всяческих законов:

Мне на цензуру напевать!

В любую, трудную минуту

Готов я друга поддержать.

...

Смотрю я в карие глаза –

В них высохла уже слеза.

Повержен враг, и восвояси,

Бежал позорно…

Мир прекрасен!

Дурные мысли все долой,

Долой кошмары сновидений…

Душа так жаждет приключений!

Ненастный день, и тот прекрасен,

И он – уже частичка счастья.

А солнце выйдет, посмотри –

Какая радуга горит!

А если хочешь, то вдвоем,

Мы сядем на нее верхом.

На радуге, как на коне,

Вокруг помчимся по Земле.

И ты, пожалуйста, не плач –

Твой не утонет в речке мяч!

Мы, наверное, в год родились не тот.

Мы, наверное, сделали шаг не так.

Нам казалось, что мы идем вперед, —

Но шагали все время, увы, назад.

Мы боялись людской молвы, увы,

Хоть магнитом к себе манила тьма.

Но не выдержав жить в такой глуши,

Потихоньку мы все сошли с ума.

**

Если в лодке пробито дно, то течь.

Если вены порезать бритвой — кровь.

Если харакири, то меч.

Если душу поранить словом — боль.

**

Мы с ума посходили уже давно —

Смотрим в небо, стараясь достать до дна.

Нас давно уже не пьянит вино,

И в сердцах поселилась давно зима.

Мы, порой, доверяли словам лжецов.

На войне мы за них проливали кровь.

Как из памяти это все стереть?

Если пулю пустить в висок — то смерть.

Расскажи мне мама о любви,

О любви, которой не было и нет -

Вопрошаю, всматриваясь в ночь,

Твой ищу во мраке силуэт.

И под стать горенью желтых ламп,

Солнце излучает тусклый свет.

Расскажи мне мама о любви,

О любви, которой не было и нет.

Ночь не позволяет глаз сомкнуть,

Мозг мой продуцирует лишь бред.

Расскажи мне мама о любви,

О любви, которой не было и нет.

Путь летит Земля в Тартарары,

С вихрями забот, сует и бед.

Расскажи мне мама о любви... -

Только ты не можешь дать ответ.

Много дней минуло с той поры,

Дней, а также месяцев и лет.

Жду, что на рассвете ты придешь,

Сознавая - мамы больше нет.

Я к тебе на Небо вознесусь,

Только так узнаю твой ответ.

Ты расскажешь, мама, о любви,

Что в том мире не было и нет.

Под дробь дождя, под шум порывов ветра,

Душа стенает - где уж там полет?

Когда любовь прощается с любовью,

То даже в зной сжимает сердце лед.

От всех недавних встреч с тобой -

В душе осталась только боль;

И рвется тоненькая нить...

Прощай, любовь!

А за окном метель, то плачет, то смеется.

То сгинет вмиг снежинок суета.

Когда любовь прощается с любовью,

То в душу заползает пустота.

От всех недавних встреч с тобой -

В душе осталась только боль;

И рвется тоненькая нить...

Прощай, любовь!

Сосулек лед весной растопит солнце,

Их слез капель сольется в ручейки.

Когда любовь с любовью расстается,

То сердце разлетится на куски.

От всех недавних встреч с тобой -

В душе осталась только боль;

И рвется тоненькая нить...

Прощай, любовь!

Под вспышки молний, изуродовавших небо.

Под музыку, которой автор - гром.

Твои глаза пытаюсь отыскать на небе,

И прах былой любви целую под дождем...

Прощай, любовь!

Ты подарила мне земли благословенье.

Ты подарила мне дыхание весны.

Ты показала мне, мой угол отраженья,

Благодаря всему и вопреки.

Одна лишь ты в зеркальном отраженьи,

Меня узнала, всем законам вопреки.

                       ***

Не спеши уходить —

Оставайся со мной до утра.

Как умеют вампиры любить

Знает только Луна.

Пусть покоя лишив,

Нас укроет любви пелена.

Мне нужна в этом мире

Лишь ты — мне нужна ты одна!

Я не забыл о первой нашей встрече,

Когда из школы возвращалась ты домой.

Нельзя стереть из памяти тот вечер,

И ночь, что я потом провел с тобой.

Нельзя забыть весенний чудный вечер,

И наши поцелуи под Луной.

                      ***

Я с болью вспоминаю наши встречи.

Нужна как воздух! Мне нужна лишь ты одна.

И каждый раз, едва наступит вечер,

Я чуда ожидаю у окна.

И каждый раз, как наступает вечер,

Рвет голову на части тишина.

                      ***

Как жаль, что людям неподвластна вечность.

Я подниму бокал за упокой.

И понесусь куда-то в бесконечность,

Я с мыслями лишь о тебе одной.

Сквозь бездну пронесусь я в бесконечность —

Утратив смысл жизни и покой.

© Роман Свиридов

Лишь взглядами мы встретились -

Миг показался вечностью.

Дрожа от напряжения,

Я прошептал "привет".

Это как наваждение.

В зеркальном отражении.

Я не имел сомнения -

Ты прошептал в ответ.

И от переживания,

Даже на расстоянии,

В тот миг короткой встречи

Слез скрыть мы не смогли.

И в тот знаменательный вечер

Условились мы о встрече:

Каждое воскресение -

На краю земли.

Там на самом на краю земли,

За туманом, в голубой дали.

Там, где радугу рождает дождь,

Ты меня как прежде ждешь.

Я в этом мире чужой,

Здравствуй, любовь, и прощай...

Рай, что тебе подарил -

То был потерянный рай.

Мысли мои, мысли мои -

Грязные, пьяные.

Души наши, души наши,

Ох, неприкаянные!

Души наши, души наши -

Падшие, дрянные.

Мысли наши, мысли наши,

Ох, окаянные!

Вечер, зажглись фонари.

Город укрыт пеленой.

Годы проходят как дни -

Я в этом мире чужой!

Мысли мои, мысли мои -

Грязные, пьяные.

Души наши, души наши,

Ох, неприкаянные!

Души наши, души наши -

Падшие, дрянные.

Мысли наши, мысли наши,

Ох, окаянные!

Солнце неистово жжет,

Жизнь утекает в песок.

В картах опять не везет,

Выход - лишь выстрел в висок...

Осенний ветер гонит желтую листву, -

Ему не "в масть" искать ответа на вопросы.

Я точно знаю, что когда-нибудь умру,

В такой же теплый день, что мне подарит осень.

А, впрочем, да...

Играй музыкант! ... Мне мой марш похоронный при жизни.

И знаю, о чем я прошу - ведь его не услышу "потом".

Играй музыкант! - но прошу взять на пол-тона ниже:

Не будем соседей пугать и порушим все планы врагов.

И жаль, что жизни нашей мизерный предел,

Нам, смертным, не подвластна вечность

(едва вздохнул - и пора уж на покой).

Но взгляд свой устремляю в бесконечность -

В тот мир, что правит им Вселенская Любовь.

Играй музыкант! ... Мне мой марш похоронный при жизни.

И знаю, о чем я прошу - ведь его не услышу "потом".

Играй музыкант! - но прошу взять на пол-тона ниже:

Не будем соседей пугать и порушим все планы врагов.

Хорошо тебе живется

В кокаиновом раю -

Ежедневно, без оглядки

Губишь молодость свою.

Где-то в призрачной нирване

Бродит огненный дракон.

В кокаиновом дурмане

За собой ведет в огонь.

И зимой, и летом знойным,

С осени и до весны,

Мир твой красками наполнен.

Кокаиновые сны, кокаиновые сны.

Ты во власти искушений -

В наркотической плену.

Только ради сновидений

Губишь молодость свою.

Но судьбу ведь не обманешь.

За собой ведет в огонь,

В кокаиновом дурмане -

Злобный огненный дракон.

где-то на краю, где-то далеко радуга живет

где-то далеко, где-то на краю плачет и поет

плачет и поет, плачет и поет, а потом молчит

только в голове, только в голове колокол стучит

бом-бом, где-то есть твой дом

бом-бом, в очаге огонь

бом-бом, замирает кровь

бом-бом, там живет любовь

где-то далеко, где-то на краю, на краю земли

где-то на краю, где-то далеко, в голубой дали

плачет и молчит, плачет и молчит, и наоборот

плачет и поет, плачет и поет - то любовь зовет

бом-бом, где-то есть твой дом

бом-бом, в очаге огонь

бом-бом, замирает кровь

бом-бом, там живет любовь

Дождь слезы льет.

Он  плачет, впрочем, по определению,

у них, дождей, все просто до банальности:

в слезах их боли нет, как нет и сожаления,

нет скорби в их слезах, как нет и жалости.

Дождь  слезы льет.

Здесь не имеет смысла, вопросы задавать,

и выяснять причину, тех слез, и, в общем,

эти слезы без причины, а если есть причины,

то понять, их сможет только дождь.

Дождь  слезы льет.

Он плачет не от слабости, иль боли -

для них, дождей, нет смысла горевать -

он плачет от свободы и бескрайней воли,

кто-кто, а дождь умеет время обуздать!

Дождь  слезы льет.

Лица, коснувшись каплями, невольно,

соленую слезу вмиг смоет, а взамен,

дарует ощущенье легкости и воли,

и душу успокоит - чем не джентльмен?

Дождь  слезы льет.

О, да! - они умеют плакать… часто,

решению природы вопреки,

мы сокрушаемся, ругая слякоть, ну, дескать,

дождь сегодня не с руки.

Дождь  слезы льет.

Сумев понять, его я тонкую натуру,

и впредь, его обидеть не желая,

лишь только "постучит по крыше" -

лицо дождю я смело подставляю.

Не зови меня по имени.

Не зови меня по отчеству.

Все растаяло, как белый дым -

Не сбылись мои пророчества.

На куски разбит хрустальный дом,

Не спастись от одиночества.

Не зови меня по имени -

Не сбылись мои пророчества.

Ополчился на меня весь мир.

Все планеты стали в линию.

Отказался от меня кумир,

Что слепил себе из глины я.

Я не знаю, где теперь мой дом,

Где отечество и родина.

Не зови меня по имени -

Я родился Квазимодою.

Мой хрустальный дом разбился вдруг,

Стал теперь пещерной тварью я.

И не знаю, кто теперь мой друг -

Кто любить сумеет варвара.

Заблудиться навсегда в тайге,

Утопиться в горной бы реке.

Спрыгнуть бы с утеса вниз,

Голову разбивши вдрызг.

Не спеши - шумит тайга,

Не дури - поет река,

И утес промолвил вдруг -

Стой! Я знаю, кто твой друг!

Он немного не такой, как ты,

Но душою непорочный он.

Понимает он твои мечты,

И спасет от одиночества.

Камню верить был не склонен я,

Но проверить не мешало бы.

И тогда я отослал письмо -

На него ответил ты.

Ты зови меня по имени -

Не зови меня по отчеству.

Мой кумир теперь из глины ты -

Так спасай от одиночества.